Новая критика. По России: музыкальные сцены и явления за пределами Москвы и Санкт-Петербурга - Денис Бояринов Страница 28

Дулат-Алеев считает, что основным признаком национальной идентичности является метроритм. В тюркской музыке — это аруз, система ритмоформул, в которую укладывается любая старинная песня. Аруз возник в арабской поэзии, его теория была впервые разработана в VIII веке, позже его стали применять и в тюркских языках. Аруз — это схемы, в которых чередуется краткий слог (открытый слог с кратким гласным) и долгий слог (открытый слог с долгим гласным либо закрытый слог с кратким гласным). Из комбинация долгих и кратких слогов получается 8 основных видов стоп, а из них — 16 метров-бахров.

«То есть маркер татарскости — это связь с языком через метроритм, — продолжает профессор. — Звучит ли татарский текст вместе с этой музыкой как единое целое? Второй маркер — тембр голоса, насколько он является „татарским“».

«Взять хотя бы трек „Төн“ из татарского альбома „АИГЕЛ“, — рассуждает на ту же тему основатель лейбла Yummy Music Ильяс Гафаров. — В нем абсолютно жанровая аранжировка, состоящая скорее из саунд-дизайна, чем из нот, приобретает характерные национальные черты с появлением в ней голоса Айгель. А вокалистка и автор текста, в свою очередь, подобрала слова так, словно они были заранее отсортированы по звучанию максимально по-татарски, подчиняясь четкому ритму и закону сингармонизма, как образцовая конница» [107].

Нынешняя татарская песня, считает Дулат-Алеев, отдаляется от восточных корней в сторону европейской культуры: вместо композиций-настроений с горизонтальной эстетикой, выстроенных вокруг мелодий и ритмов и с огромными возможностями для импровизации, возникли песни с четкими гармониями, вступлениями, куплетами и кодами. Поэтому один из путей развития татарской альтернативы — возврат к мусульманской традиции, в сторону горизонтальных структур и изучения ритмики, мелодики и инструментария, возникших еще в Средние века. Об этом говорит и этномузыколог Геннадий Макаров: «Нам нужно историческое многообразие. Нельзя сводить все к мелизматике. Необходимо показывать музыку татар из разных регионов и разных эпох».

Но мало придумать песню, нужно, чтобы ее еще и правильно поняли. Решить эту проблему могла бы просветительская и образовательная деятельность в области музыкальной истории. Ведь публика протестует против барабанов, потому что не знает, что они не чужды татарской музыке, так же как не знает, что ассимиляция мелодий и ритмов других народов присуща национальной культуре. Надо менять и отношение к татарской музыке среди иноязычных критиков: языку как маркеру идентичности они уделяют недостаточно внимания, а представления о «татарском» в музыке ограничены советским периодом. Впрочем, это касается не только наблюдателей извне. Татарские музыканты, даже если они обращаются к традиции, чаще всего отталкиваются от фольклора, описанного в XX веке. Можно сказать, что значительная часть современных авторов, пишущих на татарском, плохо знакома с собственной культурой, и работает с ней так же, как, условно говоря, с регги, кельтским фолком или блюзом.

Однако случаются и вдохновляющие примеры подключения к корням национальной музыки и ее реактуализации. В 2021 году в казанском театральном пространстве MOÑ был впервые показан перформанс sak sok, где легенду о потерянных братьях озвучили перкуссионисты, играющие на тюркских и африканских инструментах — дафе и джембе, и вокалисты, поющие баиты в дореволюционной традиции. Как и сто с лишним лет назад, татарская музыка развивается вместе с театром, не забывая о своих корнях и о связи с глобальным миром.

Варианты будущего можно увидеть, внимательно всмотревшись в прошлое. Обратившись к истории татарской музыки до советской эпохи и пройдя заново весь ее путь — от языческих камланий через мусульманское и протяжное пение к европейскому влиянию, музыканты могут сделать немало вдохновляющих открытий. Развитие татарской музыки — в восстановлении полотна традиции, разорванного историческими катаклизмами, и в определении новой национальной идентичности, в которой влияние извне будет не разрушающим, но созидающим фактором.

Константин Рякин

«Я уведу тебя за реку, где нам останется только танцевать»: как рейвы на автомойке помогают Кирову жить

Об авторе

Родился в 1992 году в Кирове. Делал медиа о местной музыкальной сцене «Дымка» и выступал соорганизатором одноименного городского фестиваля. Переводил биографию Йена Кертиса Touching from a distance для издательства «Ил-music». Публиковался в Mixmag Russia. Проводит лекции по истории популярной музыки.

Музыка, о которой идет речь в статье: https://www.youtube.com/playlist?list=PL7f_ywlsJjePIWYdx7_81bFZRSj3lIL2C

Для полумиллионного города в Кирове немало ярких музыкальных явлений — от одного из мощнейших региональных панк-хардкор движений[108], универсального солдата гаражного рока Павла Мятного («Суперкозлы», «Операция: алмазное бикини») и представителей российской постпанк-волны («Черная речка») до адептов новейшей школы хип-хопа (бывшие участники объединения «Коннект») и англоязычного ретро-инди (Pikes Jr). Все эти музыканты время от времени попадают в поле зрения профильных федеральных медиа, но чаще находят внимание за пределами региона без их помощи — через соцсети или самодельные туры.

Однако есть и то, что связывает все эти разрозненные явления, но не поддается никакому экспортированию в силу собственной природы, — локальная рейв-культура, центром которой в последние несколько лет стали вечеринки на автомойке. Именно из-за этой неспособности местного рейва быть экспортируемым, возникает желание хотя бы дать ему описание.

Кроме собственно описания меня интересует, как рейв может влиять на жизнь города. По моему мнению, некоторые исторически свойственные рейву эффекты актуализируются в современном Кирове. Среди них переосмысление городских пространств, налаживание культурного обмена, появление уникального вида городского праздника и своеобразных плато для текучего сообщества.

Ревитализация пространства

Если въезжать в Киров через реку Вятка по Старому мосту, то по левую руку можно увидеть скромную прогулочную набережную и очертания губернского города, по правую — бизнес-центр с цветным остеклением и вентфасадами, а сразу за ним — идущую вдоль реки и практически заброшенную улицу с говорящим названием Заводская. Повторяющаяся картина: сауна, автомойка, сауна, автомойка и вдали — новодельные панельки. Если свернуть примерно посередине улицы и немного подняться в гору, петляя, вновь обнаружишь автомойку, но уже не совсем типичную — с психоделическими граффити и верандой в окружении леса. Это «Автомойка у дяди Гриши», ставшая эпицентром местной рейв-культуры. С ее пожилым эксцентричным владельцем несколько лет назад случайно познакомились, заехав помыть машину, представители диджейского объединения Freak Out Group Антон Селиваев (Myhttp) и Никита Кикин.

Freak Out Group существует уже больше 13 лет и изначально не было привязано ни к какому конкретному заведению или музыкальному стилю. Объединение занималось всем — от