Ника Черникова - Слишком большие крылья (Скандальная история любви Джона и Йоко) Страница 3

Письма

Зов был непреодолимым, Джон почувствовал это, когда среди утренней почты снова обнаружил этот конверт. Точнее, не тот же самый — очередной. Все конверты были одинаковыми: большими и пухлыми, самодельными, из плотной желтоватой мятой бумаги, похожей на рисовую, с синим штампом Седьмого лондонского почтового отделения. Адресат был всегда один и тот же — он, Джон Леннон, живущий по адресу Лондон, Вишневая улица, 27. Отправители же были разные. Девочка На Льве сменялась Розовым Лепестком Заката, он в свою очередь уступал Патологии Бытия, а она не могла устоять против Логова Смысла и так далее. Правда, все они имели совершенно идентичный — мелкий, быстрый и неразборчивый — почерк, будто летящий куда-то мимо бумажного листа, куда-то туда, где имена неважны, куда зовут странные знаки… За полгода, что приходили конверты, Джон уже досконально изучил этот почерк. И смутно знакомое чувство шевельнулось в груди: острая, почти детская, обида, что, получив столько конвертов от неизвестного отправителя, он так ни разу и не читал его писем.

Пустота

— Как? Еще один? — позевывая, Синтия зашла на кухню. — Дай-ка угадаю, что на этот раз. Ничего?..

Джон не отвечал, глядя на нераскрытый конверт, но был уверен, что жена снова права. Из девяти полученных им конвертов за последние полгода, считая этот, восемь были пусты. То есть, не в буквальном смысле — он всегда находил в них лист бумаги, сложенный в семь раз, но ни строчки, ни слова не было на нем. Только пустота, нетронутая белизна чистого листа. Сначала он удивлялся, потом недоумевал. Когда порожняком пришел четвертый конверт, Джон взбесился, когда пришел шестой — ему стало не по себе. Теперь, в задумчивости заламывая уголки девятого, он неожиданно для себя решил не открывать его.

Таинственный отправитель так заинтриговал его, что жаль было расставаться с приключившимся волшебством. Но Джон понимал — скоро это может перерасти в навязчивую идею, он все чаще ловил себя на мысли, что ждет этих бессмысленных писем, которые и письмами-то сложно было назвать — так, полглотка воздуха, полглотка свежего ветра, законсервированного в бумажной тюрьме, полглотка свободы. Свобода. Может быть, именно эта ассоциация не дает ему сейчас решительно выбросить конверт в мусорное ведро? Свобода, которой так не хватает теперь.

Свобода

А всего пару лет назад свободы было хоть отбавляй! Постоянные концерты, толпы обезумевших фанаток, грандиозная популярность, о которой никто из них, простых ливерпульских парней и мечтать не мог. Их американское турне и участие в «Шоу Эда Салливана» сделало «Битлз» группой мирового уровня, а каждого из них — Пола, Джорджа, Ринго и, конечно же, его, Джона — живыми рок-н-ролльными иконами. Непрекращающаяся череда городов, гостиницы, вечеринки, девушки, алкоголь и наркотики — он уже не помнит деталей, названий, имен. И ему страшно признаться, но он немного скучает по тому времени.

Джон вздохнул. Нет, нельзя снова поддаваться этим безумным порывам, от которых он недавно освободился, и он рад этому, да-да-да, очень рад! Только сейчас все стало налаживаться, он теперь другой, новый, лучший, наконец-то все так, как должно быть!.. Но почему так пусто внутри? Почему кажется, что нечем дышать?..

Хватит мечтать

— Милый?.. — Синтия обеспокоенно отставила чашку с кофе. — Ты в порядке?

— А? Что? Да-да. — Словно очнувшись, Джон вздрогнул, и выронил конверт. Спланировав, он упал под ноги Синтии.

— Слушай, хочешь, я его выброшу? — Взгляд жены лучился заботой. — Я его выброшу, и мы больше никогда не будем их открывать, хочешь?

— Да, пожалуй. — Джон отвернулся к окну. — Пожалуй, хочу.

За окном шел дождь. Лондонская осень в том году была самой английской — сырой, промозглой, пасмурной и серой. Грязная тряпка вместо неба нависла над городом и без устали лила воду на головы хмурым прохожим. Такой осенью не о чем мечтать. Да и к чему ему мечтать? В неполных двадцать семь у него сын и любящая жена, его карьера на высоте и он добился всего, о чем не мог и помыслить еще десять лет назад. Зачем ему вообще это пустое занятие? Может быть, хватит?..

— Милый… — Голос жены снова вывел из раздумий. — Здесь… письмо.

Ложь

Выхватив из рук жены лист и, пожалуй, слишком поспешно отвернувшись к окну, Джон впился в него глазами.

— Что там, Джон? — Синтия с любопытством приподнялась на цыпочки, пытаясь заглянуть ему через плечо.

— Н-ничего. — Чуть заикнувшись, неожиданно даже для самого себя солгал Джон и смял бумагу в кулаке. — Неразборчиво.

Сейчас ему хотелось только одного — остаться одному, чтобы вполне предаться странным чувствам, нахлынувшим неизвестно откуда, и, занятый этими мыслями, он даже не заметил, с какой непривычной легкостью бросил Синтии очередную ложь:

— Мне пора, ребята ждут в студии к одиннадцати.

И, едва коснувшись губами жениной щеки, быстро вышел.

Дыши

Сидя на скамейке в ближайшем от дома сквере, Джон не верил тому, что видел. Бешено колотящееся сердце никак не хотело уняться, а перед глазами расплывалось белое пятно. Он сам не мог объяснить себе причину своего волнения, но чувствовал примерно то же, что должен чувствовать заключенный, который вот-вот будет отпущен на волю.

На огромном белом листе тончайшей бумаги, сложенном в семь раз, надорванном с одного края, в самом центре находилось всего одно едва различимое слово, написанное все тем же знакомым летящим почерком, одно короткое слово — «Дыши!».

Родная

Потом были еще письма. «Танцуй». «Смотри на звезды до рассвета». «Будь». Он воспринимал эти короткие, но емкие послания как ответы на свои вопросы, те незаданные вопросы, которые уже который год головной болью пульсировали в мозгу, ныли в сердце, но так ни разу и не сорвались с языка. Казалось, загадочная отправительница — Джон уверился в том, что это женщина, почувствовав однажды исходящий от одного из посланий тонкий аромат мускусных духов, — знала его наизусть, не зная лично, читала его, словно раскрытую книгу, в то время, как он читал ее письма. Это и пугало, и неодолимо влекло — впервые в жизни другой человек так понимал все, о чем он даже не говорил вслух, словно видел насквозь все тайные и явные закоулки его души. И тем удивительнее было, что человек этот — странный, незнакомый, чужой. Джон еще не мог признаться себе, но в глубине души понимал, что для него уже не было человека роднее и ближе, чем эта неизвестная женщина, знающая наперед все, о чем бы он не спросил.

Что дальше?

Он ждал писем каждый день, но они по-прежнему приходили раз в три — четыре недели в знакомых до боли пухлых конвертах, с запечатанным в них спасением — волшебством, которое начинало действовать, едва лишь Джон надрывал очередной.

Томительные дни ожидания тянулись бесконечно. Джон нервничал, много курил и подолгу просиживал в одиночестве на скамейке в сквере, где прочел ее первое письмо. Были тоскливые минуты, когда он вдруг начинал думать, что сам выдумал себе эту женщину, которая вела с ним лаконичный и односторонний диалог, что его внутреннее одиночество, наконец, победило и воспаленное сознание создало себе утешение. И только новое короткое послание, написанное торопливой рукой, вселяло в него уверенность, что все реально, все по-настоящему, все — близко.

Но постепенно привычный уже вопрос, который преследовал его по пятам все дни ожидания — когда? когда? когда? — сменился новым, тревожным и не находящим ответа: что дальше?.. И она снова услышала его.

Другой финал

До слуха Йоко вдруг донесся какой-то звук, заставивший ее выйти из задумчивости. Словно очнувшись, стряхнув с себя прохладную росу инаний, она посмотрела по сторонам. В зале медленно зажигался свет, зрители, оживленно переговариваясь, поднимались со своих мест. Неужели она задремала?

— Ба, а поехали в кафе-мороженое!

Лили, с пустыми картонными стаканчиками из-под попкорна и кока-колы в руках, выжидательно глядела на нее снизу вверх. Маленький Эдди, подпрыгивая в проходе с зажатым между колен журналом, увлеченно изображал полет на метле. Йоко растерянно озиралась, медленно приходя в себя.

— А… как же?.. — она запнулась, недоговорив. Как же что? Закончился фильм? Она глубоко вдохнула спертый воздух кинозала, размяла затекшие мышцы, невесело улыбнулась.

— Кафе?.. Отличная мысль!

Куда угодно, только не домой, в остановившуюся тишину просторной манхеттэнской квартиры, не в эту светлую днем, а вечерам напоминающую стеклянный саркофаг, пустоту… Наверное, поэтому она так часто ночует в своей студии. Что ж, в кафе так в кафе! Она не увидела, чем закончилась на экране красивая любовь черноволосого мальчика и юной азиатки. Но она одна знает, как все было на самом деле, с самого начала до последней секунды.