Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №05 за 1962 год Страница 10

— Скорее, скорее, ребята! — торопил Морозов.

Они чистили сапоги, потом плескались над умывальником. И, когда они вышли, трудно было заметить, что они не такие веселые, как всегда, только, может быть, чуть сильнее у Борисова и Морозова обозначились морщины. Муха не отбегала далеко и не лаяла, как обычно. Один Ивашенко — он был в этих краях впервые — наслаждался морем, и небом, и соснами.

* * *

В столовой было жарко от солнца. Гудели голоса. Мгновенно Люба притащила котлеты и какао. Они глотали все второпях, не разбирая как следует вкуса.

У калитки сада уже ждала полуторка, в нее набилось много народу. Все стояли в кузове и, чтобы не вывалиться, держались друг за друга. Ивашенко поднял Муху, ожидавшую очереди. Полуторка выскочила на дорогу, и, когда проезжала мимо костела, все услышали орган и детские чистые голоса.

На аэродроме гудели моторы, а над морем все еще не рассеялся туман.

Морозов позвонил в штаб, но «добро» на вылет не давали.

Борисов рассматривал карту. Лететь предстояло навстречу весне. Стоило углубиться в карту, и он мысленно видел весь маршрут. Напряжение поднималось, как ртуть в градуснике на солнечной стороне.

Ивашенко, осмотрев и проверив с оружейником пулемет, сидел на земле, подставив лицо ветру, и, положив голову на бомбу, разогретую утренним теплом, грыз коротенькую травинку. Рядом лежал его шлемофон, а у ног свернулась Муха и наблюдала за новым членом экипажа.

Прошла радистка с командного, Таня. Ивашенко ее сразу узнал и окликнул.

— Чего тебе, стрелок?

— С тобой связь держать в полете?

— Со мной.

-— С тобой и на земле готов держать связь.

— Очень ты мне нужен, — презрительно сказала Таня и пошла дальше своей легкой походкой.

«Не теряется стрелок», — подумал Морозов и вспомнил робость Кости Липочкина.

И вот, наконец, взлетела ракета.

«За Костю», — сказал про себя Морозов, садясь в самолет.

Весь экипаж был на своих местах, только на месте Липочкина сидел этот художник и теперь у его ног лежала Муха.

* * *

Они летели всей эскадрильей. Морозов вел первое звено. Над ними купались истребители прикрытия. Все земные воспоминания на время будто растворились в гуле моторов.

Они шли на северо-запад и на высоте трех тысяч метров стали почти невидимы. Оттуда, из этой солнечной голубизны, откуда море тоже кажется небом, они устремятся к порту, причалам и кораблям.

Когда они повернули на юг, открылась земля — волнистая, коричнево-серая линия берега с нежным зеленоватым блеском, но им некогда и невозможно было видеть ее краски, ее весенний свет, прелесть мира, красоту его теней — все это сейчас было не для них.

Внизу у берега, серебристо-серые с высоты, стояли корабли, прижавшись к причалу, как листья к ветке. Звено Морозова атаковало первым, и когда самолеты вошли в пике, земля, камень, пыль, огонь, гладь чистой воды, блики солнца на ней, транспорты под парами — все это рванулось с оглушающей стремительностью навстречу. Высота сокращалась, она сжималась, казалось, что густеющий, все более упругий воздух вот сейчас раздавит, что его нельзя вдохнуть, что он превращается в камень и останавливает сердце.

Может быть, сильнее всех это чувство испытывал Ивашенко. Его сплющивала скорость падения. Кровь стремилась разорвать тело. Но он знал, что сейчас оторвутся бомбы и он сможет дышать и видеть мир.

Когда самолет выскользнул из пике, Ивашенко увидел под собой ниточки дорог, причалы, волнорез с маяком. Все это было освещено солнцем, а сейчас пряталось в туман дымовой завесы и уходило на север. А под крылья все быстрее стремилась незнакомая земля.

— Не попали, — тяжело дыша, сказал Морозов.

— Не хотел бы я быть у причалов, — успокаивая, сказал Борисов, — там если не наши бомбы, то эскадрильи.

— Попробуем еще раз.

— В порту пожар, товарищ командир, — доложил Ивашенко.

— Следите за воздухом, — приказал Морозов. Ивашенко не требовался совет. Воздух на всем пространстве, открытом стрелку, был чист и свободен, а в вышине мелькали тени «ястребков» прикрытия.

Первая атака — пятьдесят долгих секунд, следующая короче. Часы показывали тринадцать часов три минуты.

Вторая бомба обрушилась на пирс. — Вот теперь точно, старина, — сказал Морозов.

Когда они выходили из второго пике и пронеслись на высоте пятисот метров над городом, над черепицей крыш, над белой колокольней, над поймой реки, Ивашенко увидел «фокке-вульф» и, навалившись на турель, послал первую очередь. Но истребитель выскользнул из поля зрения, сорвав очередью покрытия правого крыла.

Морозов отвернул самолет. Ивашенко снова увидел истребитель и снова послал в него очередь, вторую и третью. Очередь истребителя пробила кабину и колпак, но никого не задела.

— Вот я тебе, сволочь! — взвизгнул Ивашенко и сжал рукоятки пулемета. Ствол задрожал от стремительной очереди, и в это время Ивашенко увидел «ястребок» прикрытия. Он падал с высоты на самолет врага. Казалось, вот-вот они столкнутся.

— Уходи, Коля, — услышал Морозов голос нашего истребителя.

— Ложись на курс! — крикнул Борисов.

— Заклинило рули поворота, — ответил ему Морозов.

Теперь для них был возможен только один курс.

Морозов передал, что идет на ближайший по курсу аэродром. Рядом двигались войска Второго Белорусского. Попытаться сесть на один из армейских аэродромов, сесть без круга, и будь что будет. Вот единственное, что осталось.

— Товарищ командир, — услышал Морозов голос ведомого Катунина. Это был молоденький летчик из пополнения. За плечами всего три месяца войны. — Прикрыть, товарищ командир? — спросил Катунин.

— Прикрывают истребители, — передал Морозов. — Прощай, Катунин, ложись в обратный.

Ивашенко продолжал яростно вести огонь.

— Горит! — крикнул Ивашенко. — Горит, сволочь! «Ястребок» летел над противником. Тот шел вслед бомбардировщику, дымя и сгорая и все же стремясь сбить наш самолет. Он угадал его беспомощность. А в это время там, внизу, их уже брала в прицел какая-то батарейка немецких зениток. Снаряд разорвался под правым мотором, и Муха, которая лежала спокойно, вдруг затявкала. Это было видно по ее жалобной морде.

Борисов услышал жесткий, чуть охрипший голос Морозова:

— Попадание в правый мотор.

Борисов понимал смысл этих слов. Он уже лежал однажды с Калугиным на льду Финского залива после такого попадания. Можно было, конечно, тянуть домой и на одном моторе, если бы работали рули. И если бы они не ушли так далеко на запад.

Борисов взглянул на карту. Они летели за извилистой красной чертой фронта, в глухом, почти безлюдном краю среди озер и болот. Сама земля здесь была непроходимой крепостью: чащи, сплавные речки, редкие хутора. Иногда над низиной в солнечном свете и сиянии озер вставали башни старинных крепостей. Сейчас, когда глядишь сверху, они стояли совсем небольшие, одинокие, словно забыли их люди; наверно, увитые диким плющом.

А истребитель противника все шел за ними. Он больше не стрелял, у него, видимо, кончился боезапас, он горел, но шел вслед.

«Мальчишка, — подумал Борисов, когда увидел его в зеркальце, — сошел с ума, ни скорости, ни силы духа, чтобы таранить». А в вышине над ними парил наш истребитель. Он не стрелял, он понимал, что у противника остались последние минуты, минуты жизни в огне.

Борисов крикнул Морозову:

— Не горюй, Булочка, дотянем! Потом он соединился со стрелком.

— Медленно идем, товарищ капитан, — сказал Ивашенко, — передать в хозяйство координаты?

Стрелка высотомера ползла вниз.

— А нельзя ли уйти повыше, Коля? Может, дотянем?

Молчание.

Теперь он знал, что они не дотянут, что даже за все блага мира они не смогут дотянуть.

— Передай координаты открытым, — глухо сказал Морозов.

В их распоряжении оставались мгновения, и Борисов понимал, о чем думает друг. Он подумал о парашютах, но трудно было уйти троим сразу и времени осталось чудовищно мало. А может быть, в нем еще жила надежда, что он заведет свой корабль в порт, бывают же чудеса?

Нет, чудеса случаются редко. А надежда живет, она помогает рукам делать то единственное, что можно сделать. Самолет еще слушался руля высоты, он планировал.

В кабине стало тихо. Все сняли шлемофоны. В этой грозной тишине они могли сказать друг другу, может быть, последние слова. Радист лихорадочно передавал на аэродром: — Кольцо!.. Таня!.. Кольцо! Слышишь меня? Идем на вынужденную, передаю координаты... Все. Прием.

В мыслях промелькнуло испуганное лицо Тани с наушниками, в кудрявом нимбе растрепанных волос.

Они не успели принять последний привет. На них надвигалась земля всей своей беспощадной плотностью. Деревья, кусты, овраги, изгибы берега, лесные чащи, болота — огромная, мрачная, опасная земля.