Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №08 за 1991 год Страница 10

Прапорщик Саша Сидоров лихо доставляет нас к «соседям» на другом конце озера, где за узкой косой глухо ворочается штормовое море. Выясняется, что на маяк мне не попасть — надо ждать погоду. Это дня три-четыре в лучшем случае. Володя ушел к связистам, чтоб наладить связь. Потом мы долго сидели в бане. Деревянные ноги постепенно обретали форму, и все зароки перехода («ни за что назад своим ходом: катер, вертолет буду ждать неделю») забылись сами собой. К тому же Володе на вахту.

Обратный путь, разобравшись в своих ошибках, мы проделали всего за тринадцать часов, сразу уклонившись от петлявшей в пойме реки. Лишь на перевале попали в дебри стланика. Пришлось завернуть на курум — каменистую осыпь — и по ней выбраться на вершину. Северные ветры и все невзгоды позади» Здесь сияло солнце. Я спрятал наконец компас. Внизу ясно виделись губа Якшина и домики станции, и синева Джугджура в неизмеримой дали.

— Ау, люди, — кричим мы с Володей, — где вы там?

Утром следующего дня появился долгожданный вертолет с тележкой для трактора. Мы не стали испытывать судьбу. Покидали резиновые останки «Охотска» в просторное чрево машины. Михайлина и Валя в нарядных платьях на фоне метеосооружений. Это последняя картинка из двери вертолета. Как-то сложится судьба девушек в этом нелепом для их возраста мире замкнутости, трудного быта и почти дармового труда? Счастья вам.

Василий Галенко, штурман дальнего плавания, наш спец. корр. / Фото Анатолия Акиньшина Николаевск-на-Амуре — Шантарские острова

Сороктатар и не только это

Этнографическая задача с вариантами ответов

Еще когда мы стояли в очереди на автобусной станции, мой спутник и проводник Адас Якубаускас заметил двух пожилых женщин человек за пять перед нами. День был августовский, прохладный и дождливый, очередь жалась под навес. Народ был обычный пригородный: женщины в надежных шерстяных кофтах домашней вязки, пожилые мужчины в фуражках с очень длинным матерчатым козырьком и выдвинутой вперед узкой тульей. Ездили в Вильнюс за покупками, а то продать чего на базаре. Людей помоложе — из тех, что работают в городе, — пока не было, рабочий день еще не кончился. Спутник мой высматривал знакомых.

— Смотрите, — шепнул он, — вот эти две — наши. Сядем в автобус, надо будет подойти поздороваться.

— Знакомые? — спросил я.

— Вроде бы знакомые, только не помню, как зовут. Наверное, меня узнают. Не так нас много, хоть в лицо друг друга, а знаем.

В автобус, однако, набилось порядочно народу, и пройти сразу вперед, где уселись женщины, не удалось. Но потом через несколько остановок стало свободнее, и Адас прошел к ним. Еще примерился, обернулся ко мне, показывая, что не ошибся — землячки, зашел чуть спереди и вежливо поклонился:

— Дзень добры, пани! Женщины вопросительно подняли головы и заулыбались:

— Ой, Адку! Сконд пшиехалесь? (Откуда приехал?)

Разговор шел на польском языке, том польском диалекте, которым говорят «тутэйшы» — «здешние» в Виленском крае. С соблюдением польских норм вежливости («Что пан сказал?», «Что пани хочет?»), но с оборотами, словами и произношением, то и дело пересекающими зыбкую границу с белорусским. Впрочем, беседе было не суждено разгореться: автобус остановился, и женщины поднялись. Адас сделал мне знак выходить: мы приехали.

Обе женщины были татарками. И татарином был мой спутник Адас Якубаускас, привезший меня сюда, в деревню Сороктатар.

Сороктатар. Именно так в одно слово и писалось это название издавна. И именно «сорок», а не «чтэрэдесци», как должно бы звучать это числительное по-польски: «Чтэрэдесци татарув».

Возникла деревня еще во времена Великого княжества Литовского, а государственным его языком был русский (точнее, белорусский, но в давние времена это не различалось). Даже когда началась полонизация княжества, традиционное название и написание сохранилось. Теперь, правда, официально деревня называется по-литовски: «Кятурясдяшимт тоторю», ибо с того времени, как край был в 1939 году воссоединен с Литвой, все топонимы перевели на литовский. Что касается названия деревни, то в разговоре оно осталось прежним. Зато автобусные кондуктора, строгие ревнители чистоты государственного языка, объявляют остановку в сугубо официальной форме. Говорят, этого требует от них администрация автобусного парка.

Впрочем, как ни скажи, на каком языке, а смысл остается прежним: в деревне издавна жили татары. Было их в начале сорок семей.

Я огляделся вокруг. Самые обычные деревянные и каменные дома. Растоптанная немощеная улица. Какое-то несомненно общественное здание на холме.

Здание оказалось — несмотря на отсутствие купола и минарета — мечетью. Мы сходили домой к кадзею, так называлось здешнее духовное лицо, его дома не было, но нам дали ключ: Адаса здесь знали. Я достал из кармана ермолочку, Адас покрыл голову носовым платком, мы разулись и вошли в обширный зал. В одной его стене проделано было отверстие: за стеной располагалось помещение для женщин.

Зал напоминал сельский клуб, но табличка с арабской вязью и стилизованным изображением мечети напоминала о назначении здания.

Смотреть было нечего, и мы направились к выходу. На двери белело объявление, бледно отпечатанное на машинке:

«Товарищи мусульмане парафии дер. Сороктатар, Немежа Тракай и Ряйжяй!»

Далее в нем предписывалось внести по сто рублей на ремонт мечети или письменно подтвердить отказ. Необычного в объявлении не было ничего — такие же висят теперь в храмах любых религий, разве что «парафия» — слово из польско-католического обихода, означающее «приход».

Из мечети мы пошли на старое кладбище, где сгрудились поставленные вертикально каменные плиты. Кладбище выглядело несомненно по-мусульмански, и на каждой плите светился золотом полумесяц и звезда. Надписи были на русском и на арабском, иногда — только на русском, реже — на польском.

Но имена! Вряд ли где найдешь еще мусульманский мазар с такими именами. Богданович Степан Иванович, мать — Фатима. Александрович, Барановский. Зофья Барановска з дому Шинкевич (урожденная Шинкевич). Редко-редко попадалось какое-нибудь мусульманское имя.

Адас, заметив, что я записываю имена, пояснил:

— У нас в деревне Ряйжяй имена литовские. Там под Алитусом поляков нет. Ну то есть, что значит литовские: здесь Богданович, а там Богданавичюс;

здесь Якубовский, а у нас — Якубаускас. А говорят у нас только по-литовски.

Кладбище было старым. На многих плитах встречались еще «и с точкой» и «яти».

Зато добротные дома в деревне ветхими не выглядели. Деревня с холмами и рощами, смотрелась очень приятно, и даже мелкий дождик не портил впечатления.

Чего-то, однако, не хватало этой деревне, чего-то, что трудно выразить словами, но чего обязательно ждешь, едва услышишь ее название... Посещенная нами мечеть ничего не добавляла.

Адас, кажется, уловил, чего мне не хватает:

— Смотрите! Вон татарская девушка идет.

От автобусной остановки шла, огибая холм, светловолосая девушка в джинсах.

— Как это вы на таком расстоянии определили?

Адас слегка смутился.

— Знаком просто, — он помахал рукой. —Ну, что вам еще показать? Глядите, татарская корова.

Я обернулся и увидел двух рыжих коров, обеих рыжих.

— Левая, левая.

— А с ней вы тоже знакомы?

— Нет, просто у нее глаза такие печальные...

Я перевел взгляд на правую корову — католическую. Она тоже жевала, глядя на мир не менее печально и равнодушно.

Краткая история вопроса

Тюрки-кочевники давно переселялись в Великое княжество Литовское, могущественное и обильное. Наверное, еще в XI—ХП веках уводили сюда свои роды люди, не поладившие со степными ханами. Но основная масса переселилась в XIV веке из Золотой Орды, из Ногайской, из самых различных племен: в те времена кочевники передвигались по всей обширной территории — от глубин Азии до степей Причерноморья и западнее. А влияние Литвы простиралось до Черного моря, и одно время ей платил дань и состоял в ее вассалах Крым. (Для справки: большая часть населения княжества состояла из славян, предков нынешних белоруссов и русских, и князья, скажем, Полоцкие и Черниговские входили в высшую аристократию Литвы. О национальном или религиозном угнетении там и речи не было, по крайней мере, до унии Литвы с Польшей и принятия князем Ягайло католичества.)

Беглецов принимали хорошо: степные наездники представляли собой солидную военную силу. Они присягали великому князю на верность. Их наделяли землей, они женились на небогатых местных шляхтянках и — что очень важно — имели право воспитывать детей в магометанской вере: Золотая Орда к этому времени приняла ислам. Ногайцы, астраханцы и крымцы — тоже. И хотя они принадлежали к разным племенам, всех их, по понятиям того времени, называли татарами.