Ненависть и ничего, кроме любви - Любовь Валерьевна Романова Страница 10

— Ну не плачь, мы что-нибудь придумаем, — я приобняла ее, чтобы подбодрить, но эффект получился обратным — Ира затряслась и заревела еще сильнее.

— Что тут придумаешь? — завыла она, прикладываясь к моему плечу.

— Ну это же абсурд! Его предложение вообще аморально. Можно к куратору сходить, можно к декану. Ну не всемогущий же он — найдется на него управа.

— Ага, найдется… — от Ириных слез мой шерстяной кардиган начал пропитываться влагой и на плече уже образовалось мокрое пятно, — пока они порешают, он уже на весь вуз растрясет мой дневник. А я его с пятнадцати лет… Там такое… Ой мамочки… — завывает Ирка, беря все более высокие ноты.

— Ну все, прекращай. Ну хочешь я с ним поговорю? Хочешь, Ир?

— Не знаю. Как бы хуже не было.

— Ну все, не плачь, а то сейчас пара начнется, этот идиот увидит, что ты ревела, обрадуется. Наоборот надо показать, что тебе все равно.

Порывшись в сумке, нахожу там старую упаковку салфеток, и протягиваю их подруге. Ира стирает слезы, но следы минувшей истерики ей стереть не удается. Но делать-то нечего, приходится идти на семинар в таком виде.

Двое из ларца и их дружок уже в кабинете. Я специально тащу Иру к крайнему ряду и даю ей сесть к окну, чтобы максимально загородить от любопытных глаз. А в нашу сторону действительно смотрит и Радецкий, и дружок его белобрысый, да еще и ржут о чем-то. Ну как можно быть такими идиотами?

И Мартынов еще с этим предложением… Ну он ведь не серьезно, просто напугать Ирку хочет, поиздеваться. И как таких придурков земля носит? Почему все парни не могут быть такими, как, например, Димка? Димка! Он же в одной команде с этими тремя играет.

У меня в голове мгновенно зреет идея, и я сразу же пишу сообщение другу.

Глава 6

— Вер, что за срочность?

Димка подходит сзади, отчего я вздрагиваю. Мы условились встретиться в парке на той же лавочке, на которой с утра кофе пили, но она оказывается занята, и я брожу недалеко от этого места.

— Случилось что-то? — спрашивает и заглядывает в глаза, словно надеется там ответ найти.

— Да, то есть нет. То есть да, но не со мной, — выпаливаю я.

Судя по лицу друга, он ничего не понял, но уже переживает, поэтому я поспешила объяснить всю ситуация, и пока рассказывала, эта ересь показалась мне еще более бредовой, чем полутора часами ранее. Дима, судя по всему, был того же мнения.

— Какой бред, — изрек он, когда я закончила объяснять.

— Согласна, но этот придурок отдавать тетрадь не хочет, Ирка истерит, а то, что он предлагает вообще в голове не укладывается.

— Ну допустим, а от меня ты что хочешь? — спрашивает с подозрением.

— Дим, когда у вас тренировка?

— Сегодня после четвертой пары, — легко отвечает он, но уловив мой взгляд сразу же начинает отнекиваться.

— Ну Дима, ну пожалуйста, — уговариваю я, — ну всего-то нужно во время тренировки у него эту тетрадь из сумки забрать. У нас сегодня четыре пары, значит он никуда ее не денет, с ней и придет. А ты возьмешь аккуратненько и все.

— Вера, это ведь как-то называется, — Димка делает вид, что задумался и сразу же выдает, — ах, вспомнил — кража!

— Да нет же, кража — это если бы ты его тетрадь брал, а эта Иркина. Это восстановление справедливости.

— Мы же в одной команде играем, у нас так не принято!

— Ну Димочка, ну прошу! — я сознательно перехожу на детский тон, ведь знаю, что такой фокус всегда на нем работает, — пожалуйста! С меня кофе! — вижу его недовольную физиономию и тут же исправляюсь, — обед.

— Да я и на кофе был согласен, — сдается Димка, — только если Егор узнает, говорите, что хотите, но, чтобы я там нигде не прозвучал. Обокрасть товарища по команде, сама понимаешь, не слишком хорошо.

— Идет.

Мы с Димкой расходимся, как шпионы, условившись, что созвонимся после тренировки. Я решила ничего не говорить Ире, пока дело не выгорит, иначе могу сделать еще хуже, подарив надежду. Хотя я едва сдерживаюсь, когда вижу в каком она состоянии: на паре сидит тихо, спрятав голову за копной рыжих волос, и даже когда преподавательница задает ей вопрос, растерянно жмурится, но все же отвечает, что темы не знает. Я пытаюсь ее подбодрить, но все глухо — Ира полностью подавлена.

И только двое из ларца все никак не угомоняться — так и косятся в нашу сторону, словно тут медом намазано. Все никак не покидает мысль: как можно быть такими в нашем возрасте? Ну не дети же уже. В очередной раз чувствую беготню иголок по спине, оборачиваюсь — Радецкий снова пялится, а заметя, что и я уставилась в ответ начинает ухмыляться, и от этой ухмылки я инстинктивно передергиваю плечами.

После четвертой пары мы с Ирой прощаемся. Я еще раз повторяю ей, что все будет хорошо и обязательно найдется выход, а она снова начинает всхлипывать. Не могу выдержать ее терзаний и поскорее ухожу домой. В конце концов даже если Димка не поможет, может быть я что-то придумаю.

Когда я прихожу домой отца еще нет. Прежде чем пообедать я встаю на весы, убеждаюсь, что не прибавила ни грамма и только после этого позволяю себе съесть немного бульона из супа, сваренного папой, и хотя живот придательски урчит и требует больше, упрямо убираю тарелку в мойку. Я не могу позволить себе снова поправиться.

Вечером, растратив половину своих нервных клеток, наконец слышу звонок от Димки.

— Она у меня, — сообщает друг.

— Ты уверен, что это Ирина?

— Дорогой дневник! Сюда я буду записывать…

— Все, хватит, я поняла, — перебиваю Димку, — некрасиво читать чужие дневники.

— Ну а как мне узнать, что это ее? Пришлось открыть первую страничку. В общем, тетрадь у меня, завтра отдам.

Димка отключается прежде, чем я успеваю ответить. Хотела сказать ему, что различить тетрадку можно было по старой блестящей наклейке в уголке, которая явно не принадлежит белобрысому недоразумению. Я искренне радуюсь хорошему финалу всей этой истории и уже на следующее утро спешу на пару, чтобы обрадовать Иру. С Димкой мы пересекаемся в парке, где он, как заправский шпион, передает мне пакет с какими-то папками, между которых и запрятана тетрадь.

— И помни, — предупреждает он тоном достойным оскароносных фильмов, — никто не должен знать, что я как-то в этом замешан. Не светите тетрадь.

Я едва