Длань Господня - Борис Вячеславович Конофальский Страница 10

— А как же ты горбунью нашу берёшь, если не душишь? — Удивлялась Агнес.

— Сам не пойму, иной раз такой чёс у меня, что горит всё, как её охота. Никогда с другими бабами такого не было. — Искренне отвечал конюх.

Ну, эту тайну Агнес и сама могла раскрыть. Когда она была довольна Зельдой или ей просто было скучно, так она звала к себе горбунью, откапывала заветный ларец, брала заветную склянку и своим зельем, что мужей привлекает, мазала ей шею и за ушами. И тут же счастливая Зельда шла к конюху, ходила рядом или садилась с ним, и тут же Игнатий интерес к ней являл нешуточный. И чуть посидев, тащил горбунью в людскую. А та сразу становилась румяна и не сильно-то противилась грубым ласкам конюха. А за ними, чуть погодя, и сама Агнес шла поглазеть да посмеяться над уродами. И Ута тоже ходила постоять в уголке да позаглядывать.

Так что Агнес знала, почему Игнатий больше баб не бьёт, как, впрочем, и Зельда.

— А ну, пойди ко мне, — без веской уже ласки произнесла девушка.

Он подошёл к ней ближе, но всё ещё стоял к ней боком, старался не смотреть на неё.

— Ближе, говорю, — продолжала Агнес.

Он подошёл совсем близко, уже у стула её стоял.

— Глянь-ка на меня, — говорит ему девушка.

Он послушно стал смотреть ей в лицо, стараясь не смотреть ниже, и наклонился даже, чтобы ей удобнее было его видеть.

— А может, ты и меня хочешь измордовать и убить? — Спросила Агнес с опасной вкрадчивостью.

— Что вы, госпожа, что вы, — тряс головой конюх. — Даже в мыслях такого не было.

И девушка аж с наслаждением почувствовала, как могучее тело конюха наполняется страхом. Да, этот человек, чьи плечи были в два раза шире чем её, чьи руки были похожи на могучие корни деревьев, боялся Агнес. Он стоял рядом и вонял лошадьми, чесноком и самым постыдным бабским страхом. Таким едким… что Агнес вдыхала его с удовольствием. Она видела его заросшее чёрной бородой лицо, его телячьи глаза, его дыру в щеке. В эту дыру она запустила палец и, не почувствовав и капли брезгливости, притянула его голову к себе ещё ближе:

— А не думал ли ты, Игнатий, сбежать от меня?

— Госпожа, да куда же! Не было у меня такой сытной и спокойной жизни никогда, я с вами на веки вечные.

— Смотри мне, — сказал Агнес, с удовлетворением отмечая, что он ей не врёт, — если вдруг бежать надумаешь, так имей ввиду — отыщу. Найду и кожу по кускам срезать буду. — Она отпустила его и добавила громко: — Это всех касается.

И Ута, и Зельда обернулись и кивали.

Игнатий, кланяясь и всё ещё стараясь на неё не смотреть, отошёл в сторону. А настроение у Агнес заметно улучшилось. Она чуть подумала и сказала:

— Ута, мыться и одеваться. Зельда, завтрак подавай. Игнатий, карету запрягай.

— Как запрягать, на долгую езду? — Спросил кучер.

— Нет, по городу поедем, с одним душегубом я сегодня уже поговорила, теперь хочу с другим поговорить.

Глава 6

Теперь ублюдок Удо Люббель с ней плохо говорить не осмеливался. У него до сих пор ляжки не зажили, и при виде Агнес едва снова кровотечение не открылось. Теперь он кланялся, лебезил, но девушка чувствовала, что этот человек опасен. Много он хуже и подлее, чем даже душегуб Игнатий. Для этого ей и выспрашивать у него что-либо не было нужды. Она видела его насквозь. Хитрый и коварный, лживый в каждом слове, он затаился и сейчас кланялся, но без размышлений или даже с наслаждением он предал бы её, отправил бы на костер, если бы смог. Если бы уверен был, что выйдет это у него. Агнес почти была уверена, что этот выродок узнавал насчёт неё и насчёт кавалера Фолькова у своих знакомых. И видно, узнал то, что ему не понравилось, поэтому он затаился и кланялся ей, и кланялся на каждом шагу, хоть ноги Удо Люббеля, замотанные грязными тряпками, слушались его ещё плохо.

Агнес смотрела на него, разглядывала. Смотрела на его улыбающийся беззубый рот, на обветренные и облезлые губы. Наверное, детям было не только страшно, когда он их ловил, но было ещё и мерзко, когда он их трогал, целовал. Она заглядывала в его холодные рыбьи глаза и думала о том, что он её ненавидит. И все-таки не хочет она ему брюхо резать, мерзко ей второй раз в его вонючую кровь пачкаться. Когда он ей не нужен станет, так она велит Игнатию его убить. Самой противно.

Он освободил от всякого хлама стул, скинул всё на пол и с поклоном предложил ей сесть. Стул был грязен, запылён, и Агнес сделала жест Уте, указала ей на стул. Та, сразу всё поняла, быстро подошла и передником своим протёрла стул. Только после этого девушка с гримасой брезгливости села на стул.

— Я всё вызнал для вас, — шепелявил Игнаас ван Боттерен, или Удо Люббель. — Желаете заказать посуду аптекарскую, большой набор, со всеми колбами, ретортами и печами малыми, со всем, со всем, что есть и может понадобиться, это будет вам стоить пятьдесят два талера. — Он помолчал и добавил. — Это без моих услуг и доставки.

Агнес посмотрела на него, как на какое-то насекомое мерзкое и заговорила не о деле, заговорила совсем о другом:

— Отчего у тебя так воняет на первом этаже? Такая там вонь, аж глаза разъедает, ты что, подлец, не можешь горшок в окно выплеснуть, гадишь прямо в дому у себя? Я и сама теперь воняю, словно в нужнике побывала.

Девушка скорчила гримасу отвращения.

И Удо Люббель скорчил гримасу, правда, не понять было, что он хотел выразить ею, то ли тоже отвращение, то ли весёлости вопросу придать хотел. Он стоял и скалился, а потом с неловкостью продолжил:

— А ещё я разослал письма всем известным мне букинистам насчёт редких книг, что вам потребны.

Но девушка почти не слышала его, за его гримасой, за его тоном, она разглядела то, что чувствовала в людях лучше всего. Мерзавец был не из робкого десятка, а тут, как заговорили про нужник, что он устроил у себя на первом этаже, так в нём страх ожил. Да-да, это был именно страх. Хоть и глубоко он его прятал, хоть и заговаривал он его словами, но страх в нём присутствовал. А чего же он боялся? Ну, кроме неё, конечно.