Земля обетованная - Татьяна Николаевна Зубачева Страница 10

– Фёдор, – позвала по-русски за его спиной кассирша. – Иди, отправка через три минуты.

– Ну, куда иди, куда? – возразил так же по-русски низкий мужской голос. – Пассажиров-то сколько?

– Отправка по расписанию!

– Да на кой расписание? Воздух возить?!

Конца перепалки Громовой Камень не слышал. Автобус, маленький, но чистенький, уже стоял у вокзала, и к нему собирались пассажиры. Вместе с Громовым Камнем их было пятеро. Двое парней в обтрёпанных чёрных куртках и стоптанных сапогах, немолодая, закутанная в шаль с вдовьей каймой женщина и хмурый подросток в кожаной рубашке, леггинсах и мокасинах. Всё новое, крепкое, но без бахромы и вышивки. Чего ж так? В столицу приехал всё-таки, а по-будничному. Или это мать его с собой взяла, чтобы помощь за потерю кормильца получить? Тогда понятно. Деньги просить в праздничном не ходят.

Почти сразу за Громовым Камнем подошёл и водитель.

– Билеты у всех?

Он быстро собрал их билеты, проверил и вернул, прошёл и сел на своё место. Дверь открылась с мягким чмокающим звуком.

– Заходите. Отправка по расписанию.

Громовой Камень пропустил остальных вперёд, сначала поднял и поставил на пол автобуса чемодан, положил палку, а потом уже, подтягиваясь на руках и влез сам. И хоть ему ехать до Кратово, в конец салона не пошёл, сел во втором ряду. Водитель, безразлично поглядывая по сторонам, подождал, пока он уложит чемодан, мешок и палку, плотно сядет, и только тогда стронул машину.

Автовокзал на окраине Эртиля, и они сразу выехали на шоссе. День обычный, серый. Лес, с только появившейся листвой то подступал к обочине, то рассыпался на отдельные деревья, открывая плавно холмистую равнину до горизонта.

Ехали молча, даже те двое парней, что явно ехали вместе и сели рядом, молчали. Только иногда вздыхала вдова, и сидевший у окна подросток осторожно, чтобы никто не заметил, придвигался к ней и касался своим плечом её плеча, пытаясь этим утешить.

Громовой Камень смотрел в окно, не столько разглядывая пейзаж, сколько наслаждаясь ощущением езды, не требующей от него никаких усилий. Ну что ж, он не думал, что так быстро всё решится и уладится. Вот и ещё одна его жизнь. Третья по счёту. Первая до армии, вторая – фронт, а теперь – третья. Ему не на что жаловаться и не о чём жалеть. Он окончил школу и на Празднике Посвящения получил имя, прошёл фронт и выжил, стал инвалидом, а не калекой. Так что и в третьей ему должно повезти. «Бог троицу любит». Так говорил Сашуня перед очередной перебежкой и всякий раз пояснял: «Два раза пронесёт, а на третий бог заснёт». Сашуню накрыло при обстреле. А его самого тогда зацепило, но слегка. Скольких он помнит. И мёртвых, и живых.

Автобус затормозил, и водитель открыл дверь. Немолодой индеец в украшенной вышивкой и бахромой рубашке, с ожерельем из волчьих и медвежьих клыков, но в солдатских кирзовых сапогах неожиданно умело вошёл в автобус и протянул водителю деньги.

– До Красной Лошади, – сказал он на шауни.

– Хорошо, – так же на шауни ответил водитель, дал билет и отсчитал сдачу.

Новый пассажир спокойно сел на свободное место, и автобус тронулся.

Ехали не быстро, останавливаясь, чтобы впустить или высадить пассажиров. До конечной, как вскоре сообразил Громовой Камень, ехали трое – он сам и те двое парней в чёрных ватных куртках. Видно, из переселенцев. Не прижились. Что ж, Гичи Вапе как раз и говорил о таких. В родном стойбище Громового Камня переселенцев не было, но рассказы о неумёхах и невеждах «с той стороны» и даже анекдоты, конечно, слышал и не раз. Говорили о них всякое, но в основном осуждающе. Хотя… кто-то же прижился.

В Кратово они приехали уже в сумерках.

Формальный, но обязательный, хорошо знакомый по прежним поездкам, сразу и пограничный, и таможенный контроль. Здесь ничего не изменилось, даже, похоже, капитан всё тот же. Громовой Камень вышел на площадь и уверенно захромал к вокзалу, уже железнодорожному, когда его окликнули:

– Хей!

– Хей, – он обернулся, уже догадываясь, кто это.

Да, те двое парней из автобуса.

На чудовищной смеси английского, русского и шауни они стали объяснять, что едут на заработки, род их отпустил, им надо добраться до Корчева, там уже трое из их резервации, они знают, те на стройке устроились, так вот, как им доехать?

Громовой Камень помог им разобраться с картой, расписанием и кассой. Маршрут получался не особо сложный, с двумя пересадками. Названия они заучили с его голоса. Билеты взяли самые дешёвые – сидячие: денег-то в обрез.

– А есть что будете?

– Пеммикан, – улыбнулся один, показывая подвешенный к поясу мешочек.

А второй мотнул головой, рассыпая по плечам неровно обрезанные пряди волос.

– No problem.

Пеммикан – растёртое в порошок сушёное мясо, смешанное с ягодным порошком – не самое сытное, но хоть что-то. И потом – это действительно не его дело. А ему совсем в другую сторону, а денег… денег тоже в обрез.

И зная это, он всё-таки, выправив себе билет и выяснив, что до его поезда ещё два часа с лишним, сдал мешок и чемодан в камеру хранения и вышел из вокзала на площадь. Кратово – невелик городок, всё рядом. Он успеет.

Баня, как и раньше, была неподалеку, небольшая, но с душевым отделением, парикмахерской и главное – открыта до полуночи.

Сначала в парикмахерскую. Да, длинные волосы положены мужчине, да, одежда, причёска, обычаи – часть культуры, но только часть, и он не считает длину волос самой главной частью, это первое, ему жить среди русских, где длинные волосы у мужчины не приняты, это второе, и если бы он был в племенном костюме, а когда на тебе военная форма, пусть и без погон, то длинные волосы просто смешны, это третье.

– Подстричь? – переспросил парикмахер и улыбнулся. – По призывному или отпускному?

– По отставному, – улыбнулся Громовой Камень. – Отвоевался я.

Это он тоже помнил. Стрижка призывника – наголо, отпускник – подлиннее и с форсом.

– Сделаем, – парикмахер окутал его простынёй. – Голову давно мыл?

И, не дожидаясь ответа, развернул кресло к раковине.

Подстригли его быстро и толково. И за половинную плату.

– Фронтовикам скидка.

И по внезапно отвердевшему лицу старика Громовой Камень понял, что ни спрашивать, ни уточнять нельзя. Он расплатился, а вторую половину положил в блюдце для чаевых.

В бане пришлось купить мыло и мочалку, взять напрокат простыню. Траты, конечно, но раз не позаботился достать из вещмешка, то траться. Хорошо, что работали душевые кабины. Дороже общего зала, но ему не хотелось мыться