Пляска на помойке - Олег Николаевич Михайлов Страница 10

…По борту дрожит зыбкий глянец — от неба и воды, двух зеркал, меж которых бежит и стоит на месте их кораблик. Чайка раз за разом, широким вольным кругом обходит его. И так близко серенькая головка с черной любопытствующей бусинкой и мокрые красные лапки с блестящими капельками воды. Вода всюду: лиловая, купоросная, малахитовая, она к горизонту становится густо-синей, под стать грозному небу. И, вглядываясь в далекую цепочку скал, в покинутый и зовущий к себе берег, Алексей Николаевич бормочет:

Вода, вода — кругом вода.

Ни капли — для питья…

— Знаешь, когда я решила, что выйду за тебя муж? — внезапно сказала Зойка. — Когда ты в кафе заказывал завтрак. Набрал пять блюд и пилишь на подносе. Я подумала — такой заботливый…

Погода стремительно менялась: на море вспухали пенисто-зеленые бугры, с берега ударил резкий ветер,

— Конечно, ты не фонтан… Но,— продолжала Зойка, неподвижно-загадочно глядя мимо него кукольными, чуть раскосыми глазами, — но я сделаю из тебя человека. Волосы ты покрасишь… Отпустишь усы… Костюм мы тебе сменим на джинсовый — «Суперрайф»…

Алексей Николаевич смотрел на небо. Понизу бежали сердитые дымные тучи, торопливо принимая фигуры мультипликационных зверей и тотчас разваливаясь, а над ними, пронизанное серебряным светом, неподвижно, державно стояло далекое и как бы нездешнее облако.

— Все это хорошо, — наконец сказал он, — но когда же я буду работать?

С ответом Зойка не медлила ни секунды:

— Я все продумала. Пока ты будешь работать, я буду смотреть цветной телевизор!

Зойка казалась простой, почти примитивной, но Алексей Николаевич все время открывал в ней для себя что-то новое. Например, подметил, как она тянется, любит животных, как играет с хозяйской кошкой:

— У, какая хорошая… Помидорина…

Сама хозяйка, посудомойка в соседнем доме отдыха и ровесница Алексея Николаевича, как-то сказала ему:

— Если не хотите потерять девочку — заставьте ee родить…

Но едва он лишь намекнул на это, Зойка своим особенным в минуты раздражения — плоским и вульгарным — голоском прокричала:

— Я еще не нагулялась! До тридцати лет буду ryлять. А потом выйду замуж и рожу…

Через два дня они зашли на почту, и Алексей Николаевич с удивлением увидел, что ее ожидает телеграмма до востребования. Пробежав текст, Зойка сказала:

— Мне нужно в Москву. Завтра.

— Зачем?

— Я выхожу замуж. За Петю.

Утренним московским рейсом они вылетели из Симферополя. Разбирая вещи в своей московской квартире, Алексей Николаевич нашел Зойкин паспорт — новенький, только что полученный ею, и подумал, что, может быть, не все еще потеряно. Но на его звонки подходила мама и отвечала, что Зойки нет, а сама она замолчала.

10

Он уже смирился, стерпел, запрещал себе даже думать о ней, и новые заботы уже завертели, заморочили его. Не самой главной, по приятной новостью был приезд Пшетакевича — для встречи с генералом Серовым.

Гость из Польши сообщил, что остановился в гостинице «Минск», хочет повидаться, посидеть в ресторане. И сразу же позвонила Зойка.

— Я приеду к тебе... Ненадолго... Вн паспортом...

— Хорошо. Только не опаздывай. У меня важная встреча, — едва успел сказать Алексей Николаевич, как раздались короткие гудки.

Она, конечно, появилась на полтора часа позже обещанного и была настолько обворожительна в своем, теперь уже женском плотском расцвете, что Алексей Николаевич чуть не с порога обмял ее и стал целовать.

— Ну вот, — высвобождаясь, впрочем, без видимого неудовольствия, говорила Зойка. — Сразу хочешь меня в постель уложить!..

— Но мне же нужно… Быть в «Минске»… Ждет иностранец… — бормотал Алексей Николаевич, расстегивая на ней платье.

В гостиной заливался женский хор — толстолицые певуньи в кокошниках дружно выводили с экрана:

Уж ты caд, ты мой caд...

— Все красивые пучатся, а все некрасивые поют по телевидению, — сказала Зойка, закрывая глаза и отдаваясь.

Она поехала с ним в «Минск».

Пшетакевич покорно ожидал Алексея Николаевича в холле уже полтора часа. Завидев Зойку, он просиял, вскочил и, подкручивая усики, начал целовать ей руки и сыпать комплиментами на своем забавном ломаном польско-русском сленге. Заказанный на двоих столик был тотчас же заменен на другой, большой и богатый. За новосветским шампанским Алексей Николаевич успел рассказать, что с совместным журналом ничего не получается.

— Там, — поднял он к потолку указательный палец, — мне не доверяют. Даже не выпустили в Индию. На юбилей Льва Толстого…

Помимо прочих грехов Алексею Николаевичу не могли простить того, что с юности своей он переписывался едва ли не со всеми стариками первой литературной эмиграции, один за другим помиравшими в далеком и не доступном ему Париже.

Потом Алексей Николаевич сбегал к автомату — позвонить на дачу в Архангельское Серову — и быстро договорился привезти к нему Пшетакевича, но уже в московскую квартиру, в известный дом на набережной — а когда вернулся, то увидел, что Зойка и Пшетакевич танцуют.

Да, заиграл оркестрик, поднялись из-за столиков пары, и теперь шестидесятилетний шляхтич отлично вел свою партнершу — маленький, ловкий, с торчащими усиками.

— Смотри! Старичок, а как клево отхватывает! — крикнула Алексею Николаевичу Зойка.

Пшетакевич понял, что его похвалили, и не без гордости отозвался:

— Але, пан Алех! После войны я считался лучшим танцором в Варшаве!..

Минут через сорок, когда принесли горячее, Зойка спохватилась, что ей надо быть дома, у мамы, и они побежали с Алексеем Николаевичем к автомату.

В тесной кабинке, весь прижавшись к Зойке, он слышал, как трубка голосом сестры Вали отчитывала ее:

— Кретинка! С ума сошла! Тебя ждет муж! Где ты шляешься?!

— Мне пора, — сказала Зойка.

Она уходила от него широкой, солнечной улицей Горького, вниз к Манежу, и Алексей Николаевич загадал:

«Если хоть раз обернется, это еще не конец…»

Она не обернулась.

11

С уходом Зойки совсем иные люди заполнили его жизнь.

Глава третья

ПРОГУЛКИ С ДОКТОРОМ ЛЮЭСОМ

1

Одним из этих новых людей был Георгий Резников.

Кто он, чем и где занимается, не знал никто.

Сосед и приятель Илюша Ульштейн уверял:

— Что-то, понимаешь, сверхсекретное. Связанное с атомной энергией. Ежу понятно. Позавчера оставил меня в арке Минсредмаша. Просил обождать полчасика. Относил какие-то спецдокументы…

Но Наварин, бабник и матершинник Наварин, объяснял проще:

— Работает кастеляном. В загорской тюрьме. А из той арки можно выйти