Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1990 год Страница 11

Но главный закон моря, как, впрочем, и жизни,— терпение. Как говорят морские волки: «День-два — и прикачаешься». Оказывается, эта весьма ощутимая качка была вестником настоящей беды: мы попали в циклон.

Общая тревога по судну, как всегда это и бывает, застала нас врасплох, впрочем, как и сам шторм. На нижней палубе бросало на стенки, и на голову сыпались с коек, как из рога изобилия, самые неожиданные предметы вроде сигарет, книг, монет и целого ассортимента принадлежностей для бритья. По неопытности я напялил поверх ватных штанов еще «непромоканец», поэтому, еле выбравшись по железной лесенке на уходящую из-под ног верхнюю палубу, особого геройства проявить не мог. Оценив с одного взгляда мои тяжелые доспехи, Хортон обронил единственное слово:

— Держись!

Оглянувшись, я не узнал океана, который еще день или два назад являл собой безмятежно-синюю поверхность, где с барашков волн взлетали ласточками стаи летучих рыб, спасаясь от прожорливых преследователей. Теперь вода кипела вровень с бортами.

На палубе был полный аврал. Все крепили шлюпки, копошились с концами, протягивая их для безопасности вдоль бортов и прищелкиваясь к ним карабинами.

Капитан Ниле, встав вместо рулевого на мостике, с безумной скоростью крутил штурвал,— менял курс шхуны, выполняя какие-то непонятные маневры.

Громкий хлопок над головой заставил меня непроизвольно пригнуться, а потом взглянуть вверх на фок-мачту. Серая громада паруса, только что вздувавшаяся от ветра, опала, рассеченная словно мечом. На лопнувший парус ветер набросился с неистовой силой, с треском отрывая длинные лоскутья, которые подраненными чайками вились над морем. Это несчастье пробудило у всех небывалую энергию.

— Смайнать фок! — прокричал Хортон.

Слова начальника — закон для подчиненных, и мы, судорожно вцепившись в фал, дико «ухая», начали стравливать его через «утку». То ли тянули слишком старательно, то ли еще что случилось, но наверху фок-мачты отлетел кусок краспицы — верхней перекладины, которая когда-то была наверняка крепче и на ней могли даже вешать бунтарей или пиратов.

Тем временем море совсем взбесилось, волны не только заплескивали через борт, но и стали перекатываться через палубу. Сапоги у меня уже были полны ледяной воды, струйки которой запросто пробились под хваленый «непромоканец».

Эти секунды расслабленности могли обойтись весьма дорого. Палуба внезапно ушла из-под ног, надо мной взлетел в воздух, держа конец шкота в руках, Саша Петров, механик и любимец публики. Как цирковой гимнаст, он вовремя успел отпустить веревку и приземлился, скорее приводнился, на все четыре конечности. В то же мгновение большое оранжевое тело, кажется, здоровяка Димы Мартынова таранило меня, и мы в обнимку заскользили по наклонившейся палубе к хрупкой ограде штормовых лееров.

Судьбе было угодно, чтоб мы все же зацепились за лодки, штабелем сложенные и привязанные у борта. И тут, как ни странно, у меня в голове мелькнула мысль не о том, что мы могли вывалиться за борт, а представилась жутко нудная процедура спасения. «Черт побери,— подумалось мне,— при такой качке не только плот не развернешь, но даже и в костюм не влезешь, если, не дай бог, что случится».

В этот момент на рулевого посыпались обломки дерева — это при попытке убрать грот обломился конец гафеля, поддерживающего верхний край паруса.

Почему все эти беды свалились на наши бедные головушки в первый же шторм — не знаю. То ли маневры были неловкие, подставили паруса слишком отважно под шквальный ветер, то ли его напора не выдержала древняя парусина (так потом объяснил капитан Ниле. Все-таки и у них не все в порядке с качеством). На палубе все по-прежнему деятельно суетились, хотя опустить второй рваный парус было не так-то просто: путался отломанный кусок гафеля. Зацепившись карабином за веревку, я подвалил к гладкому стволу мачты подсобить Саше Котякову, для которого подобные переделки были не в диковинку. И тут наконец-то я нашел свое место. Худенький Саша, словно белка, вскарабкался мне на плечи, чтобы удобнее было складывать рваный парус. Тяжелое, разбухшее от воды вытянувшееся вдоль гика (нижняя балка) тело паруса рвалось из рук, не давало себя скрутить веревками, словно мечтая вновь взмыть в вышину.

Краем глаза я заметил, как бушприт нырнул в гору воды, и в сетке под ним барахтается кто-то из команды, пытаясь привязать стаксель. И всюду я видел вездесущего Хортона в белой рубахе, порванной на плече, который скакал по палубе, залазил на мачты, как дикий кот, что-то привязывал, распутывал и всем отдавал дельные приказания.

А у меня в голове зацепилась и вертелась почему-то одна фраза, как старая патефонная пластинка, застрявшая на одном месте: «Лишь бы не гикнуться, лишь бы не гикнуться...»

Тем временем «Те Вега», наша «Прекрасная звезда», с трудом пробиралась сквозь вздыбившиеся вокруг волны с кипящими гребнями. Шхуна то взлетала на водяную гору и тихо падала в распахнутую бездну, то осторожно пробиралась по краю волны, то плавно скользила по гребню.

Если бы кто-либо взглянул на шхуну сверху из облаков, то был бы поражен и зачарован нашим безумным серфингом по волнам океана.

Потрепанная после шторма «Те Вега» с порванными, опущенными парусами и поломанными снастями, вызывавшая у нас чувство беспокойства и жалости, тихо шлепала на моторе к берегам Канады, где под Галифаксом, столицей Новой Шотландии, нас готовы были приютить.

По прибытии в рыбацкий городок Луненбург капитан Ниле, побывав на берегу, довольно бодро заявил в кают-компании:

— Паруса починят, а гафель вытешут из ствола ели Дугласа.

Так все и произошло: за американские доллары ремонт сделали быстро и надежно. А пока мы в гавани «чистили перышки», на борту разыгралась «камбузная» драма, вернее, ее финал, так как история эта началась дня через два после отплытия из Нью-Йорка.

Узнал я о ней в свое ночное дежурство по камбузу. Коков на судне было трое: американка Лара, наша Таня и немка Кристина.

С Кристиной, подругой капитана (сейчас они вроде поженились и живут себе припеваючи на родине Нилса в Голландии), журналисткой из Гамбурга, мы жили, то есть дежурили, душа в душу. Думая, что я дежурю с ней, я заглянул на камбуз, где все блистало чистотой, и легкомысленно отправился в форпик, чтобы покемарить полчасика, так как готовка завтрака начиналась не скоро.

Но не успел я приклонить голову к подушке, как сильная рука потянула меня за куртку, и сквозь легкий сон я узнал тревожный голос Хортона:

— Вова! Ты заболел?

Оказывается, Лара нежданно-негаданно нагрянула в камбуз и, не найдя «кухонного мужика», подняла скандал. Вот в промежутках между чисткой картошки (между прочим, там я научился счищать кожуру жесткой щеткой) и вытаскиванием на палубу баков с мусором (выбрасывали за борт только пищевые отходы) грозная Лара соизволила довести до моего сведения, что смены сдвинуты из-за болезни «вашей Тани». Сама «железная Лара», представившаяся при знакомстве как судовой профессиональный кок и лазавшая по вантам не хуже «этих мужчин», считала морскую болезнь обычным симулянтством. Конечно, это было не так.

Если укачивало здоровенных вахтенных на палубе, то в камбузе женщине, да еще не плававшей раньше, выдержать было трудно.

Мое дежурство тоже попало на сильную болтанку. Под презрительным взглядом Лары я с остервенением тер жирные баки и кастрюли, но все испытания были впереди. Кто-то уронил бачок с оливковым маслом, и линолеум в кают-компании превратился в настоящий каток. От качки падали с полок пластмассовые тарелки и чашки, а со столов, несмотря на бортики и специальные скатерти-сеточки, миски с кашей вылетали, как из пращи.

Сняв кроссовки, чтобы не «загреметь», я скользил в шерстяных носках по полу с подносом в руках, как заправский конькобежец, с единственной мыслью не выплеснуть содержимое на головы едоков.

В качку думать-то о еде было тошно, а в камбузе от одних жирных, острых запахов вывернет наружу. Вот наша Таня и не выдержала, лежала пластом. Вначале американцы отмалчивались, а на стоянке в Канаде пригласили Таню на разговор в каюту капитана. Причем обставили все с американской деловитостью, современно: засняли заседание ареопага видеокамерой и показали народу. Мол, решайте сами, кто прав, а кто виноват. Главные вопросы: сможет ли Таня продолжать путь? Надо ли ее снимать с судна и отправлять домой?

Пожалуй, сильнейший аргумент за отправку выдвинул врач Дейв Джонсон: «Кто знает, насколько «морская болезнь» опасна для здоровья Тани при длительном шторме, особенно в экстремальной ситуации, например, если придется покидать судно?» Дейв настоящий профессионал. Он, работая врачом-травматологом в небольшой больнице в штате Мэн, вступил в Медицинскую ассоциацию помощи в диких местах и уже несколько лет обучает на курсах начальным медицинским знаниям людей, отправляющихся в глухие углы, где нет больниц. Например, всех, кто живет в районах национальных парков в США, или членов общества помощи во время стихийных бедствий, которые спасают потерпевших от землетрясений и других катастроф. Словом, Дейву можно было верить.