Журнал «Наш cовременник» - Наш Современник, 2005 № 01 Страница 11

11 января случай привел меня и моих друзей и близких на предпремьерное исполнение (Московским камерным хором под управлением Владимира Минина) хоровой симфонии-действа Валерия Гаврилина «Перезвоны». Это событие состоялось при организационной поддержке Общества охраны памятников истории и культуры в одном из вузов, расположенных на Ленинском проспекте (кажется, это было в одной из больших аудиторий Московского нефтяного института). В те же дни из печати вышел «День поэзии 1983» со стихами и прозой Клюева, в том числе с начальным разделом его великой поэмы «Погорельщина», появившимся тогда в советской печати впервые.

Одним из первых, кто получил от меня экземпляр альманаха, стал племянник Свиридова, с которым мы после 17 июля 1983 года виделись еще раз (уже в Ленинграде). В письме композитору от 2 января я вспоминал об этих встречах так: «В октябре я был в Ленинграде по „клюевским“ делам (без Александра Сергеевича Белоненко, организовавшего мне номер в гостинице и опекавшего меня в свободное от дел время, мне совершенно не удалось бы столь эффективно использовать отпущенные мне ситуацией 10 дней — я ему очень-очень благодарен)». Наверное, уже тогда я рассказал А. С., что наконец-то мне удалось с помощью друзей заполучить фотокопию полного текста «Погорельщины» из зарубежного клюевского двухтомника. Через месяц (16 ноября) А. С. написал мне: «Говорил о Вас с Гаврилиным. Он очень заинтересовался „Погорельщиной“. Нельзя ли у Вас попросить один экземпляр „для ограниченного пользования“?».

Выполняя это пожелание, я вложил в бандероль с «Днем поэзии» для А. С. фотокопию поэмы и попросил его дать мне адрес В. А. Гаврилина, чтобы я мог послать тому альманах непосредственно. Этот адрес был прислан мне Александром Сергеевичем в письме от 16 января и сопровожден такими словами: «…для Гаврилина имя Клюева много значит, чего я, откровенно, не подозревал».

17 января я решился позвонить Свиридову: очень уж хотелось поделиться с ним радостью, что Клюев напечатан. Оказалось, что Георгий Васильевич только что вышел из больницы. Мы проговорили минут пятнадцать. Вот запись этого разговора, которую я сделал сразу по его окончании.

После взаимных приветствий Свиридов сказал (вспомнив, очевидно, свое приглашение, сделанное при нашей летней встрече):

— Мне очень хотелось бы видеть вас с Владимиром Яковлевичем (Лазаревым) у себя. Но сейчас я был вне жизни полтора месяца, накопилось много дел, мешок писем, из которых примерно на двадцать я должен ответить. И сейчас я приехал в Москву хлопотать (как можно было понять из контекста — за кого-то). Но примерно через полмесяца надо бы повидаться. Я не хочу, чтобы это было в Москве. Увидимся у меня. Как нам лучше сговориться? Вы не болеете? И не будете ли вы или В. Я. в отъезде?

— Лучше всего так же, как в прошлый раз, — ответил я. — Пожалуйста, пришлите мне телеграмму, и мы приедем к назначенному времени. Уезжать никто из нас никуда не собирается.

— Хорошо, хорошо, — согласился Свиридов. Я сказал о выходе «Дня поэзии» с Клюевым.

— Замечательно! — воскликнул композитор. — Вы знаете, я тоже написал о Клюеве две-три странички. Один критик обратился ко мне с просьбой высказаться, и я написал. Но это только моя точка зрения…

— Думаете ли вы опубликовать это?

— Посоветуемся.

Затем речь зашла о публикации в альманахе неизвестных материалов В. А. Жуковского, подготовленных Лазаревым.

— Очень интересно! Я внимательно прочел предисловие В. Я. к книге Жуковского (М.: Современник, 1982). Оно мне очень понравилось, как и вся книга. Но у меня есть к В. Я. одна претензия — говоря о музыке на стихи Жуковского, он не упомянул Глинку. Но, наверное, это вышло в какой-то степени случайно.

— Мне говорили, — продолжил Свиридов, — что в «Дне поэзии» будет подборка из двадцати стихотворений поэта из Костромы, фамилию которого я забыл, но который лет десять тому назад прислал (почему-то мне) свой крохотный сборничек, вышедший в Костроме. Тогда они произвели на меня впечатление чего-то живого.

Я ответил, что, скорее всего, это стихи В. Лапшина, что подборка его действительно производит неплохое впечатление, но уровень остальных стихов всё же оставляет желать лучшего.

— Ну, хорошего всегда мало, — сказал Георгий Васильевич. — Вы знаете, что сегодня в Ленинграде премьера большой вещи Гаврилина, жалко, что я не смог поехать…

— А я был на ее московской премьере, — откликнулся я.

— Как так? — Свиридов очень удивился.

Я рассказал о «прогоне» «Перезвонов» в Нефтяном институте и об очень сильном эмоциональном отклике, который вызвала эта вещь не только у меня и моих близких, но и у всех тех, кто был там в этот вечер:

— Один из моих приятелей, человек, вообще от такой музыки далекий, по окончании сказал: «Я забыл, где я и кто я»…

— Мы возлагаем на Валерия Александровича большие надежды, — подчеркнул Свиридов и, как бы с кем-то полемизируя, заметил:

— Видите, всё-таки настоящее находит дорогу, нельзя всё мазать чёрной краской!

Разговор завершился такими словами Георгия Васильевича:

— Ваши письма читаю, надо повидаться обязательно. Передайте Владимиру Яковлевичу мой нежнейший привет.

22 января я отправил В. А. Гаврилину «Дни поэзии» 1981 и 1983 гг. с клюевскими сочинениями и сопроводительным письмом (его копию я себе не оставил, а теперь не могу вспомнить оттуда ни единого слова). Тогда же я узнал от Лазарева о полученном им письме Георгия Васильевича с высокой оценкой книги Жуковского, составленной В. Я.

Днем позже я послал Свиридову «День поэзии 1983» с вложением фотокопии полного текста «Погорельщины» и с письмом, которое заканчивалось так:

Ваши слова о музыке на стихи Н. А. <Клюева> — это луч надежды, что давняя моя мечта осуществится. Я много думал о музыке самого клюевского слога… И сейчас во мне окончательно окрепла мысль, что подлинно и совершенно воплотить поэзию зрелого Клюева в музыке сможете только Вы, его — что немаловажно! — младший современник, очень близкий ему по духу, так же, как и Н. А., органически связанный с Русским началом искусства. Ваша музыка на стихи Есенина имела колоссальное значение для возвращения есенинской поэзии в народное сознание, где до того она настойчиво подменялась «-щиной». Но ведь творчество Николая Алексеевича в широком обиходе до сих пор «украшено» тем же ярлыком, даже таким: «-ЩИНА» (аршинными буквами). Я просто убежден, что слово Н. А., получившее новую жизнь в Вашей музыке, сыграло бы великую роль в возвращении его словесного искусства в русское сознание, — возвращении, настоятельно необходимом.

И я от всей души желаю Вам по-настоящему доброго здоровья, так необходимого для осуществления всего того, что связано с Вашим великим Делом, которое — конечно же — есть вечно живая часть нашего общего Русского Дела.

29 января мне пришло почтовое уведомление, что «клюевская» бандероль достигла Большой Грузинской. 6 февраля я позвонил туда. Трубку взяла Эльза Густавовна. Георгия Васильевича в тот день дома не было. Я спросил о его самочувствии.

— После выхода из больницы, тьфу-тьфу, всё превосходно, — ответила Э. Г. и предложила мне позвонить на следующий день, когда Георгий Васильевич будет в Москве.

Так я и сделал 7 февраля во второй половине дня.

Однако сам Свиридов, говоря о своем состоянии, был гораздо менее оптимистичен, чем его жена:

— Я вышел из формы, очень трудно в нее входить, масса накопившихся дел, так что встреча с Владимиром Яковлевичем и с вами пока откладывается — до лучших времен… Тогда я вас извещу.

И тут же обратился к общей для нас теме:

— Я написал пять страничек — портрет Клюева, как я его вижу. Там у меня были дебаты с одним (кто был этот «один», выяснится спустя несколько месяцев, но об этом — попозже. — С. С.), и я написал…

— Хотелось бы прочитать, — робко сказал я.

— Когда-нибудь обязательно покажу.

Разговор коснулся «Дня поэзии 1983», и прозвучала реплика:

— Там есть живые стихи, есть-есть…

Но больше внимания было уделено не самому альманаху, а недоброжелательной рецензии Юлии Друниной на него в «Правде» (от 29 января). Свиридов расценил ее как эпизод во внутригрупповой борьбе:

— Это — групповщина… А сама Друнина как поэт — так себе.

Сообщив мне, что официальная московская премьера гаврилинских «Перезвонов» предстоит 12 февраля, Георгий Васильевич заметил:

— Я очень хочу там быть. Мне все говорят, что это превосходная вещь. Я слышал только часть ее. Она исполнялась год назад, и я написал о ней первую рецензию в «Известия».

Теперь я отыскал в библиотеке номер «Известий» с материалом, о котором упомянул тогда композитор. И выяснилось, что этот текст можно отнести к жанру рецензии лишь с изрядной долей условности. Свиридовский отклик на «Перезвоны» оказался составной частью его интервью под редакционным заголовком «Музыка революции» («Известия», московский вечерний выпуск, 1 декабря 1982 г.).