Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1986 год Страница 11

Мелькнула гора Красивая. И снова неутомимая гонка к другой горе — Учугей Мыран, что по-якутски означает «Хорошая гора». Когда-то там, это я знал, произошла встреча писателя Гончарова с одним якутом, фамилию которого я крепко держал в памяти. На что я надеялся? Не лучше ли было задержаться в любезной моему сердцу Усть-Юдоме? Но бывает и такое, когда смутные догадки и не слишком реальные мечты становятся явью...

— Чабда теперь — два небольших домика со всякими пристройками,— поясняет мне Иван.

Мотор выключен, и лодку несет к левому берегу, где и в самом деле виднеются коньки почерневших крыш.

— Бушков Василий Николаевич,— представляется на берегу якут крепкого сложения так, словно давно ждал нашей встречи.

— Значит, вы,— припоминаю я «гончаровского» якута,— праправнук того самого Бушкова...

— Значит, так,— просто отвечает Василий Николаевич.— Да что это мы, однако, стоим и мокнем. Пошли в дом чай пить.

Хозяин принялся потчевать нас вареньем из голубицы. Потом появилась свежая жимолость, красная и черная смородина. Последовал рассказ об охте — крупной красной ягоде, похожей одновременно на смородину и виноград.

За чаем и рассказал мне Василий Николаевич о своем житье. Крепко осели Бушковы в этих краях. Четыре сына и шесть дочерей вырастил хозяин Чабды. Хоть и на пенсии, а работает метеонаблюдателем летом гостей да родню «на дачу» приглашает. Сам промыслом ягод охотой да заготовкой сена занимается. Первейшее в этих краях дело...

Утром, в густом тумане, мы тихо ушли на зимовья. И уже в лодке проверил я записи родословной хозяина Чабды. Да, у Егора Петровича Бушкова, с которым встречался автор «Фрегата «Паллады» в 1854 году был сын Василий. Внук Василия — Николай Федорович, рождение 1905 года — и был отцом ныне здравствующего Василия Николаевича. Нынешние Бушковы совсем не те, что при Гончарове. И высшее образование, и даже ученые степей? не редкость среди потомков первопоселенцев. Но все трудятся на родной земле...

В Усть-Мае, где мы с Иваном остановились у его приятеля в доме на высоком берегу Алдана, тропа испытаний кончалась. Наезженная дорога до Якутска — более древняя, чем Аянский тракт,— уже не имела прямого отношения к нашей истории

Мы стояли на берегу, любуясь панорамой Алдана и устья Май. Не здесь ли стоял Москвитин с братией готовясь в неведомое?..

— Хороший ты кормщик, Иван спасибо тебе,— поблагодарил я моего шкипера и тут же подумал: «А ведь он тоже потомок. Тех самых тунгусов, что были проводниками у землепроходца Ивана Москвитина». Прощаясь с Иваном, я с благодарностью вспоминал всех тех, с кем шел долгим путем от океана, кто трудится и живет на своей земле.

Василий Галенко, штурман дальнего плавания / Фото автора Аян — Нелькан — Усть-Мая

Корробори у пинтуби

Всякий раз, когда я собираюсь в очередное путешествие, находятся люди, которые пристают ко мне с расспросами: «Как ты можешь отправляться (словно я иду на верную смерть) к этим дикарям?»

Такие разговоры лишний раз убеждают меня, что существует прямая аналогия между отношением богатых людей к бедным и «цивилизованных» к «дикарям». Обе эти категории — богатые и «белые» — частенько полагают без тени сомнения, что принадлежат к «высшей расе», которая должна учить других (бедняков и «дикарей»), как им жить в материальном и духовном смысле.

Утверждение, что только мы — самые рациональные, цивилизованные и справедливые существа на земле,— сущее невежество.

Во время странствий мне приходилось жить среди эскимосов, конголезских негров, гималайских и андских горцев, среди племен, населяющих зеленый ад Амазонии и австралийскую пустыню. И я не могу взять в толк, чего ради эти народы, которым прилепили ярлык первобытных, лишенные материальных средств и довольствующиеся простейшими формами человеческого общежития (то есть попросту не имеющие многого из того, что сковывает и душит белого человека), должны считаться низшими и в силу этого находиться под пятой нашей цивилизации? Кто из белых, за редчайшим исключением, когда-либо совершал попытку познакомиться поближе с так называемым «примитивным» человеком, прислушаться к его словам?

Захватывая чужие земли, европейские завоеватели, люди с белой кожей, сплошь и рядом уничтожали представителей других рас (вспомним Тасманию, Огненную Землю, определенные территории в обеих Америках), а остатки туземного населения принудительно заключали в рамки своей цивилизации.

Требуются основательные сдвиги в самых глубоких недрах человеческого сознания, чтобы понять: существуют отдельные люди и людские сообщества, которые, будучи лишены материальных благ, отнюдь не уступают нам в разуме, мужестве и доброте (а тем, кто разглагольствует о врожденной жестокости «дикарей» Новой Гвинеи, я хочу напомнить о зверствах, совершенных нашей в высшей степени цивилизованной и изысканной Европой во времена военных конфликтов).

Горы научили меня стойко переносить любые лишения: холод, жажду, голод, и это дает мне хотя бы частичное понимание тех народов, которые практически без всяких средств ежедневно, причем не интереса ради, а в силу жизненной необходимости, испытывают лишения на пределе человеческих возможностей. Каждое мгновение их существования, протекающего в постоянной борьбе за жизнь в естественных условиях, можно отнести к «высшей категории трудности». Нечто подобное я испытывал на вертикальных стенах высоких гор.

История свидетельствует, что белый человек, прибывший в Австралию, травил аборигенов, словно кенгуру, подсовывал им ядовитую пищу, приучал к алкоголю, науськивал племена друг на друга.

Австралийские аборигены (сегодня их насчитывается пятьдесят тысяч) — вечные кочевники. Это — собиратели. Они не сеют, не занимаются животноводством, а собирают то, что дает им природа, и тем самым находятся в пассивной зависимости от нее. Они не желают верить, что растения вырастают из семян и что именно от мужчины и женщины зависит рождение детей. Для аборигена все сущее есть творение самой природы, все кругом — чудо, волшебство.

Я на берегу реки Дейли, в Северной Австралии. Отправляюсь на охоту с Патриком и Джинджером, аборигенами племени малак-малак.

Перед началом охоты Патрик и Джинджер разрисовывают свои тела глиной. Этот ритуал — часть их культа природы: покрывая себя глиной, они уподобляются природе и тем самым как бы испрашивают у нее средства на пропитание.

Сегодня каждое племя (их насчитывается несколько сотен, всякое — со своим языком и наречиями) обладает определенной территорией, где добывает пищу — коренья, змей, мышей, червей, кенгуру, опоссумов, наконец, семена, которые молотят камнями на ветру, чтобы уносилась прочь мякина. Хлеб выпекают над костром, разложенным из эвкалиптовых дров.

Территории для поиска пищи обширны. Одни чрезвычайно благоприятны для охоты и рыболовства, другие — наоборот. Необходимость искать пищу заставляет каждую семью перемещаться в день на два-три десятка километров.

Впрочем, аборигены кочуют не только в поисках пропитания. Они вновь и вновь проходят путями своих предков и устраивают таинственные церемонии. В определенное время аборигены покидают пределы поселения, где им предложено жить, и возвращаются к исконной жизни, на свои священные места. Белые называют эти вылазки «walkabout» — хождение по кругу.

Для охоты и рыболовства аборигены племени малак-малак пользуются копьями. Копье метают при помощи «вумерры» — копьеметалки, которая сообщает снаряду необходимую скорость и точное направление. Тончайшая техника изготовления многих видов оружия и необычайное искусство его отделки свидетельствуют о высочайшем уровне ремесла у аборигенов.

Австралийский континент — это остров, удаленный от прочих материков, и посему данная человеческая раса не испытывала нашествий. Вплоть до недавнего времени, когда белый человек все-таки подмял ее под себя, она оставалась чистой и нетронутой.

Среди аборигенов я испытывал ощущение, будто нахожусь среди моих предков, я словно осязал нить, связующую меня с давно прошедшими веками. Австралийский абориген более, чем представители прочих рас, вызвал в моем сознании образ древнего европейца, древнего белого человека.

...Уже несколько часов мы шагаем по светлому эвкалиптовому лесу в поисках кенгуру, игуан и змей. Поскольку время зимнее, змеи сидят в норах. С моими спутниками Патриком и Джинджером я изъясняюсь на языке жестов, а также при помощи нескольких английских слов. Они разводят костер из сухой травы, причем так, что уже через несколько мгновений разгорается внушительное пламя. От жары и дыма в страхе разбегаются страусы эму и валлаби — самые маленькие из кенгуру. Не знающее промаха копье Джинджера настигает одного из валлаби. Мы подбегаем к добыче и видим, что это самка: из ее сумки вылезает малыш, который еще и на ногах-то стоять как следует не умеет. Осиротевший трогательный звереныш вызывает у меня чувство жалости, но Патрик с Джинджером спокойно убивают его, радуясь не как варвары-убийцы, а как люди, добывшие себе пропитание.