Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №12 за 1986 год Страница 11

Как ни хорошо расположен наблюдательный пункт, но всей картины боя дивизии отсюда не увидеть. Пискунов поспешил на КП, укрытый в каменной толще горы, чтобы понять, как она складывается, эта картина, по донесениям из частей и подразделений, точнее определить свое место в этом бою. Донесения поступали тревожные: противник то там, то тут врывался на позиции, местами и прорывался.

Пискунов маялся своим кажущимся безучастием: военком сейчас нужен был повсюду, и повсюду было не до него. В бою убеждают не слова, а только личный пример. И где, в каком полку нужнее всего был сейчас его, комиссара дивизии, личный пример, Пискунов не мог определить. Разве что в 1163-м, где, как только что сообщили, военком Сонин возглавил контратаку и погиб?

Телефоны на КП зуммерили непрерывно, сообщения из частей поступали все более тревожные. Оборона рушилась.

Мотодрезина с разведчиками вернулась в Цыганский тоннель на исходе ночи. Железнодорожный путь оказался в порядке. Разведанные цели быстро были нанесены на планшеты, и бронепоезд, громыхнув буферами, потянулся к выходу из тоннеля. Светало. На всем переднем крае стояла напряженная тишина.

— В воздухе разведчик! — доложил сигнальщик.

Высоко в светлеющем небе кружила «рама» — двухфюзеляжный «фоккевульф». «Рама» улетела сразу, как только бронепоезд вышел на открытую местность. И тут взорвалась передовая сплошным грохотом разрывов. Всем было ясно, что это артподготовка, что за ней последует атака, и вот для отражения этой-то атаки орудия и пулеметы бронепоезда придутся как раз кстати.

— В воздухе самолеты! — крикнул сигнальщик.

Самолетов было много — целая эскадрилья. Сдав назад, бронепоезд быстро втянулся в черную нору тоннеля. Перед входом загремели бомбы, осколки хлестнули по броневой обшивке хвостового паровоза.

На фронте все гремела артиллерийская канонада, от сплошного грохота даже под скальным монолитом что-то дребезжало на бронеплощадках.

Сразу же, как перестали рваться бомбы у входа в тоннель, специально выделенные в помощь бронепоезду саперы принялись восстанавливать разрушенный путь. Работали артиллеристы и пулеметчики, машинисты и девчонки-санитарки. Торопились. Фронт изнемогал под непрерывными вражескими атаками, фронту нужна была помощь.

Теперь из тоннеля вышли стремительно. Бойцы с обочин пути махали шапками, кричали радостное.

— Убрать дым! — приказал командир, чтобы не обнаружить себя раньше времени.

Миновав выемку, бронепоезд выехал на открытое пространство, сплошь усеянное атакующими немцами, огнем десятка пулеметов, орудийными залпами расчистил себе дорогу, ворвался на станцию. С высоты бронеплощадок далеко видно, наблюдатели быстро засекали цели, и артиллеристы тотчас ловили эти цели в прицелы. Танк высунулся из-за полуобвалившейся стены, его в упор расстреляли стомиллиметровки бронепоезда. И еще был танк, и еще. Стволы раскалились, краска на них коробилась. Кто-то накинул на ствол мокрую шинель, чтобы быстрей остывал. И на других стволах появились мокрые шинели и одеяла.

Так он и маневрировал возле станции, увешанный шинелями и одеялами. И, маневрируя, все грохотал пушечными залпами, все рассыпал длинные пулеметные очереди.

А навстречу уже катилась волна контратаки. Краснофлотцы и красноармейцы раздирали рты в неслышных криках «Ура!», штыками выковыривали немцев из воронок, из-за камней и строений.

— Ура! — кричали артиллеристы и пулеметчики на бронеплощадках.— Станция наша!..

Все понимали: удержать эту груду развалин, называвшуюся когда-то станцией Мекензиевы горы,— значит спасти Севастополь.

Среди дня на КП армии неожиданно приехал вице-адмирал Октябрьский. Вдвоем с Петровым они закрылись в кубрике и долго обсуждали складывающееся положение. Как быть, если враг все-таки вырвется к Северной бухте? «Не вырвется»,— хотелось сказать Петрову, но подкрепить эту уверенность было нечем, и он молчал, сосредоточенно разглядывая карту, разложенную на столе. Если враг вырвется к Северной бухте — значит, расчленит северный фронт и в конечном счете захватит всю Северную сторону, склады боеприпасов в Сухарной балке, крупнейший подземный госпиталь в Инкермане. Страшно подумать о потере этих объектов!.. Но командованию полагается быть выше эмоций. Командование должно предвидеть, рухнет в этом случае оборона Севастополя или все же устоит? Если враг займет другой берег Северной бухты — значит, корабли уже не смогут заходить в нее. Но ведь есть еще Камышовая, Казачья бухты. Кое-кому могло показаться, что оборона, проходящая по прямой — от Северной до Балаклавской бухты через Инкерман, Федюхины высоты, Сапун-гору,— обладает некоторыми достоинствами: линия фронта сокращается до 13—15 километров, а за спиной остается город и весь Херсонесский полуостров...

Так напрямую они и решили обсудить этот вопрос с работниками штаба армии. И получили такие же прямые ответы.

— Оборона на этом рубеже не может быть надежной и длительной,— решительно заявил начальник артиллерии армии полковник Рыжи.— Я убежден, что при существующем положении наших войск можно не только отразить удар противника, но и восстановить оборону.

— Как вы себе это представляете?

— Самый опасный участок прорыва не превышает трех с половиной километров. На этом участке мы можем сосредоточить огонь многих батарей, довести плотность огня до восьмидесяти стволов на километр фронта. Я предлагаю завтра в восемь ноль-ноль, когда противник, как обычно, начинает наступать, обрушить на него двадцатиминутный огневой удар. Затем методическими короткими налетами мешать ему занимать исходные позиции. И наконец, нанести всей артиллерией новый массированный удар по пехоте и танкам, когда враг пойдет в атаку...

И посыпались вопросы по уточнению предложения, будто оно не было для командования неожиданным, будто и день этот тяжкий уже закончился, и никаких каверз от неприятельских войск на сегодня уже не предвидится...

Во второй половине дня части дивизии Гузя выбили немцев со станции Мекензиевы горы. Как им, рассеченным, почти рассеянным, не имеющим никаких резервов, удалось это, командарм и сам не мог понять. Думал, мера злости бойцов давно уж превзошла все мыслимые пределы, да, видно, нет этих пределов для людей, готовых умереть за Родину. Выбить-то выбили, да не удержались, и к вечеру станция снова была в руках у немцев. Но это уже не пугало: день прошел, тяжелейший день, можно сказать, решающий, а противник к концу дня оставался, по существу, на тех же рубежах, что и утром. Манштейн терял самое главное — время.

Вечером Петров, едва сдерживаясь, чтобы не дать волю радостным эмоциям, объявил своим штабистам о крупной победе, только что свершившейся на Керченском полуострове.

— Войска Закавказского фронта и корабли Черноморского флота захватили города Керчь и Феодосию,— с удовольствием процитировал он поступившее сообщение.— Операции продолжаются... Наши части выходят в тыл противнику, осаждающему Севастополь... Но,— сдержал он готовое прорваться всеобщее ликование,— Манштейн не начал пока отвод войск от Севастополя. Есть сведения, что противник собирается завтра предпринять еще одну попытку прорваться к бухте. Вероятно, последнюю попытку, но именно поэтому самую отчаянную.

Он помолчал, оглядел сияющие лица своих помощников и добавил:

— Так что, товарищи мои дорогие, праздновать победу нам еще рано. Но о взятии нашими войсками Керчи и Феодосии сегодня ночью должны узнать все, каждый командир, каждый красноармеец и краснофлотец...

На рассвете 240 орудий, все, которые могли повернуть стволы в сторону Мекензиевых гор и достать до них, обрушили снаряды на вражеские позиции. Немецкие батареи ответили, но погасить лавину огня не смогли.

Тем же утром, как и было спланировано штабом армии, части второго сектора атаковали врага, быстро разгромили его передовые подразделения, овладели вершиной высоты с Итальянским кладбищем, селением Верхний Чоргунь, продвинулись вперед в районе Камышлы. Успех был неожиданный, и комендант сектора полковник Ласкин не скрывал радости, докладывая командарму об итогах боя.

— Вводил ли противник резервы? — только и спросил Петров.

— Нет, не вводил.

— Значит, у него их там нет, все перетянул на северный участок...

Орудия умолкли, и на Мекензиевы горы снова упала тишина. Над расположением противника стояла непроницаемая стена тумана, пыли, дыма. Все ждали, что вот сейчас из этого дыма начнут выползать танки и, как вчера, повалит пехота, но прошло десять минут, полчаса, час прошел и полтора, а никакого движения, ни единого выстрела. Только в десять часов заговорили немецкие пушки.

Первая атака была стремительной. Танки торопились проскочить нейтральную полосу и ворваться в район передовых наших траншей. И пехотинцы, не меньше двух батальонов, бежали, не останавливаясь, не залегая под сильным встречным огнем. Падали только убитые и раненые. Их было много, но уцелевшие все бежали, и они вслед за танками ворвались в траншеи, перебороли численностью своей в рукопашном бою.