Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №07 за 1971 год Страница 11

На прибрежную землю никто не претендует, а потому здесь начали строить свои лачуги бездомные, перебравшиеся в Мексикали со всех концов страны. Люди из самых бедных районов Мексики, голодные жители трущоб южных городов, безземельные крестьяне с Юкатана перебрались на север и поселились у границы с Соединенными Штатами.

Был довольно приятный зимний день, термометр показывал плюс двадцать семь градусов. Мы пробирались среди лачуг, подобных которым до того я не видел нигде: они слеплены из картонных ящиков. У здешних людей просто нет денег даже на обычный для южноамериканских трущоб материал — жесть и гофрированное железо. Голые дети копошились между хижинами. Оборванные женщины, увидев нас, с визгом скрывались в лачугах. Повторяю, был приятный и довольно прохладный зимний день, но стоял такой смрад, что дышать было нечем. Что же здесь делается летом, когда в тени градусов пятьдесят!

— За два года, — сказал Мануэль, — людей здесь стало втрое больше. А что делать? На севере сборщик винограда получает за час почти два доллара. Ну треть, скажем, вербовщик отнимет... А в Мексике за десять часов еле-еле три доллара получишь. Легенда о бешеных деньгах, которые платят гринго, бродит по Мексике. Чем дальше к югу, тем заманчивее сна становится. Вот и бегут люди на север, идут через границу в Калексико целовать рукав хозяину.

Плантаторы и рабы

В 1962 году Сесар Чавес основал в городе Делано, лежащем в центре тысячи квадратных километров виноградников, профсоюз, и через два года в нем была почти тысяча человек. В 1965 году Чавес начал забастовку. Большинство белых калифорнийцев считают профсоюзы чем-то неприличным, а забастовку — заговором горстки злобных и неблагодарных людей против нравственных ценностей американской демократии. Губернатор Рональд Риган назвал забастовку «аморальной попыткой шантажировать свободное общество».

Эхо этих настроений не замедлило сказаться.

Забастовщиков-чиканос, пришедших на плантацию Монтеверде за своими вещами, схватили, раздели донага, связали и в таком виде прогнали пешком восемь километров до города. Карлоса Тенгонада, помощника Чавеса, сшиб грузовик. Когда искалеченный Карлос вышел из больницы, он попал под суд за нарушение правил уличного движения.

Но сборщики винограда держались стойко, и тогда плантаторы решили заменить их рабами. Да, да, буквально рабами. Рабами, которые сами себя продают в рабство. Дело в том, что мигрирующие рабочие каждый раз должны получать разрешение на двадцать четыре часа пребывания в Соединенных Штатах. Можно достать его и на трое суток. Но в сезон, когда можно заработать, время дорого, и разрешение — лишняя потеря времени. Потому-то, когда батрак оказывается на американской земле, он предпочитает остаться тут на весь сезон уборки без разрешения, Вот эти-то люди и становятся рабами на плантациях. Вербовщики продают их хозяевам сотнями, и эти же вербовщики рассчитываются с рабочими. Платят они ровно столько, сколько считают нужным: известно, что «незаконный» батрак жаловаться не пойдет.

В тот самый день, когда я приехал в Калексико, здесь нашли в кювете умирающего четырнадцатилетнего мальчика. Он отравился на плантации, но не решился пойти к доктору, потому что боялся, что тот выдаст его полиции. Само собой разумеется, мальчик был из тех, «незаконных».

Мы договорились с Сесаром Чавесом, что я отыщу его в Делано, в его. оффисе. Оффис помещался в отдаленной части города, наполненной ароматами оливкового масла, красного перца и подгоревших кукурузных лепешек «тортильяс». У Сесара Чавеса чисто индейское лицо. Меланхолическая складка у рта придает ему сходство с грустноликими богами майя, но стоит ему рассмеяться, как это сходство пропадает.

Чавес впервые вышел работать на плантацию тридцать лет назад. Тогда ему едва исполнилось десять. Я поинтересовался, как было на плантациях в то время, до изобретения инсектицидов и прочих химикатов.

— Нормально, — отвечал Чавес. — О здоровье винограда заботилась сама природа. Когда вредители чересчур размножались, нас, детей, посылали собирать божьих коровок. Мы пускали их на виноград, и они начисто поедали вредителя. А теперь божью коровку истребили, она первая от этой отравы передохла, а вредителям ничего, расплодились страшно. Тогда стали с этими ядами экспериментировать. Причем, чтобы время не терять, распыляют, не обращая внимания на то, что на виноградниках люди — «незаконные», конечно, эти, знаете, что работают здесь без разрешения...

Федеральная комиссия, которая изучала действие ядов в сельском хозяйстве, нашла у всех обследованных мексиканцев-батраков признаки отравления. Четверть же из них была в тяжелом состоянии. Комиссия прибыла в Калифорнию после инцидента с пилотом Питером Фольтой, вполне полноправным гражданином Соединенных Штатов.

Фольта распылял со своего самолета инсектицид, когда отказал мотор. Высота невелика, и для опытного летчика было парой пустяков посадить самолет на винограднике. Без единой царапины Фольта спрыгнул из кабины на землю, подняв тучу белой пыли — инсектицида. С ног до головы в этой белой пыли, Фольта прошел полтора километра, прежде чем встретил первого рабочего. Страшно хотелось пить. Мексиканец принес стакан воды. Стоило Питеру Фольте выпить воду, как его вырвало, и он тут же потерял сознание. Прежде чем приехала «Скорая помощь», пилот скончался. Шофер, врач и тот мексиканец — люди, которые к нему прикасались, на следующий же день заболели.

Жена покойного подала в суд. Результат — приезд федеральной комиссии. Единственный результат, потому что дальнейших последствий не было: «незаконные» мексиканцы от жалоб воздержались.

— А теперь суд подтвердил право фирм не раскрывать состав инсектицидов. Это, мол, коммерческий секрет! — сплевывает Чавес.

Уже четыре года, как с дверей ресторана в Делано сняли табличку «Мексиканцам и собакам вход воспрещен». Это успех Сесара Чавеса и его помощников. Единственный успех, первый. Пока первый...

Норман Льюис, американский писатель

Перевел с английского Л. Сумилло

Каскадёр

У Жиля Деламара висели дома, прикнопленные к стене, несколько изречений. Ссылок на источники не было, так что вполне можно предположить собственное авторство. Вот эти изречения:

«День начинается: пора жить».

«Счастлив тот, кто ощущает время, — значит, он жив».

Когда я стал смотреть статьи о Деламаре в иностранных журналах, в глаза бросилось поразительное согласие заголовков — тем более поразительное, что мысль о заимствовании надо отмести. Видимо, дело было в общем впечатлении. Вот эти заголовки:

«Играющий со смертью», «Жить — это... умирать». «Самый мертвый человек», «Мое ремесло — умирать».

Были еще; «Господин Опасность» и «Заглянуть за краешек жизни», что, как говорится, в той же струе.

В чем же дело? Почему человека, настаивавшего, что его призвание — жизнь, упорно зачисляли в смертники?

Формальные основания для такого вывода как будто были. Профессия Деламара — каскадёр. По-русски есть термин «кинодублер», но понятие «каскадёр» точнее. Эта профессия молодая; она ровесница кинематографа. И так же, как кино не появилось «из ничего», так и у каскадёров можно найти предшественников. Это и уличные канатоходцы — те самые, о которых Шатобриан сказал, что по впечатлению, оказываемому на публику, у них нет равных. Это циркачи, исполнители «каскадных номеров» — отсюда и термин.

Деламар действительно дублировал кинозвезд в рискованных сценах десятков и десятков кинофильмов. Заключенные со страховыми фирмами соглашения не позволяют знаменитым актерам подвергать себя опасности. В тех кадрах, где герой скользит по крыше или переворачивается в автомашине, его место занимает каскадёр. Так, Деламар побывал Жераром Филипом и Жаном Маре, Габеном и Грегори Пеком, Бельмондо и Аленом Делоном. А однажды даже Джиной Лоллобриджидой.

Если вы помните сцену погони из «Фанфан-Тюльпана», то там Фанфан (Жерар Филип) нагоняет верхом карету, увозящую его возлюбленную (Джину), сбивает кнутом кучера с козел под копыта лошадей, открывает — по-прежнему на полном скаку — дверцу кареты, и храбрая возлюбленная прыгает к нему в седло. Так вот, в этой сцене всех упомянутых персонажей (кроме лошадей) играл молодой Жиль Деламар.

Вначале в камзоле и парике Жерара Филипа он нагонял карету (камера следила за ним со спины). В следующем кадре, уже в образе кучера, он слетал с козел. Для этого между лошадьми крепили прочный стальной трос. Сбитый Жиль скатывался вниз и повисал почти у самой земли, держась руками и ногами за трос. И наконец заключительный кадр: в платье и парике Лоллобриджиды он прыгал со ступеньки кареты в седло Жерару Филипу (которого в это время подменял другой каскадёр).