Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №08 за 2009 год Страница 11

Нации не приказывают!

В 1788 году Людовик XVI принял решение о созыве Генеральных штатов — древнего сословно-представительного органа, который не собирался с 1614-го. В них должны были принимать участие по 300 человек от трех сословий, и каждому из сословий предоставлялось по одному голосу. Правительство мечтало обложить налогами привилегированные сословия и спасти таким образом бюджет королевства. Духовенство и дворянство согласились на созыв Генеральных штатов, зная, что они будут обладать двумя голосами против одного и это им позволит закрепить свои привилегии, а государственные проблемы решить за счет третьего сословия. Вот только третье сословие оказалось не столь покладистым, как прежде.

Уже в 1788-м в Париже был создан так называемый Комитет тридцати, в который входили многие будущие деятели революции. Воспользовавшись временным ослаблением цензуры в связи с предстоящими выборами, Комитет начал активную пропаганду в пользу третьего сословия. Стали появляться памфлеты, призывавшие непривилегированных брать власть в свои руки. И хотя аристократы презрительно называли их авторов «Руссо из сточных канав» (Rousseau des ruisseaux), памфлеты оказывали огромное воздействие на умы людей.

Во всяком случае, когда 5 мая 1789 года Генеральные штаты наконец собрались, многие депутаты уже были настроены не на быстрый и мирный выход из кризиса, а на изменение всей системы управления страной. В кулуарах активно обсуждалась популярная брошюра аббата Эмманюэля Сийеса (впоследствии одного из руководителей-директоров Французской республики и соучастника наполеоновского переворота в 1799-м), где тот писал: «Что такое третье сословие? — Все. Чем оно было до сих пор в политическом отношении? — Ничем. Чем оно желает быть? — Чем-нибудь».

Уже в декабре 1788-го под напором таких аргументов число депутатов от третьего сословия удалось удвоить. Теперь же, когда их было столько же, сколько представителей духовенства и дворянства, они потребовали права заседать всем вместе (раньше представители каждого сословия заседали отдельно), а также пересмотра системы голосования — чтобы каждый депутат получил свой отдельный голос. Король им навстречу не пошел, и тогда избранники третьего сословия сделали неожиданный и решающий шаг: они объявили себя представителями всей французской нации, мотивировав это тем, что лишь тот, кто трудится, кто вносит реальный вклад в общее дело, имеет право считать себя частью нации.

Так Генеральные штаты внезапно превратились в Национальное собрание. По сути, именно это событие следовало бы считать истинным началом революции. Король долго никак не реагировал на эти демарши, а когда 23 июня наконец явился на заседание Генеральных штатов, призвал положить конец общественному расколу и достичь компромисса. Всем собравшимся было вновь велено разойтись «по сословиям», но после того как два первых покинули зал, третье это сделать отказалось и объявило себя неприкосновенным — шаг опять-таки для Франции беспрецедентный. Жан Сильвен Байи, будущий мэр Парижа, гордо заявил: «Нации не приказывают!»

И вновь Людовик XVI отступил, не стал применять силу. Рассказывают, что, когда королю доложили о словах Байи, он махнул рукой: «Ну и черт с ними, пускай остаются!» А в конечном итоге, видя, как все больше депутатов группируется вокруг Национального собрания, он даже приказал двум первым сословиям присоединиться к третьему. И тогда почувствовавшее свою силу Национальное собрание провозгласило себя Учредительным, то есть заявило о своем намерении дать стране конституцию.

Людовик XVI

Стремительным успехам революции характер короля весьма способствовал. За спиной Людовика XVI стояла долгая вереница монархов, от которых он получил королевство и был обязан перед Богом вверить его в том же виде потомкам. Он не сомневался в истинности священного помазания на царство — ритуал этот не был для него просто ритуалом. Венец — не собственность, а тяжелый крест, и он обязан нести его достойно и править на благо подданных. Людовик XVI видел себя просвещенным абсолютным монархом и никак не годился, в силу воспитания и убеждений, на роль монарха конституционного. Однако, не желая кровопролития, вооруженной борьбы со своими же подданными, помня о страшной судьбе Карла I Английского, этот добродушный человек, искренне увлеченный столярным делом, легко подчинился силе обстоятельств и искал компромисса с революционерами, сопротивляясь лишь самым радикальным реформам. На какой-то момент он сам воспринимался как вождь революции, как «восстановитель свободы», но народ был настроен на дальнейшие перемены, и сопротивление Людовика только ожесточало против государя. В конце концов король утверждал все декреты Учредительного собрания, разрушавшие устои французской монархии. Одно за другим он вынужден был переживать все новые и новые унижения. Сначала изменился его титул — вместо «король Франции и Наварры» стали говорить «Людовик, Божьей милостью и силой конституционных законов государства король французов». Когда французов стали называть исключительно по фамилии, король потерял даже право на имя Бурбон — взамен его семье придумали фамилию Капет. Король даже согласился появиться на публике в красном колпаке с трехцветной кокардой. Это вызвало у публики новый прилив энтузиазма, но ненадолго. В 1789-м он обращался к представителям третьего сословия как к своим подданным, а в сентябре 1791-го он был вынужден не только подписать конституцию, но и, стоя с непокрытой головой, принести присягу на верность этой конституции перед сидящими в шляпах депутатами. В 1793 году его голова падет на эшафоте…

Революция прав человека

На фоне штурма Бастилии законотворческая деятельность Учредительного собрания развивалась весьма бурно: депутаты уверенно опирались на поддержку разбушевавшихся парижан и напролом шли к своим целям. Впрочем, подавляющее большинство депутатов поначалу и представить себе не могли крушения королевской власти — они хотели лишь ограничить ее и приобщиться к ее полномочиям. Камиль Демулен, друг Робеспьера и соратник Дантона, напишет несколько лет спустя: «Двенадцатого июля 1789 года нас было, быть может, всего десять республиканцев в Париже». При этом знаменитый публицист и полемист забывает, что и сам он именно в те дни сочинил восторженный панегирик Людовику XVI — «восстановителю прав и свобод». Вообще Французскую революцию часто называют «революцией прав человека». И правда, главным ее вкладом в мировую историю явились эпохальные изменения в умах, к которым она привела, — именно тогда родилась европейская общественная и политическая модель, при которой мы живем и сегодня. То, что кажется нам очевидным — национальное самосознание, принцип народного представительства, ценность отдельной жизни и личности, — в конце XVIII века только зарождалось, постепенно, путем проб и ошибок, обретая плоть и кровь.

Задумав дать стране конституцию, члены Учредительного собрания в первую очередь взялись за преамбулу, которая скоро получила название — Декларация прав человека и гражданина. Там констатировалось: единственные причины общественных бедствий — «невежество, забвение прав человека и пренебрежение к ним». Поэтому необходимо изложить «естественные, неотъемлемые и священные права человека».

Знаменитая первая статья Декларации гласила: «Люди рождаются и остаются свободными и равными в правах». Естественными и неотъемлемыми правами человека объявлялись свобода, собственность, безопасность и сопротивление угнетению. Знаменательно, что в Декларации изначально ничего не говорилось о равенстве как таковом, хотя и провозглашалось участие всех граждан в разработке законов — единых для всех. Также пояснялось, что «свобода состоит в возможности делать все, что не приносит вреда другому», отдельно закреплялась свобода слова и вероисповедания, а также презумпция невиновности.

Эти столпы, на которых предстояло зиждиться новому обществу, позднее так и назовут — «принципами 1789 года». Предполагалось, что их провозглашение даст законодателям необходимые ориентиры для написания конституции, и в центре ее, что самое важное, окажется уже не королевский суверенитет, а национальный. Дебаты по отдельным статьям основного закона займут более двух лет, и лишь в начале сентября 1791-го Франция превратится в конституционную монархию в полном смысле этого слова.

Что такое нация?

Чтобы революция не осталась сугубо парижским явлением, было принято решение повсюду сместить старые органы местной власти и заменить их новыми, выборными — муниципалитетами. Но в результате возникла опасность, что страна затрещит по швам. По словам одного из депутатов, французы превратились в «аморфную массу разобщенных народов». Чтобы выковать из жителей страны единую нацию, готовую понимать и отстаивать свои интересы, политики призвали объединяться всех сторонников новых порядков в местных администрациях. Кульминацией этого процесса стал в Париже день 14 июля 1790-го — Праздник Федерации, когда съехавшиеся со всех концов страны французы в полной мере ощутили свое единство не только друг с другом, но и с королем, публично поклявшимся соблюдать конституцию. «Предатели нации боятся федерации», — пели в столице.