Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1982 год Страница 11

Снимок был свежий, недавно отпечатанный. Они стояли на берегу Амура.

В начале дня, когда я шел на встречу с Павлом Федоровичем Сафоновым, у меня возникло сомнение, не заслонили ли годы работы в разных странах ту пору юности? Нет. Он ничего не забыл. Он не забыл и то, что у его детства были все основания мечтать о гигантском хлебозаводе...

— Недавно я побывал на БАМе,— снова заговорил Павел Федорович,— видел, как строят сегодня... И какая прекрасная техника у них. У нас одна лопата была на троих, а у сегодняшней молодежи, образно говоря, на каждого по бульдозеру... Первые бараки мы строили без единого гвоздя. Их просто не было. Строгали деревянные пластиночки и кололи из них нагеля, гвозди... Устанавливали первый двигатель — это по моей части, а анкерные болты нарезать было нечем — ни плашек, ни лерок. На глазок замеряли шаг, наматывали белую нитку на арматуру и трехгранным напильником, поворачивая пруток, выпиливали канавку-резьбу, а потом с усилием пускали гайку, она сама дорезала...

Павел Федорович не сравнивал два времени нашей эпохи, так же как не сравнивал паромную переправу из прошлого с бамовским мостом, ведущим поезда через Амур к Тихому океану.

Он просто, вспоминая обо всем этом сегодня, в новый день заново переживал самую прекрасную пору своей юности.

Надир Сафиев

Трудное прозрение

«Лучшая жизнь в мире»

Машина резко вильнула, под днищем затарахтело, и Джим, затормозив, съехал на обочину. После благодатной кондиционированной прохлады автомобильного салона суховей снаружи показался раскаленным жаром мартена. Джим попинал спустившее колесо остроносым сапожком.

— Что видишь, то и получишь,— усмехнулся он, махнув рукой в сторону огромного щита. Вот уж действительно ирония судьбы — застрять с проколотой шиной посреди аризонского ландшафта под метровыми буквами придорожной рекламы, сулившей «самую лучшую жизнь в мире».

Кругом, насколько хватало глаз, торчали знаменитые кактусы Аризоны — от крошечных кактусят, ничем не отличающихся от своих домашних собратьев, которые томятся на городских подоконниках, до великанов в три-четыре человеческих роста. На одних красовались пурпурные цветы, другие уже отцвели, и увядшие лепестки валялись на земле возле мясистых зеленых колонн.

— Сегодня жарковато,— подал голос Джим, сдвинув на затылок огромную «десятигаллонную» шляпу — как только она не мешала ему за рулем! — и отирая вспотевшее после возни с домкратом лицо.— Та и должно быть: сезон. Похолодает только в ноябре. Вообще-то здесь очень сухо, для легочников — «то что доктор прописал». Нравится нас? Разве можно сравнить с вонючим Нью-Йорком? Вы только по слушайте — какая тишина!..

Машина снова помчалась по кактусовой долине к Ногалесу — само южной точке Аризоны. Дорога взяла вверх — к горным массивам, где по уходящей в каменную толщу железнодорожной линии желто-красный паровозик тянул десяток вагонов. Назад уносились указатели «майнридовскими» названиями: Патагония, Санта-Крус, Каса-Гранде, Форт-Уачука...

Разговорившись, Джим теперь и замолкал. Забывая о руле и взмахивая руками, синими от татуировок он рассказывал о себе, об Аризоне которую очень любил, о своих невзгодах и мытарствах.

— Да, хлебнул я полную меру. Кем только не был! И матросом, шахтером, и продавцом. Дольше всего — лет пятнадцать — держа скотоводческое ранчо. Хозяйств небольшое, но на жизнь хватало. Скопили с женой денег на учебу детишкам. Старший уехал в Тусон, младший — в столицу штата Феникс, в университет. Но потом все пошло вразнос. Наш «коровий король» Пит Китчен — может, слышали? — совсем обнаглел, стал давить мелких ранчеров вроде меня. Снизил закупочные цены на мясо так, что нам разводить скот можно был только в убыток. Начались повальные разорения. Вскоре и до меня дошла очередь, залез в долги — не продохнуть. Погоревали мы с женой и продали ранчо тому же Питу. Все равно не устоишь — у него же миллионы! Перебрались в Ногалес, повезло — устроился шофером. Так здесь и осели...

Ворота в одну сторону

Своим названием Ногалес обязан испанскому слову «ногал», что значит «грецкий орех». Вскоре после американо-мексиканской войны 1846—1848 годов, в ходе которой янки аннексировали у своего южного соседа более половины территории, включая и Аризону, пограничная комиссия США нарекла так поселок из-за ореховых деревьев, которые окружали маленькую факторию, снабжавшую местный люд кое-какими товарами. Деревья те давно уже извели под корень, и память о них осталась только в названии города.

Ногалес лежит точно на американо-мексиканской границе, поэтому и лицо у него двойственное, и даже полное имя состоит из двух частей: Эройка-Ногалес. Высокий проволочный забор делит город на американскую сторону и сторону мексиканскую. На главной улице расположен контрольно-пропускной пункт — белое здание смелой формы: сверху оно похоже на распластанную птицу.

Для американских туристов и скотоводов с ближайших ранчо перейти в Мексику — пустая формальность. Они вовсе не спрашивают каких-либо разрешений на пересечение границы, если только не собираются задерживаться в мексиканском Ногалесе более чем на трое суток.

Иначе обстоит дело с мексиканцами, за которыми неусыпно следят полицейские патрули и пограничники. Мимо них не проскользнешь: белая птица КПП — это ворота, открытые в одну сторону. Уже на второй день пребывания в Ногалесе я увидел жутковатую сцену: присев за распахнутыми дверцами полицейского автомобиля, перегородившего улицу, блюстители порядка вели обстрел потрепанного грузовика, в котором вроде бы не было (или уже не стало?) ни души. Происходило это днем в центре города. А по встречной полосе как ни в чем не бывало проносились машины. И только прохожие, опасаясь шальной пули, держались поближе к домам.

— Обычное дело. Видно, ребята с той стороны — их зовут «брасерое» — хотели прорваться,— пожал плечами служитель мотеля «Американа», когда я поделился с ним впечатлениями.

Страдая от безработицы, мексиканские «брасерос» всеми правдами и неправдами стараются перебраться через границу, наивно полагая, что найдут здесь работу. Они не хотят верить в трагическую участь сотен тысяч своих земляков, нашедших на американской чужбине только унижение и горе. На что может рассчитывать в США эмигрант — да еще, как правило, нелегальный,— когда 10 миллионов американских граждан толпятся с утра до вечера на биржах труда?

В Ногалесе я узнал, что существует, однако, легальный и довольно легкий способ попасть в «страну гринго». Им, правда, пользуются «брасерос», дошедшие уже до запредельного отчаяния, но тем не менее... Неподалеку от проволочного забора на одном из домов мне бросились в глаза большой красный крест и заметное издалека объявление, призывающее желающих сдавать кровь за деньги. Как выяснилось, в здании находился донорский пункт, поставлявший кровь в клиники на севере. Внешне все пристойно и законно. Но на деле в таких пунктах обитают настоящие вампиры, раскинувшие сети в расчете на невыносимость человеческого горя.

Свято соблюдая законы свободного предпринимательства, таможенники без проволочек оформляют документы любому мексиканцу, если он согласен стать донором. Высосав из жертвы максимально возможное количество крови — по 20 долларов за пятьсот кубиков,— «бизнесмены на крови», отпускают бесполезного теперь пациента на все четыре стороны: хочешь — оставайся в «великой Америке», не хочешь — убирайся домой, белоснежная птица над контрольно-пропускным пунктом ехидно осенит тебя на прощание своим крылом...

Новые сценарии вестернов

Тусон — второй по величине город штата Аризона. Лет тридцать назад американские археологи обнаружили в окрестностях Тусона остатки индейского поселения, относящегося еще к VII веку до нашей эры. Здесь жили семь племен, которые позже перекочевали в Мексику и создали могущественную империю ацтеков. История донесла имя человека, с которым связывают первое жестокое потрясение в жизни местных индейцев. Испанский конкистадор Франсиско Васкес де Коронадо и его присные открыли бассейн реки Колорадо в 1540 году и, разогнав краснокожих, основали свое поселение в местности, носившей название Аризона — земля «маленького родника». В течение последующих веков на индейцев охотились как на зверей, и маленькие, а также большие родники не раз краснели от крови.

В августе 1772 года белые завоеватели заложили южнее плато Колорадо довольно большой форт, который и стал прародителем нынешнего Тусона. Название осталось индейское. В переводе с древнего языка «тусон» — это «голубая вода у черной горы».

В 1880 году в Тусон пришел первый поезд, а полвека спустя в городе вырос первый небоскреб. Недра Аризоны оказались богатыми медью, цинком, свинцом, серебром, молибденом. Но главное — медь: штат занимает первое место в стране по добыче этого металла.