Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №05 за 1972 год Страница 11

Министр иностранных дел поднялся со своего места и повел хоровод, затянув: «Ведь он чудесный парень...»

Исполнилась заветная мечта Рональда — его провозгласили национальным героем, но Рональд при этом не испытал ничего, кроме глубокого отвращения. Покраснев от ярости, он вскочил.

— Заткнитесь! — шепеляво крикнул он (на месте передних зубов у него зияла дыра).

«И это знают все... И это знают...» (Традиционная английская песня, которую поют, чествуя кого-нибудь.)

Пенье смолкло, и правители Британии недоуменно уставились на молодого человека.

Гнев рвался у Рональда из самой глубины души. Он отчаянно искал нужные слова, такие, что смогут предельно ясно выразить его бесконечное презрение к этим людям. Но нужные слова потонули в волне негодования, охватившей все его существо.

И он выбежал вон из высокого, обитого шелком зала и с силой захлопнул за собой дубовую дверь.

В зале наступила неловкая тишина.

Потом министр внутренних дел заметил:

— Проклятье. Бейтс пришелся бы сейчас весьма кстати, его пример помог бы нам поднять моральное состояние службы внутренней безопасности. Последнее время там в этом отношении неблагополучно.

— Тогда, — предложил «Q», — надо найти кого-нибудь еще. Введем в рассказ нового героя.

— А представьте себе на минуту, что эта дубина Солт вернулся бы в Лондон раньше Бейтса? И помчался докладывать Лавлейсу то, что выведал у Бейтса в Афинах? Правда, Бейтс в разговоре с Солтом умышленно исказил истину, обвинив во всем меня. Но все равно Лавлейс был бы предупрежден — и чем бы это могло кончиться?

Присутствующие взволнованно загудели:

— Мы бы, наверное, так никогда и не узнали...

— Лавлейсу все сошло бы с рук.

— Он остался бы среди нас...

— Предатель во главе службы безопасности...

— Нам чертовски повезло...

— Кстати, а кто именно помешал Солту вернуться в Лондон?..

— Понятия не имею...

— А это не Джонс, или как его там? Который...

— Конечно же! Хаббард-Джонс. Он давно подозревал Солта.

— Правильно, он тогда устроил налет.

— Хаббард-Джонс! Хаббард-Джонс!

Скоро все вокруг твердили эту фамилию, словно спасительное волшебное слово. Заседание подошло к концу.

— Жаль, что этот паренек нас подвел, — посетовал министр обороны. — Он мог бы нам сослужить неплохую службу.

Присутствующие единодушно согласились.

— Никуда не денется, — сказал бригадир. — Я эту породу знаю. Вернется как миленький. Что в старину говорили иезуиты? Дайте мне агента, когда ему двадцать, — и он мой навсегда.

И вот Рональд ковыляет вверх по лестнице. Он на Кенгуру-Вэлли, у себя дома — здесь, в убогой комнатенке, его единственное прибежище. Заседание на Даунинг-стрит, однако, не идет у него из головы. Зачем бригадиру понадобилось делать из Рональда героя? Приписывать ему все заслуги — будто он один разгадал тайну «Девяти муз», будто он бесстрашно, рискуя жизнью, вынудил Лавлейса сознаться в своих преступлениях? Зачем? Зачем? Старый негодяй, безусловно, замешан в этом деле. Быть может, соображал Рональд, Радкинс действовал из патриотических побуждений (хотя его патриотизм и оборачивался всем во вред), надеясь пустить свою долю доходов на расширение организации контрразведчиков-любителей? А Лавлейс искал только личной выгоды... Мысли у Рональда путались от боли и усталости. И вообще, какое ему до всего этого дело?

Он закрыл за собой дверь, опустился в единственное свое неудобное кресло и горестно вздохнул. Послышался шорох. Рональд поднял взгляд и увидел белокурую голову и синие глаза, любовно смотревшие на него.

— Привет, Скромница, то есть Киска, — сказал он. Его теперь уже ничто не удивляло.

— Зовите меня Джина, — попросила девушка. — О мистер Бейтс, Рональд... Ронни! Я люблю вас! — И она разразилась слезами, а вслед за нею и Рональд.

— Что с тобой сделали! — плакала Джина, гладя его изуродованное лицо.

— Да, мне пришлось тяжко, — признался Рональд.

Крепко обняв его, она попросила:

— Давай уедем. Развяжись с этими подлецами. Обещай мне.

— Обещаю, — поклялся Рональд. — Не беспокойся. Я к ним ни за что не вернусь! Никогда.

— Послушай, любимый, умерла моя тетя и оставила мне маленькую зеленную лавку на окраине. Над лавкой — квартира. Давай поселимся там и забудем их — всю эту подлую банду.

— Давай! — радостно подхватывает Рональд. — И забудем. Больше мне ничего не надо. Забыть о них навсегда

7. Будущее тайного агента

В лондонском аэропорту приземлился сверхзвуковой трансатлантический авиалайнер. На площадке для встречающих стояли два тайных агента. Один из них наблюдал в мощный бинокль за приземлившимся самолетом. К самолету подкатили трап, открылась дверца, появилась старшая стюардесса. Она достала белый кружевной платок и вытерла им левую руку.

— Это значит, — пояснил агент с биноклем, — что тот тип, за которым наши охотятся, выйдет вместе с пассажирами.

— Понятно, — отвечал его коллега, младший по должности, хоть и старший по возрасту. В нем с трудом можно было узнать Рональда Бейтса.

Рональд украдкой поднес ко рту ручные часы (крошечный радиоаппарат) и передал сообщение. За несколько лет он сильно изменился. Он потолстел, облысел. Это был пожилой человек, и трогательно ребяческого в нем ничего не осталось. Искусственные зубы (подарок благодарной нации за выдающиеся заслуги) были плохо вставлены и громко лязгали, когда он говорил.

Через полчаса агентам объявили по радио, что операция закончена. Наши благополучно прикончили того типа, за которым охотились.

— Прекрасно. Теперь можно и по домам, — сказал Рональду начальник. — До скорой встречи!

На вокзале Виктория Рональд купил газету и сел в пригородный поезд. По дороге он вызубрил подробности футбольного матча на кубок страны, который состоялся в тот день в Хайбери.

Со станции пришлось ехать на автобусе, а потом долго идти пешком. Но вот Рональд дома, в ненавистной лавчонке, насквозь пропахшей гнилой картошкой.

— Это ты, Рон?

— Да, дорогая.

— Раковина опять засорилась.

— Сейчас прочищу.

Он снимает макинтош и неохотно бредет на кухню, где его ожидают супруга и дети.

Джина уже не та, что в первые дни их семейной идиллии. Лицо у нее всегда недовольное, она растолстела и оплыла. Рональд тихонько отстраняет двух детей, хватающих его за брюки, и нагибается к третьему, который на высоком креслице сидит за столом. Он хочет поцеловать младенца, но тот шлепает его по лицу куском хлеба с вареньем. Рональд вздыхает. Сверху в потолок стучат палкой, и доносится плаксивый голос старика отчима: «Джина! Кто там пришел? Я знаю, это полиция. Они меня заберут, не пускай их...»

Джина оборачивается к Рональду:

— Я не могу больше его выносить. Ему место в сумасшедшем доме. — Она в сердцах швыряет на стол рядом с тарелкой Рональда несколько мокрых пеленок. — Мне не под силу везти этот воз, все на мне — этот старый дурак, ребятишки, лавка. А ты только и знаешь бегать весь день по стадионам...

Позднее, когда, уложив своих отпрысков спать, Рональд и Джина коротают вечер у телевизора, она говорит неожиданно:

— А знаешь, все-таки это странно.

— Что странно? спрашивает Рональд.

— Не думала, что ты можешь так увлечься футболом.

— Сегодня была очень интересная игра, — и Рональд принимается бойко излагать газетный отчет о футбольном матче.

Он оглядывает неприбранную комнату, бросает украдкой взгляд на Джину, толстую, раздражительную, и вспоминает шумный лондонский аэропорт, радостное волнение, с которым он настраивает часы-аппарат...

«Я ничего не могу с собой поделать, — думает он. — Я одержимый, одержимый» .

Его охватывает панический страх — а что, если жена узнает?

«Господи, только бы она не догадалась! Только бы не узнала... Только не это...»

Эпилог

Министр внутренних дел —

Премьер-министру

Как Вы справедливо заметили, возникла нас

Большая поправка к лоции

«Завершить сооружение первой очереди глубоководного порта на Дальнем Востоке, в районе Находки...»

Из Директив XXIV съезда КПСС

В заливе Петра Великого было неспокойно. От самого Владивостока «Норильск» зарывался носом в тяжелую зыбь, дрожал всем корпусом. Неожиданно судно стало выравниваться, палуба показалась устойчивой, и в ногах не стало того напряжения, какое бывает при качке. Капитан, выходя на открытый мостик, отворил дверь в темноту, и вместо рева ветра и стона волн в рубку вошла тишина, будто приоткрыли дверь в соседнюю комнату. Ветер все еще был крепок наверху, в снастях, но перед нами открывалась спокойная вода, резко сменившая штормовую зыбь, словно мы находились все время под перекрестным огнем, но пробились наконец в мертвую зону. В ходовой рубке снова слышно привычное жужжание приборов, щелчки руля за светящейся шкалой гирокомпаса и где-то внизу стук двигателей.