Лестница в небеса. Исповедь советского пацана - Артур Болен Страница 113

Кем чувствовал себя молоденький лейтенант милиции, который на моих глазах встал на колени на грязный асфальт и вытер рукавом своего мундира ботинок у американского полицейского (члена делегации американских копов из Лос-Анджелеса), которому случайно наступил на ногу. Сцену наблюдал очумевший полковник из Куйбышевского РОВД и другие официальные лица. Сам американский сержант покраснел и не знал, что сказать, а лейтенант – худенький мальчик в форме не по размеру – встал, отряхнул колени и удовлетворенно произнес.

– Ну, вот и порядок!

1992 год. Разгар перестройки. Я свидетель.

Господа либералы, вы этого хотели, когда набрасывались на каждого, кто слишком высоко поднимал голову? «Стоп! Так нельзя! Это чванство! Это великодержавный шовинизм! Это фашизм!» И «фашист» Вася с медалью «За взятие Берлина», утверждавший, что негоже русским обезьянничать и преклоняться перед западной культурой, стыдливо сдувался. Кто-то протестовал, кто-то ругался, но исключительно в тесном загончике, куда спихнули всех особо «гордых» непримиримые борцы с фашизмом. Униженную большевиками страну добивали прямые наследники большевизма.

Назвать их предателями – язык не поворачивается. Скорее это были законченные, абсолютные, искренние, настоящие Дураки! Дураки гоголевского масштаба, щедринского замеса! Крепкие дураки, стойкие, 70-летней выдержки! Они всплыли на короткое время, но навоняли, как в деревенском нужнике. В награду получили обессиленную разложившуюся страну. И народ, который почти исчерпал свои силы: разуверившийся, циничный, закипающий от злости.

Слава Богу, остались березки! Они все так же поили страждущих своим соком в апреле, шелестели молодой листвой в мае, наполняя сердца каждого, кто понимал их язык, надеждой. Остались церкви, робко собирающие под свои своды оставшихся в живых. Осталась великая литература и музыка, простые, честные люди…

Кто-то верно заметил, что любить человечество легче, чем одного, конкретного человека. Любить человечество – это как любить океан. Ты его любишь, а он в благодарность катит свои могучие волны к горизонту. Остыла любовь – все равно катит. Ты бесишься, а он все катит и катит. Другое дело человек. Он требует внимания, часто – заботы. Иногда, если он заболел, за ним нужно ухаживать. Ухаживать нужно за своим щенком, который в любой момент может напрудить на полу. Ухаживать нужно и за своим домом, своим садом, своей страной, наконец. Ответственность перед своей семьей дорого стоит. Только из этого семечка может зародиться ответственность и за человечество. Можно спасти ребенка. Человечество спасают болтуны, жулики и политики.

Глава 50. Учимся

Однако мы зрели. Каждая машина, разгруженная собственными руками в утиль, приравнивалась к году обучения на факультете журналистики. Заголовки на первой полосе, наконец, стали взывать к простому человеческому любопытству. Как и положено, газета разделилась на две части: в первой мы убеждали депутатов Куйбышевского райсовета, а также их покровителей, что едим свой хлеб не зря, а во второй старались убедить читателя, что он потратил свои последние копейки не даром.

Развлекали, как могли. Я – пугал. В уголовном розыске, где я прописался, хранилось много ужасных историй, которые я и рассказывал обывателю, да так, чтоб пробирало до костей. Истории были действительно чудовищны. Скоро я почувствовал, что нашел золотую жилу. Сам по себе получался сборник рассказов о самых крупных злодеяниях Ленинграда-Петербурга за последние четверть века (он и вышел вскоре тиражом 10 тысяч экземпляров). Как модно стало говорить: «Упыри и вурдалаки нервно курят в углу». Мои реальные монстры были страшнее. Человек падший обнаружил такие запредельно-жестокие способности, что реальность зла стала для меня очевидной. Зло было размешано в мире, как черная материя. Свет был отделен от тьмы невидимой границей. Каждый человек переступает эту границу постоянно, но некоторые так и не находят дорогу назад.

Самые «безобидные» преступления совершались ради денег, самые жестокие ради похоти. Не случайно Отцы Церкви так непримиримы к блуду. В похоти рождаются самые извращенные страсти. Их власть над человеком таинственна. Поэтому любимые персонажи Голливуда – сексуальные маньяки. Наверное, можно предположить, что в обладании маньяком своей жертвой есть что-то общее с желанием прародителя зла обладать человечеством.

Нужно ли знать человеку все это о себе самом? Думаю, все-таки нужно. Иначе представление о человеческой природе быстро скатывается к горьковскому пафосному благодушию: «Человек – это звучит гордо!» Напоминаю, что сказано это было на заре XX века, когда в Европе народилось слишком много гордых людей, готовых резать друг другу глотки.

И все-таки через год тема стала томить меня. К этому времени продажи выросли и приблизился к отметке 20 тысяч экземпляров из тридцати. Развлекали мы теперь читателя не только криминальными историями. Хорошо шли истории о самых разрушительных землетрясениях в истории человечества, о самых высоких волнах цунами, о самых сильных ветрах и торнадо.

Однако самая захватывающая история случилась в августе 1991 года – да, да, тот самый злополучный, дурацкий путч.

С самого начала мне он показался опереточным. Со всех сторон пугали, но было не страшно. И не потому, что я был смельчаком, просто повода пугаться не было.

Очень хорошо помню взволнованные серьезные лица взрослых людей, которые «творили историю». Некоторые искренно, другие напоказ. В самый разгар путча Вера Татарникова усадила меня за телефон в Куйбышевском райкоме партии и сказала, чтоб я отвечал на звонки. Несколько раз действительно позвонили из обкома. Спросили кто я.

– Миша Иванов, – отвечал я бодро.

– А где… Иван Николаевич? (не помню, кого спрашивали)

– Я за него. Что вам нужно?

Короткие гудки. И опять звонок.

– Николай?

– Нет. Михаил.

– Вы слышали, что к Ленинграду двигаются части военного округа?

– Правда? Танки? Так и передам Николай Иванычу. А нам-то что делать?

– Не знаю…

Вечером сменили. Ночью вместе со Славкой я бегал по Невскому. Бегали еще какие-то возбужденные личности. Вместе мы искали, не нужно ли чего Революции.

Лично я не сомневался ни на минуту, что у ГКЧП ничего не выйдет. Коммунисты осточертели к этому времени настолько, что защищать их мог только идиот. Один жалкий вид заговорщиков внушал отвращение. Их робкая просьба вернуться в советские казармы вызывала у народа гнев и презрение.

Но тем не менее на Сенатской площади, стояли люди, готовые грудью встретить танки (главное, чтобы танки вовремя остановились). Как всегда, много было зевак, которым любая заваруха была, «как мать родна», потому что спасала от скуки, придавала некий возвышенный смысл убогому существованию и уравнивала успешных и безуспешных. По моим наблюдениям (поверхностным, разумеется), больше всего в толпе было представителей славного племени ИТР среднего возраста и мужского пола. Да, да, те самые