Владимир Гусев - Искатель, 1990 № 01 Страница 12

— Попробуй, — сказала она.

Он попробовал. Долька была прохладной и свежей, с необыкновенным и очень приятным вкусом. Он съел еще несколько, изумленно глядя на Мидори.

— Их тут очень много, — сказала она. — И у каждой свой вкус. Они растут специально для нас.

Он смотрел на Мидори, на это красивое ущелье, залитое чуть загадочным светом. И не выдержал — закрыл глаза и отвернулся.

— Не могу. Я этого недостоин.

— Ты достоин. Рой.

— Нет, Мидори. Ты всегда любила эту планету. А я только думал, как ее убить. А теперь она подарила мне все это… Я хочу ее любить, но не могу! И никогда не смогу. Я просто не смею!

— Послушай меня, Рой. — Мидори стояла перед ним, но он не открывал глаза. — Жизнь на этой планете с момента своего зарождения обладала неограниченными возможностями, овладела окружающей средой, использовав лишь ничтожную часть своего потенциала. И жизнь эта никогда не разделялась, не восставала сама против себя. Но поэтому не было и эволюции. Жизнь здесь как бы спала. И она могла бы существовать вечно.

— Но тут явились мы с танасисом, да?

— Да. Мы заставили ее меняться, активизировать генную комбинацию; повысилась температура, и ускорились все процессы. А то, что происходит в одном месте этой планеты, может быть повторено в любом другом, потому что здесь все едино. Для этой планеты один год эволюции — то же самое, что для Земли миллионы лет. И здешняя жизнь поднялась на новый уровень сознания.

Он почувствовал, как она положила руку ему на плечо, но не открыл глаз.

— Пойми, Рой, — продолжала она, — мы разбудили ее! Теперь она знает и любит нас!

— Любит нас за танасис?!

— И Танасис она тоже любит. Своей любовью она победила танасис.

— И меня. Приручила меня. Приласкала. Дрянь такую. Не могу я, Мидори!

— Да нет же. Рой, нет! Теперь она нами думает. Мы биохимические мысли этого странного разума. И любой фитон — тоже мысль. Мне кажется, что мы заставляем здешнюю жизнь концентрировать ее интеллект. Мы для нее — что-то вроде системы символов. Мы стимулируем ее мышление. — Мидори понизила голос; он чувствовал ее тепло и близость. — Понимаешь, Рой, мы — первые ее мысли, которые могут думать сами. Это великая и священная тайна. Только через нас планета фитонов может постичь свою красоту, осознать свои чудеса. Она любит нас. Мы ей нужны. — Мидори прильнула к нему. — Посмотри им меня. Рой!

Крейг открыл глаза и увидел ее улыбку. Он провел рукой по изгибу ее спины, и Мидори задрожала. Крейг крепко обнял ее. Теперь ему было хорошо.

— Да, я люблю эту планету, — сказал он. — В тебе и через тебя.

— Я люблю тебя ее любовью, — прошептала она, уткнувшись ему в плечо.

Ошеломленные тем, что наконец обрели друг друга, они пошли к морю, взявшись за руки. Потом стояли на искрящемся песке, и холодная вода плескалась у их ног.

— Рой, ты можешь себе представить, что мы никогда не заболеем и не состаримся? И никогда не умрем…

Он зарылся лицом в ее волосы.

— «Никогда» — это же страшно долго! — сказал он.

— Если мы устанем, — улыбнулась она, — то сможем раствориться во всепланетном сознании. Ведь это же не смерть!

— И здесь будут жить наши дети.

— И их дети — тоже.

— И ведь теперь эта планета могла бы спасти каждого, верно? — спокойно спросил он.

— Да. И стариков, и больных. Здесь бы они нашли вечную бодрость и здоровье.

— Но там, на орбите, — он посмотрел в голубизну небесного ствола, — там крутится ракета и предупреждает всех, что эта планета смертельно опасна. Если бы только люди узнали…

— Что для них главная опасность — это они сами!

— Когда-нибудь узнают.

Перевел с английского Андрей ГРАФОВ

Данил КОРЕЦКИЙ

«ЧЕГО НЕ МОЖЕТ ДЕЛАТЬ МАШИНА»

Художник Александр КАТИН

Эта дверь тоже не поддавалась, и Моррисон долго бил в нее кулаками, пинал ногами; коротко разбежавшись, с маху ударялся всем телом о холодную безжалостную поверхность.

Все усилия не давали даже повода для иллюзий, с таким же успехом можно было биться о скальный монолит. Может быть, поэтому, а может, подсознательно, вспомнив действие одурманивающего газа, которым его угостила одна из предыдущих дверей, Моррисон оставил надежду войти и побрел дальше.

Он уже давно не ориентировался ни во времени, ни в пространстве.

Намертво запертые двери, выплевывающие порции тошнотворной смеси, глухие, с замаскированными, пропускающим свет только в одном направлении окнами стены домов уходящие высоко вверх, пустынные, без единого человека, улицы…

Само по себе это было привычным. В родном городе Моррисон жил в таком же доме, надежно огражденный от внешнего мира несокрушимой дверью, готовой выпустить в непрошеного пришельца, если его активность превысит установленную норму нагрузки на сторожевой механизм, точную струю нейтрализующего газа, иногда он смотрел в поляризованное стекло окна на вечно пустую улицу, ничуть не удивляясь тому, что на ней нет людей и автомобилей. Действительно, ходить по улицам не было никакой необходимости: под каждым домом имелся гараж с выходом на подземные автотрассы, а в верхних этажах располагались винтолеты, готовые доставить тебя в любое нужное место. Моррисон никогда не открывал внешнюю дверь, не только в силу сложившихся традиций — когда-то давно это было небезопасно из-за загазованного воздуха и возможных нападений преступников, сколько оттого, что не появлялась такая потребность. Комнатная автоматика создавала самый полезный для здоровья климат, трубопроводы доставляли нужные вещи, еду и напитки — бары, рестораны и дансинги располагались в самом доме, — а на службу он добирался по подземно трассе…

Сейчас, оказавшись на улице, да еще без привычной оболочки автомобиля или винтолета, — Моррисон взирал на окружающие его дома с чувством черепахи, рассматривающей снаружи свой собственный панцирь.

Садясь в винтолет, Моррисон и подумать не мог, что такое возможно. Он нажал кнопку личного опознавателя, и короткий радиошифр открыл верхний люк ангара. Машина бесшумно устремилась в небо. Земля уходила вниз, уменьшались и скользили назад громады небоскребов. За городской чертой расстилалась равнина с восстановленной зеленью: и деревья, и трава, и эти, как их… кустарники. Все самое настоящее, точь в-точь как до Великого кризиса.

Прямо по курсу протянулась извилистая серая лента — надежно забетонированное русло Лакомы. Скоро пустят воду, и река тоже станет настоящей. Зато в случае повторений Лакомского ЧП или других подобных происшествий радионуклиды не проникнут в почву, а дезактивация наружных поверхностей — хорошо отработанная, а потому несложная процедура.

Все осталось по-прежнему. Человек пережил сотворенные им же катаклизмы и остался самим собой.

«Остался ли?» — вдруг подумал Моррисон и удивился внезапной мысли. Откуда она взялась? Ах, вот оно что…

Внизу проплывал двойной ряд куполов из освинцованного стеклопласта. Раньше, «до того», автоматика заранее бы изменила маршрут, чтобы винтолет обогнул опасное место. Теперь опасности не представляет…

Моррисон взглянул на бортовой счетчик Гейгера. Стрелка качнулась вправо, но до красной черты было еще далеко. Впрочем он знал, что раньше шкала градуировалась по-другому…

В памяти выплыло: «Генетическая реконструкция с целью сохранения вида». Название медико-биологической части программы преодоления Великого кризиса.

«Так остался ли человек самим собой?» Моррисон чувствовал какое-то беспокойство. Странные мысли, непонятные сомнения… Вместо того чтобы спокойно включить телевизор и расслабиться, твердо зная, что все будет в порядке, как заведено. Через четыре часа автопилот приведет машину в небольшой городок на побережье, снизится над домом Андерса, опознаватель передаст его индекс, и заблаговременно оповещенный гостеприимными хозяевами сторожевой механизм приветливо распахнет приемный люк. И чудесные дни уик-энда… Почему Марианна решила лететь раньше? Вместе было бы веселей и не лезли в голову тревожные мысли.

Тревожные предчувствия оправдались самым неожиданным образом. Настолько неожиданным, что даже автоматика оказалась не в состоянии предотвратить аварию.

Впрочем, это понятно: возможность столкновения с птицей программа не предусматривала. Считалось, что птицы вымерли полностью, одновременно с животными и рыбами, еще в период общего загрязнения атмосферы. Оказалось, что нет. После удара винтолет опустился мягко — сработала аварийная система. И когда Моррисон выбрался наружу и увидел, что приземлился прямо в городе, на широкой улице, он даже обрадовался, не подозревая пока, чем для него это обернется.

В конце квартала мелькнула человеческая фигура, и Моррисон, отчаянно крича, бросился туда. Увы, это был всего-навсего низкоразрядный робот-уборщик. Автомат безразлично обошел Моррисона, а тот сел прямо на мостовую, ощутив после всплеска эмоций страшную усталость и полное безразличие ко всему на свете. И еще — голод.