Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №01 за 1970 год Страница 12

Мой собеседник, огромного роста бизнесмен с багровой шеей, сделал паузу.

— Не знаю, — ответил я. — А кто они, эти новоавстралийцы?

Я-то отлично знал, что он имел в виду. «Новоавстралиец» — просто-напросто более мягкий и дружелюбный заменитель термина «иммигрант».

— Значит, вы порицаете новоавстралийцев за то, что они не аборигены?

— Аборигены? — изумился он.

— Ну да! Ведь именно аборигены являются, так сказать, староавстралийцами!

— А, вот вы о чем, — снисходительно ухмыльнулся он. — Нет, когда я говорю о староавстралийцах, я подразумеваю не этих або (местный снисходительный эквивалент слова «абориген». — Прим. авт.), а нас, англосаксов, старожилов этих мест. А иммигранты из Европы — вот они-то и есть новоавстралийцы.

— Конечно, их можно назвать новоавстралийцами, — не унимался я, — однако те, кого вы называете староавстралийцами, вовсе не являются таковыми. Просто одни приехали сюда вчера, другие — позавчера, вот и вся разница.

Не скажу, что мое замечание особо понравилось собеседнику или что мы с ним сразу же стали закадычными друзьями, но, с другой стороны, и враждебность, с какой он встретил мои слова, не могла поколебать их справедливости. А оскорбленное молчание, воцарившееся после моей реплики, вовсе не могло автоматически означать моей принципиальной враждебности к собеседнику. Наоборот! Я-то хотел сделать комплимент. Молодость Австралии — одна из самых привлекательных ее черт.

Однако есть здесь отдельные человеческие экземпляры, вроде моего собеседника, считающие себя лучшими среди смертных (тогда как на деле они худшие и самые бесполезные!). Они смотрят на себя отнюдь не как на сыновей неотесанных каторжников (само это слово запрещено упоминать в их компании), которые и создали нынешнюю Австралию, а как на аристократов-англичан с гордо поджатыми губами, жизнь посвятивших охоте и рыбной ловле. Они считают себя не колонистами, а колонизаторами, потомками не смиренных жертв, а героев-разбойников. Эти личности — всего лишь имитация второсортных британцев — заимствовали худшие черты английского характера: высокомерие, чувство превосходства, равнодушие, чопорность; одновременно с этим они полностью утратили такие его славные черты, как терпимость, острый вкус к политике, широкий взгляд на вещи, любовь к чудачествам и странностям, мудрое чувство юмора и самокритики. Именно из-за этих людей Австралия видит себя в кривом зеркале, гордится несуществующими добродетелями и стыдится подлинных достижений. Она — непонятый континент, не понятый прежде всего самим собою.

Первые штрихи к портрету

Хотя Австралия и большая страна, она при этом маленький континент. Она даже меньше Европы на 14 процентов. А по сравнению с Азией или Африкой этот континент — вообще крошка. Однако Австралия — единственная в мире страна, занимающая целый материк. Как страна она примерно в 33 раза крупнее Великобритании, а австралийский штат Новый Южный Уэльс в 100 раз больше старого доброго Южного Уэльса! Австралия до недавнего времени, пока Аляска и Гавайи не получили статус штатов, почти не уступала по размерам США.

Здесь мне необходимо сделать одно маленькое отступление. Все, что следует ниже, — результат моих сугубо личных наблюдений. Не хочу, чтобы кто-нибудь, познакомившись с ними, подумал, что я страшно люблю оскорблять людей. Нет, наоборот, мне всегда хочется быть славным парнем, всеобщим любимцем. Но что делать, если уж я выбрал себе такую профессию! Уж лучше обмануть ожидание твоих гостеприимных хозяев, чем быть нечестным со своими читателями.

Австралийцы в подавляющем большинстве своем лишены чувства юмора. (При этом, заметьте, я вовсе не хочу сказать, что во всей Австралии нет человека с более развитым чувством юмора, чем, скажем, у меня.) Пожалуй, ни один самый горячий австралийский патриот-националист не станет доказывать, будто его страна — обитель тонкого остроумия, мягкой иронии и изысканной сатиры. Все вокруг, включая самих себя, они воспринимают с невероятной серьезностью. В каждой шутке иностранца может быть скрыт язвительный укол. Он засмеялся — значит, он смеется над ними. Вот это-то неумение воспринимать шутки, эта неспособность посмеиваться над кем бы то ни было, эта полнейшая незащищенность нередко воспринимаются со стороны как грубость и неотесанность австралийцев. Однако это лишь оболочка, глубоко под которой запрятана душевная мягкость.

Они не любят критики. Вернее, критики недоброжелательной. Критику доброжелательную они вполне приемлют. Если вы щедро похвалите их, они на это не обидятся (тогда как британцы каждую похвалу, слетающую с уст чужеземца, считают снисходительной и гордо отвергают ее). Но попробуйте только заикнуться о том, что далеко не у всех австралийцев хороший почерк или что местное пиво не наилучшее в мире, и ваша жизнь повиснет на волоске!

И вовсе они не такие уж «мужественные», как сами они полагают! Как я понял, их «мужество» проявляется в том, что на вечеринках и на танцах мужчины забиваются в самый дальний угол зала, как можно дальше от женщин.

Проблема отношения австралийца к женщине (как, впрочем, и другие проблемы) уходит корнями в глубь истории. Когда среди австралийского буша объявились первые поселенцы, женщин в округе было крайне мало. Дело не в том, что австралийцы решили однажды не обращать на них внимания или по возможности обходиться без них, — женщин просто не было. Поэтому и сегодня, когда положение изменилось, на женщину здесь смотрят как на сотоварища, славного длинноволосого сотоварища, совершенно необходимого для жизни, но в целом ряде случаев заметно уступающего своим коротковолосым коллегам. Женщина — все равно что иностранец, перед нею боишься показаться смешным. Чтобы привлечь ее внимание, нужно, скажем, ловко прокатиться на фигурных коньках, а при этом так легко расквасить нос. Вот друг мужского пола — совсем иное дело. Как приятно находиться в его обществе, когда точно знаешь, что он не умнее тебя (при особо благоприятных обстоятельствах он может даже оказаться глупее). Друг мужчина — вот с кем австралиец чувствует себя полноценным человеком!

Если уж мы обратились к историческим корням, то есть полный смысл заняться историческим прошлым Австралии подробнее. Для облегчения задачи разобьем его на этапы (причем первый этап был этапом в самом прямом смысле этого слова!).

1. Уголовное прошлое Австралии. Для простых людей это время репрессий, и потому они не любят, когда упоминают о той поре. Когда же о ней заговаривают в их присутствии, они называют все это диким преувеличением, сплошной злобной выдумкой, вытащенной на свет божий с единственной целью — опорочить великую нацию. Однако, если бы в свое время в Австралию в качестве изгнанников отправились бы не лондонские уголовники, а преподаватели из Оксфорда и Кембриджа, речь современного австралийца гораздо меньше напоминала бы наш родной кокни...

Подобное отношение к прошлому укоренилось здесь, правда, далеко не у всех. В начале 50-х годов мне не удалось обнаружить в Германии ни одного бывшего нациста. Вполне понятно, что я не рассчитывал встретить в Австралии хотя бы одного человека, готового признаться в том, что его предки — каторжники. В Лондоне один австралиец как-то сказал мне: «Мы произошли не от заключенных, а от стражников». Однако в самой Австралии мои представления были опровергнуты. Первая же встреченная мною леди, очень богатая, очень элегантная и из самой верхушки среднего класса, с которой я принялся обсуждать этот вопрос, живо сказала:

— Да, я сама происхожу из семьи каторжников. Моего прапрапрапрадедушку привезли сюда в кандалах.

Мне потребовалось время, чтобы осознать одну непреложную истину: наиболее «передовые» австралийцы гордятся своими предками-уголовниками. Своеобразный уголовный снобизм в Австралии растет и крепнет. Первые прибывшие сюда поселенцы были хулиганами, убийцами и ворами — не лучшие человеческие экземпляры, надо сказать! Только охранявшие их стражники были, пожалуй, не более привлекательны. Но ни тем, ни другим это качество было ни к чему. Гораздо ценнее то, что они обладали выносливостью, находчивостью, храбростью, а именно эти свойства давали возможность выжить в те жестокие дни. Однако вскоре появились более интеллигентные преступники. Последняя партия ссыльных состояла почти из двухсот биржевых маклеров, наказанных за какую-то грандиозную и вполне невинную аферу. Разумеется, с их появлением средний уровень интеллигентности этой маленькой страны резко возрос. Многие нынешние австралийцы претендуют — нередко без всяких оснований — на то, чтобы их считали потомками этих самых маклеров. Да, да, ныне в интеллигентных кругах Австралии стало чуть ли не правилом хорошего тона ссылаться на предков-уголовников! К несчастью, преступников было слишком мало, чтобы удовлетворить спрос на них: до 1886 года, когда ввоз каторжников прекратился, на континент было доставлено 168 тысяч человек. И все же их ореол еще не погас, и, скажем, две сотни биржевых маклеров играют здесь ту же роль, что викинги, отважные воины и охотники у других народов. Поговаривают даже, правда с оттенком жалости и снисходительности, будто прогресс в Западной Австралии идет столь медленно именно потому, что тамошние жители не унаследовали ни одной черты от тех легендарных Двухсот (Справедливости ради стоит сказать, что Австралия унаследовала не только «дух легендарных Двухсот» и нескольких тысяч уголовников, но и гордый дух ирландских повстанцев, сосланных сюда английской короной после восстания 1798 года. Дело в том, что после отделения от Англии Соединенных Штатов английское правительство решило использовать вновь открытые земли как удобное место новой ссылки, в том числе и своих политических противников. — Прим. ред.).