Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1977 год Страница 12

Итак, кукуруза варится. Теперь важно не упустить момент когда чан надо снять с огня. Зерна должны быть наполовину сырыми, чтобы затем, когда их будут перемалывать в домашних жерновах, на сельской мельнице или в городской пекарне, кукуруза была не слишком вязкой. Масса должна получиться крутой как замазка (наверное, лучшего сравнения не найдешь).

Превратить массу в лепешку казалось бы, нехитрое дело. В специализированных лавках установлены автоматы, которые «выдают» теплые тортильи. В небольших кафе используются бесхитростные приспособления в виде двух металлических ладошек- всего лишь один хлопок — и комок теста расплющен в лепешку. Теперь ее остается поджарить — и тортилья готова.

Уличные же кулинары растягивают массу вручную. Не очень гигиенично? Зато, как утверждают индейцы, тортилья, приготовленная таким образом, обладает особым вкусом. К тому же тортилья получается пористой, как бы дышащей. Вообще разве смогут когда-нибудь машины полностью заменить человеческие руки и душу кулинара? Нет, индейцы не понесут свой маис на помол, они сами протирают зерно в каменном корыте — метате — точно так, как делали это их далекие предки.

Тортильям на столе отводится особо почетное место и особое внимание. Чтобы сохранить лепешки теплыми, в бедной семье их подадут укутанными в полотенце, в семье побогаче всегда есть расшитая национальным орнаментом варежка, на званом приеме тортильи уложены в плетеные лукошки и закрыты крышкой в форме сомбреро. Хоть и жжет чиле, а все же трудно удержаться, чтобы не съесть пять-шесть такое. Берешь тортилью, кладешь в нее нарубленное мясо (особенно хороша жареная свинина — знаменитое мексиканское блюдо «карнитас») и поливаешь соусом из лука, перца, томата.

«Пища богов» — так, кажется, принято говорить о вкусных вещах...

Лев Костанян

Трасса ведет в Синегорье

Мелкая щебенка укатана автомобильными шинами, как асфальт. Машины идут на больших скоростях, резина становится горячей, снег выплавляется с поверхности дороги.

Темная линия трассы прорезает заиндевевший мир. То она идет к горизонту, в небо, то, словно переломившись, ныряет вниз, то летит с шелестом ветра, с гудом мотора, летит в лоб горе... У горы дорога делает вираж в сторону — и пошла десятками поворотов по распадку, бросая машину с одного изгиба на другой, как на океанских волнах. Вторя поворотам, то нарастает, то стихает шум двигателя. На подъемах и спусках медленное движение, укатанный снег цел, нагретые шины сделали его скользким. Смотри в оба!

Хуже всего, когда при пятидесятиградусном морозе дует знаменитый колымский ветер и несет снежную поземку. Он жжет резкой болью лицо, пронизывает швы на одежде колючими иголками. Не дай бог на морозе, при таком ветре менять баллон! Работать можно только в темпе, как на пожаре, иначе замерзнешь. А когда работа закончена, видишь, что кожа на запястьях между рукавом полушубка и варежками покрыта темными багровыми полосами, прихвачена морозом.

Иногда дорогу затапливает белое молоко, которое не пробивают ни противотуманные желтые фары, ни прожектор на крыше кабины, лишь видны полосатые вехи, торчащие по обочинам. За вехой может быть откос, может вылезти наледью промерзшая до дна река. Тогда останавливайся на обочине, не гаси фары и подфарники, чтобы на тебя не наткнулись другие, и жди. Жди под шум работающего двигателя...

Эта дорога ведет на север, в Синегорье, на Всесоюзную ударную комсомольскую стройку — Колымскую ГЭС. Знаменитая Колымская автомобильная трасса.

С Иваном Даниловичем мы едем в Синегорье на его ЗИЛе. Навстречу с ревом и свистом проносятся оранжевые «магирусы», бежевые «татры», серые «шкоды», голубые МАЗы. По сторонам в белых сумерках мелькают огни приисков, иногда на обочине увидишь остатки костра, кто-то менял колесо и «кострил», чтобы отогреть закоченевшие руки. Вдоль дороги то с одной стороны, то с другой стоят мачты-опоры будущей линии электропередачи. Они шагают по распадкам, по склонам, крутым и пологим. Мы видим, как тракторы поднимают очередную мачту...

— Нелегкая работа, — понимающе замечает шофер.

Уже много лет Иван Данилович наматывает на колеса своей машины бесчисленные северные километры: до строительства Колымской ГЭС работал в Оймяконском районе Якутии, возил грузы из Магадана через всю Колыму.

Стекло в кабине двойное — чтобы не замерзало. За спинкой сиденья проходят трубы с горячей водой из «рубашки» двигателя. Мы сидим раздетые, наши шубы висят на крючках сбоку. Нам просторно и удобно. Можно подумать, что сидишь не в кабине грузовой машины, а в удобном кресле перед широким киноэкраном.

Я спрашиваю своего спутника:

— Как там, на полюсе холода, в Оймяконе?

— Легче, — отвечает он, — ветра нет. Тишь. Дым над домами до самого неба столбом стоит. А здесь тяжело. Особенно в Синегорье. Ветры между горами дуют, как в трубе. В Магадане тоже легче. К городу подъезжаешь, сразу тепло становится, хоть и ветер. Море рядом. Если на трассе пятьдесят, то в Магадане — тридцать.

— Ну а трасса? — не отстаю я. — Как она, тяжелая, опасная?

— Насчет того, что тяжелая, не скажу, — неспешно отвечает он. — А вот опасная — это точно. Тем и опасна, что хорошая,— есть где разогнаться. Расстояния-то! Вот и жмет шофер на всю железку, нервы нужны, чтобы такие расстояния выдержать...

По трассе через определенные промежутки расположены диспетчерские пункты, в каждом из которых водитель обязан отметиться. Рядом с диспетчерской — гостиница для шоферов. Диспетчер не выпустит машину, если водитель долго едет без остановки, заставит отдохнуть, только тогда отдаст путевку.

Наш ЗИЛ везет в своей серебристой цистерне несколько тонн солярки — дизельного топлива. На пятидесятиградусном морозе она застывает, делается тягучей, как мед.

— Здесь солярка что хлеб, — говорит Иван Данилович, — а для стройки особенно. Где сгорает она, родимая, там жизнь, там работа идет. Вот потечет электричество по всей Колыме от Синегорья, тогда и солярки меньше возить придется... В карьерах на приисках будут работать электрические экскаваторы...

Ha полпути от Магадана до Синегорья мы ночуем. Вокруг одноэтажной деревянной гостиницы, как на ярмарке, стоят разноцветные машины — с цистернами, трубами, цементом, пиломатериалами, фургоны с продуктами. И у всех работают двигатели...

В гостинице мы прежде всего сняли обувь и поставили ее сушиться — так уж здесь заведено, а взамен нам выдали войлочные тапочки, длинная шеренга которых выстроилась в коридоре. В полутемном холле несколько человек смотрели телевизор, разговаривали — видно, хорошо знали друг друга, частенько встречались в диспетчерских и на дороге. Но большинство, водителей, намаявшись за день, крепко спало в комнатах. За окном постоянно слышался приглушенный рокот моторов и свист ветра. Дом напоминал плывущий по волнам корабль. В передней вместе с клубами морозного воздуха появлялись и исчезали люди. Так на корабле уходят на вахту и приходят с нее. Когда дверь открывалась, шум моторов и ветра становился сильнее. По трассе шли машины. Они светили фарами по окнам, пристраивались на ночлег к другим машинам...

Утром в передней хлопает дверь, кто-то отчаянно, хоть и вполголоса, ругается, бросает на пол рукавицы.

— Баллон не дотянул! Пришлось менять в дороге, чтоб ему неладно было.

Гостиница быстро пустела, снопы света от фар плясали на снегу. Иван (Данилович слегка тронул ЗИЛ. Раздался скрип, похожий на стон.

— Резина поет. Застыла за ночь.

Мы тихонько, с тем же жалобным скрипом, поехали вокруг гостиницы. Сделав два круга, поднялись на насыпь трассы. Звук прекратился. Чуть прибавили... И покатили! Только вехи замелькали по сторонам.

Синегорье встретило нас сизым туманом. В тот день ветра не было, но мороз в 55 градусов — обычный, между прочим, для здешних мест — ничего хорошего не обещал. Все вокруг выглядело враждебным: и белые сопки, и закуржавевшие чахлые лиственницы, и седое промороженное небо. Сам воздух, казалось, покрылся белой пеленой. Холод, кругом один холод, все усилия направлены на сопротивление ему. Кровь медленно течет в жилах, суставы плохо гнутся, шелестит, замерзает дыхание, даже смотреть вроде бы трудно.

Я попрощался с Иваном Даниловичем, пожелал ему, чтоб никогда не остывали колеса в пути, и пошел ,в поселок.

Здесь уже стоял целый квартал многоэтажных домов из сборного железобетона. Здания покоились на сваях, чтобы не оттаивала вечная мерзлота. В специальных тоннелях под землей были проложены коммуникации — водяные трубы, электрические и телефонные провода. Над крышами домов поднимались телевизионные антенны. Назло стихиям человек устроился здесь с удобствами.