Post Scriptum - Марианна Альбертовна Рябман Страница 12

Полина Евсеевна взглянула на них обоих, и отвернулась к окну.

– Пусть никто кроме меня, здесь не верит в исцеление Антона Андреевича, – произнесла она решительно, – но я все же не сомневаюсь, что он сумеет выжить.

– Ах, Поля, ну какая ты, – всплеснула руками Смыковская.

– Коли вы, Полина Евсеевна, столь упрямы, и в чудеса невероятные верите, так я скажу вам, что если удастся Антону Андреевичу до утра протянуть, значит и в правду, жить ему на этом свете, ещё долго отмерено, – пояснил Клюквин, – нужно только, чтобы кто-то непременно пребывал подле него всю эту тяжелую ночь.

– Кому же быть? – стала размышлять Анфиса Афанасьевна, – у меня ужасная мигрень, мне необходимо в себя прийти и выспаться. У Анны Антоновны истерика, как ей на страдания отеческие глядеть, пожалуй, Катя побудет с Антоном Андреевичем.

– Что ж Катя, так Катя, если только она не слишком глупа. Я все рекомендации ей оставлю.

– Анфиса, – обратилась к Смыковской Полина Евсеевна, – не нужно Кати, я хотела бы сама ухаживать за Антоном Андреевичем, можешь ты позволить мне это?

Клюквин озадаченно взглянул вначале на Еспетову, и сразу же затем на Смыковскую.

– Что ж, оставайся, – тут же согласилась Анфиса Афанасьевна, – Катя и впрямь умна то не слишком, ещё глядишь и напутает. Оставайся, я против ничего не имею, и на тебя уже не сержусь. А вы, Павел Николаевич, уж извольте, до завтра не покидать нашего дома. Вдруг случиться, что-нибудь внезапное, одним словом, уходить вам никак нельзя. В доме имеется удобная, никем не занятая комната, и вы могли бы заночевать в ней.

Смыковская была так убедительна, и последовательна в рассуждениях, что доктор немедленно и без колебаний принял предложение её. Объяснив Полине Евсеевне все, что нужно и полезно было ей знать, об уходе за больным, он отправился вслед за Катей, в свое новое пристанище.

Анфиса Афанасьевна, наконец, убедившись, что все устроено должным образом, поднялась по лестнице, и утомленная, отправилась к себе.

В то самое время, когда Еспетова осталась присматривать за Антоном Андреевичем, а прочие разошлись по своим комнатам, на втором этаже, плакала в своей спальне Анна Антоновна, не находя, ни покоя, ни утешения. И хотя, Дарья Апполинарьевна не покидала ее, стараясь отвлечь то посторонними разговорами, то чтением вслух, барышня все не затихала.

– Что же теперь будет с папенькой? Ужели он умрет, Дарьюшка? – приговаривала она, всхлипывая и вздрагивая.

– Поправится, поправится он, – успокаивала ее няня, – еще и в саду прогуливаться вместе станете, и по аллеям, все вернется, как прежде было.

В спальню вбежал неожиданно Митенька, босоногий, в белой ночной рубашке, с рюшами.

– Сестрица, о чем ты плачешь? – спросил он, – Миша спит, а я твой голос услыхал.

Анна Антоновна наскоро вытерла глаза.

– Ах ты, сорванец, – запричитала Дарья Апполинарьевна, – отчего же и ты не спишь, как твой братец?

– Мне не спится, Дарьюшка. Я вниз пойду.

– Нет, вниз тебе нельзя, – остановила его няня, ухватив за ручки, – матушка твоя увидит, заругается. Пойдем-ка лучше, я сказочку тебе расскажу, глядишь, и сон придет. Я уложу его скоро и вернусь, – шепнула она Анне Антоновне, уходя.

Барышня осталась одна. Она поднялась с кровати и подошла к зеркалу, заговорив незаметно сама с собой.

– Как я стала нехороша… Лицо распухло от слез. Румянец сошел, а глаза покраснели… Видел бы меня сейчас Филарет Львович. Филарет Львович… – повторила она, как-будто обдумывая что-то, – увидел бы меня сейчас Филарет Львович, непременно пожалел бы, утешил.

Мысли Анны Антоновны оборвались, она выбежала из спальни и вскоре оказалась у самой маленькой комнаты в доме, той, где жил её учитель. Толкнув вначале дверь, барышня убедилась, что она заперта на ключ, и лишь затем, позвала негромко:

– Филарет Львович, умоляю вас, откройте!

Молодой учитель, занятый в ту пору чтением, услышав едва доносящийся снаружи женский голос, решил вдруг, что это пожаловала к нему сама Анфиса Афанасьевна, о которой думал он теперь постоянно. Забыв тот час о книге, он приблизился к двери, и наполненный радостным волнением, повернул ключ и отворил. Однако, увидев перед собой Анну Антоновну, он осознал с горечью, что надежды его обмануты.

– Анна Антоновна!? – разочарованно произнес он, – Вы? Здесь и в такой час!? Зачем?

Анна Антоновна вошла в комнату, закрыла за собой дверь и бросилась молодому человеку на шею, рыдая неистово.

– Да, что это!? Что с вами? – тщетно стараясь отстраниться, недоумевал учитель.

– Филарет Львович, не прогоняйте меня! – говорила Анна Антоновна, обнимая его.

– Вы забыли приличия! Просто ворвались ко мне! И я полагаю, что вам будет лучше покинуть эту комнату без промедления.

– Нет, нет, я не могу! Я умру сегодня, погибну от тоски, от страданий, которые меня душат, ведь мой папенька… Мой папенька!..

Анна Антоновна вновь зарыдала и опустила, наконец, руки.

Высвободившись от ее объятий, Филарет Львович спросил не без интереса:

– Правильно ли я понял вас? Несчастье произошло с Антоном Андреевичем?

– Папенька нынешним вечером, возвращаясь домой, получил тяжелейшие увечья и слег. Теперь он в гостиной, и верно не доживет до утра, – через силу, проговорила барышня, глотая крупные слезы.

«Как славно, – вдруг мелькнуло в голове у Филарета Львовича, – внезапно всё само разрешилось, именно так, как и нужно. Анфиса Афанасьевна, овдовев, окажется свободна и не ущемлена в средствах. Нам не придется даже встречаться украдкой. Я, выдержав положенный траур, женюсь на ней и стану по праву, хозяином этого дома, перевезу сюда своих матушку и сестру, необходимо только пристроить повыгоднее детей Смыковского, впрочем, это не так уж и хлопотно…»

– Филарет Львович! – позвала громко Анна Антоновна, заметив, что учитель отвлекся в задумчивости своей.

– Да, да, право, какое горестное известие я получил от вас, – тут же ответил он.

– Я решилась прийти к вам, – робко призналась барышня, – оттого, что участие ваше сейчас, непомерно важно для меня.

– Случившееся с вашим папенькой, разумеется, ужасно, – произнес с расстановкой Филарет Львович, – однако, позвольте, чем же я смогу помочь вам?

– Вы поможете много больше, чем полагаете, если выслушаете мое к вам признание, которое я храню в себе уже долгое время.

– Признание? Именно теперь?

– Да, именно! И только теперь! В другой раз, мне пожалуй, невозможно будет решиться…

Анна Антоновна, повернувшись спиной к учителю, и закрыв руками загоревшееся от стыда лицо, забормотала спешно и едва различимо:

– Я влюблена в вас, и чувств своих не скрываю… Вернее сказать, не могу скрыть… Вы мне необходимы жизненно, и если вам угодно будет отвергнуть меня, так сделайте это теперь, тогда и я, ещё до рассвета, успею окончить жизнь свою.