Интервью - Ева Гелевера Страница 12

– Села бы писать новую. Слушай, этот продукт изначально не был задуман как монументальный труд. Я не делала на него высокую ставку. Ещё до начала работы пообещала себе, что если произойдёт затык…

– Прости, затык?.. Что это?

– Бывает, делаешь что-то по инерции и вдруг ловишь себя на мысли, что больше не в удовольствие. Вроде всё, как надо, но не то, что откликалось бы тебе на самом деле. Тогда либо бросаешь, либо перечёркиваешь и начинаешь сначала.

– Ты вообще довольна конечным результатом?

– Мне было важно, чтобы технически книгу пронизывала лёгкость. Я хотела прокайфовать от первого до последнего слова. Обойтись без натянутых фраз или вымученных связок. Сделать её максимально лаконичной. Каждое предложение – маленькая, но идеальная вселенная.

В то же время сюжеты и герои не должны вызывать поверхностных чувств. Смысл, вложенный в схематичное, на первый взгляд, повествование, как мистическое животное в густом лесу. Ты следуешь за ним осторожно, пытаясь не спугнуть, и одновременно настойчиво, потому что должен убедиться, что оно реально.

– Не совсем понимаю, но какой бы ты её ни задумывала, «Книга» произвела мощный эффект.

– Потому что она заточена на популярность. Я не играла в артхаусного художника, который думает: «Никому не нравится, зато мне хорошо». Проанализировав кучу контента на предмет «цепляет – не цепляет», я пошла на компромисс с внутренней писательской этикой и воспользовалась самыми примитивными приёмами.

– Например?

– Если простыми словами: знаю, что возбуждают истории успеха, – окей, описываю путь от швабры до трона. Или вот: всем хочется понять первопричину, или даже примитивнее, узнать кто виновник – тогда мы пускаемся по следу, ведущему к разгадке. Это вторая особенность придуманной мной схемы. Есть ещё третья.

– Какая? – интервьюер заинтересованно повернул лицо боком, словно хотел лучше расслышать.

– В каждой хорошей книге, я нахожу переломный момент, с которого точно знаю, что дочитаю до конца. По телу бегут мурашки, но не от сюжета, а от авторской игры формами.

– Что это значит?

– Это моменты, когда я понимаю, как именно будет преподнесена история. Насколько взгляд писателя будет не похож на все остальные. Вот они три составляющие классного литературного произведения: техническая лёгкость, популярные концепты, небанальная форма.

– Я пообещал, что не буду расспрашивать о сюжете, но давай рассмотрим только одну сцену, чтобы понять твоё отношение к некоторым вещам. Это важно для восприятия тебя как автора и человека.

Ева недоверчиво посмотрела на парня, затем вдруг махнула рукой, так по-обывательски, будто ей предлагали купить одну шоколадку на двоих.

– Есть моменты… – журналист осёкся, подбирая слова, – они словно повисают в воздухе. Я, как читатель, не понимал, как к ним относиться. Возникает странное ощущение, будто ты признаёшься, что сама не до конца определилась, кто герой, а кто злодей. Даже когда пишешь об очевидном зле: о насилии, убийстве, сексуальном рабстве.

– На девяносто девять процентов так и есть. Один процент – это желание поиздеваться.

Ева рассмеялась, как всегда, беззлобно, но в этот раз резко остановилась.

– Шучу. Я старалась придерживаться одного принципа: моё личное неприсутствие. Не хотелось навязывать читателю внутренних убеждений.

– Но ведь для автора это чуть ли не первостепенная задача – передать своё отношение через рассказанную историю. Разве нет?

– Не знаю. Наверное, для кого-то другого – да. Но ты забываешь одну вещь: моя книга создавалась не как что-то посредственное из череды таких же, а как единственное из абсолютного ничто. Ты пытаешься анализировать текст, сравнивая с другими. Но это путь в никуда. Что ты хотел узнать? Моё отношение к чему?

– Сейчас будут спойлеры, – обратился интервьюер к зрителю. Боря на секунду задумался и добавил: – Людям с тонкой душевной организацией тоже следует воздержаться от просмотра видео в следующие полторы-две минуты.

– Ты описываешь сцену, где героиня застаёт сожителя, который насилует её малолетнюю дочь. Девочка напугана, но молчит и не сопротивляется. Мать бросается на мужика-педофила и кричит: «Ах, ты мразь! Тебе меня мало?» То есть она обвиняет его не в преступлении против ребёнка, а в том, что он предал её любовь. Я понимаю, что такое могло случиться в реальной жизни, особенно в неблагополучных семьях, где-то в глубинке…

– Прости, перебью. Это стереотип, якобы только в деревне или в семьях, где родители пьют, случается насилие над детьми. В городах при относительном благополучии это просто тщательнее скрывается.

– Хорошо, допустим. Но дальше события раскручиваются в такую страшную историю, которую, на мой взгляд, на любом уровне морального самосознания невозможно воспринимать как норму или что-то нейтральное. Это пиз*ец. Для любого. Для каждого. Почему ты так непринуждённо рассказываешь об этом? Ты описываешь чудовищные сцены так, словно это осенний пейзаж или, не знаю, комната, в которой мы сейчас находимся.

– Это плохо?

– Тебе не казалось, что читатель воспримет твой стиль, как эмоциональную незрелость?

– Знаешь, что помогло мне стать тем, кем я стала? – задала она риторический вопрос и тут же сама на него ответила: – Расчётливость. Я не делала ничего вслепую. Каждый мой выбор был продуман и отработан. Хочешь, откровенное признание?

– Конечно!

В теле парня чувствовалось сопротивление, будто он мысленно боролся с тем злом, о котором говорил.

– Я переписывала книгу дважды. Сцены, о которых ты говоришь, в первом варианте были жёстче и эмоциональнее. Перечитывая раз за разом, я усмиряла в себе боль. К концу я стала хирургом, который в тысячный раз вскрывает грудную клетку, не испытывая никаких эмоций.

Боря откинулся на спинку кресла.

– Ты всё ещё будешь отрицать сходство с Набоковым?

Ева пожала плечами:

– Я не пыталась вызвать симпатию к антигероям, если ты об этом. Скажи, ты всерьёз думаешь, что есть добро и зло в чистом виде? Что всё это не стечение трагических обстоятельств?

Парень оставил последнюю фразу без комментария.

– Тема домашнего насилия будто притягивает тебя: значительная часть книги посвящена ей, плюс твоя волонтёрская деятельность. Как думаешь, что должно поменяться в нашей стране, чтобы проблема, если не решилась полностью, то хотя бы изменилась в лучшую сторону?

– Ты ждёшь от меня экспертного мнения? – Ева посмотрела в пол и покачала головой. – Как обыватель, я бы сказала, что нужно как можно больше говорить об этом. Любое насилие, в особенности над детьми, не должно быть табуированной, стыдной темой. Кстати, моя фея-крёстная отлично ответила на этот вопрос в своём фильме. Смотрел?

– Да, – поспешил ответить Борис и сменил направление беседы: – В прологе ты написала: «Каждый автор должен дорасти до своей книги». Что это значит?

– Я убеждена, что у настоящего писателя все книги уже написаны, просто нужно извлечь их из матрицы