Дорога к свободе. Экономика и хорошее общество - Joseph E. Stiglitz Страница 12

на свободу. Обещая восстановить старый режим, Пиночет, как и другие диктаторы, предлагал покончить с беспорядком и неопределенностью, которые, как опасаются консерваторы, станут результатом тех перемен, к которым стремятся свободолюбивые "левые". Предпочтение порядка перед свободой отражено в другом термине, часто используемом в связи с рынками, - "рыночная дисциплина". Рынки "заставляют" вести себя в определенных направлениях. Если страны не следуют правилам, установленным Уолл-стрит, они могут быть наказаны. Уолл-стрит выведет свои деньги, и экономика рухнет. В некотором смысле у людей отнимается свобода действовать иначе, чем диктует рынок. Конечно, это мираж - думать, что перемен можно избежать, что старые структуры власти могут оставаться незатронутыми, пока меняется наш мир, структура нашей экономики и наши идеи.

Разрядка после холодной войны

Политические дебаты зачастую не отличаются такой изощренностью и сложностью, как интеллектуальные дискуссии, которые лежат в их основе и, отчасти, мотивируют их. После того как в 1991 году опустился "железный занавес", а Китай объявил, что тоже собирается стать страной с рыночной экономикой, хотя и "с китайскими особенностями" (что бы это ни значило), сложился широкий консенсус, что крайности социализма/коммунизма с государственной собственностью (и неявным контролем) на все, с одной стороны, и полностью неограниченного рынка (такого, за который выступало Общество Мон-Пелерин), с другой, остались в прошлом. Политолог и экономист Фрэнсис Фукуяма мог даже праздновать это как "конец истории", поскольку наше понимание экономических и политических систем сошлось на "правильном решении" - рыночной экономике и либеральных демократиях. Шел поиск оптимального "третьего пути" между крайне левыми и крайне правыми, поскольку между крайностями Общества Мон-Пелерин и коммунизма было много пространства. Было очень важно, где именно между ними расположиться. В политическом плане это выражалось в борьбе внутри и между левым и правым центром. Наиболее отчетливо политические дебаты проявились во время президентства Билла Клинтона - например, между теми, кто в администрации Клинтона сосредоточился на проблемах окружающей среды, неравенства и повышения конкурентоспособности экономики, и теми, кто сосредоточился на вопросах долга, процентных ставок, дерегулирования, либерализации и роста. В большинстве случаев победила последняя группа.

Система, развивавшаяся в последней четверти двадцатого века по обе стороны Атлантики, получила название неолиберализма. "Либеральный" означает "свободный", в данном контексте - свободный от вмешательства государства, включая регулирование. Приставка "нео" означала, что в нем есть что-то новое; в действительности же он мало чем отличался от либерализма и доктрин laissez-faire XIX века, которые советовали: "Предоставьте это рынку". Действительно, эти идеи были настолько сильны даже в двадцатом веке, что за несколько десятилетий до этого доминирующие экономисты сказали "ничего не делать" в ответ на Великую депрессию. Они считали, что рынок восстановится относительно быстро, если правительство не будет возиться и все портить.

Новым был трюк с утверждением, что неолиберализм отменяет правила, в то время как в основном он устанавливал новые правила, выгодные банкам и богачам. Например, при так называемом дерегулировании банков правительство временно ушло с дороги, что позволило банкирам поживиться за свой счет. Но затем, после финансового кризиса 2008 года, правительство вышло на первый план, финансируя крупнейшее в истории спасение банков за счет налогоплательщиков. Банкиры получили прибыль за счет остального общества. В долларовом выражении затраты остальных превысили прибыль банков. Неолиберализм на практике был тем, что можно назвать "эрзац-капитализмом", в котором потери социализированы, а прибыли приватизированы.

Неолиберальные экономисты построили теорию для поддержки своих взглядов, которую, что неудивительно, назвали неоклассической экономикой. Название напоминает о классической экономике XIX века, а "нео" подчеркивает, что она была поставлена на более прочный фундамент, что на практике означало сведение ее к математическим каракулям. Некоторые экономисты-неоклассики были немного шизофрениками, признавая, что рынки часто не могут сами по себе обеспечить полную занятость, поэтому иногда требуется кейнсианская политика; но как только экономика восстанавливается до полной занятости, классическая экономика преобладает. Эта идея, выдвинутая моим учителем Полом Самуэльсоном, получила название неоклассического синтеза. Это было очень влиятельное утверждение, не имеющее под собой никакой основы ни в теории, ни в эмпирике.

Призыв к возвращению к либерализму под новым названием "неолиберализм", прозвучавший в середине прошлого века, противоречил тому, что произошло во время Великой депрессии. Это было сродни гитлеровской "Большой лжи". В свете Великой депрессии экономический аргумент о том, что рынки сами по себе эффективны и стабильны, казался абсурдным. (Это была Большая ложь в другом смысле: реальность заключалась в том, что правительство брало на себя большую роль, независимо от того, как ее измерять - долей в ВВП или долей в занятости. Со временем демократические политические системы выявили области, в которых рынки не обеспечивали то, что общество хотело и в чем нуждалось, например пенсионные пособия, и страны нашли способы сделать это публично).

Но память коротка, и через четверть века после этого драматического события, когда в дело вмешались травмы Второй мировой войны и начало холодной войны, правые были готовы двигаться дальше и снова прославлять предполагаемую эффективность свободных рынков. Когда им предъявляли теорию и доказательства обратного, они закрывали глаза и вновь утверждали свою веру, в чем я лично убедился, неоднократно общаясь с Милтоном Фридманом и его коллегами как в Чикагском университете, так и в их цитадели на Западном побережье, Гуверовском институте, расположенном в кампусе Стэнфордского университета. Вера в рынок (и связанный с ним материализм - чем больше ВВП, тем лучше) стала для многих во всем мире религией конца XX века - тем, чего следует придерживаться, невзирая на теории и доказательства обратного.

Когда случился финансовый кризис 2008 года, казалось невозможным, что эти консерваторы будут придерживаться своей рыночной фундаменталистской рели гии, согласно которой рынки сами по себе эффективны и стабильны. Но они удержались, что подтвердило, что это в некотором смысле фундаменталистская религия, истинность которой практически непоколебима ни доводами разума, ни, как в данном случае, событиями.

И они продолжали верить в это даже тогда, когда провалы неолиберализма, о которых пойдет речь ниже, становились все более очевидными.

Они закрыли глаза не только на крупные неудачи, но и на более мелкие, которые делают жизнь многих людей такой трудной: авиаперелеты с бесчисленными задержками и потерей багажа, ненадежные и дорогие услуги сотовой связи и интернета, а в США - система здравоохранения, которая, будучи самой дорогой в мире, не позволяет ориентироваться в ней и приводит к самой низкой продолжительности жизни среди всех развитых стран. В этой новой религии рынки всегда эффективны, а правительство всегда неэффективно и деспотично. Мы просто не до конца оценили преимущества двухчасового общения по телефону с интернет-провайдером или компанией медицинского страхования.

Эта