Лестница в небеса. Исповедь советского пацана - Артур Болен Страница 124

Беда наша была в том, что мы вовремя не поняли простую истину: держаться и «правым» и «левым» надо было вместе. У журналиста, как и у Британской империи, нет вечных друзей, есть только свои цеховые интересы и принципы. Отнимите у журналиста искренность и он мгновенно превращается в писаку. Снимите с него защиту и он дрогнет от страха. Журналист не герой из сказки. Он обыкновенный человек, выполняющий необыкновенную работу. Кому еще дозволено лезть в мозги и уши тысяч людей? Вы хотите, чтоб в ваши уши лез испуганный писака и лжец? Нет? Тогда защитите журналиста. И он попробует с чистого листа. С уважение к себе и правде.

Союз журналистов в Петербурге так и не состоялся. Не по вине властей, не из-за отсутствия денег. Отсутствовала профессиональная солидарность. Отсутствовало простое понимание, что свобода слова – ценность, которая многократно выше любой идеологии, любой партийной принадлежности. Это ценность, один лишь намек покушения на которую, должен мгновенно сплачивать ряды, ощетинившиеся копьями и мечами, будить колокол, который звенит в набат! Вместо этого начались постыдные цеховые междусобойчики, война до последнего честного журналиста. Победили либералы, которые крепче держались за руки, исповедовали симпатичное идеологическое учение и имели безусловно более щедрую финансовую поддержку.

Вообще, ничего более жалкого, чем журналист-патриот в конце девяностых трудно себе представить. «Патриотов» гнобили в журналистском сообществе, власть же исповедовала принцип, который озвучил триста лет назад Петр Первый, говоря о полицейских: «Эта сволочь сама себя прокормит». Корм был неважнецкий. Патриотическая пресса едва сводила концы с концами. Хорошо помню, как у Гостиного двора какие-то темные личности торговали газетой «Завтра». Однажды купил и я. Тут же напротив остановилась бдительная гражданка в очках и сделала мне строгий выговор. Оказывается, я отдал свою копейку в фонд фашистской партии России. От стыда я сунул газету в карман и не смел развернуть ее в метро.

Смешно, но коммунисты в России сомкнули свои ряды с патриотами, окончательно запутав вопрос, кто правый, а кто левый. На мой взгляд – никто. Были, как и двести лет назад западники и были почвенники. И были чудаковатые представители меньшинства (и я принадлежал к нему), которые верили, что можно скрестить эти два непримиримых вида.

Популярный конкурс «Золотое перо», который придумали и осуществили Андрей Константинов и вице-губернатор Саша Потехин, блеснул в первые годы, как маяк честности и свободы во тьме! Побеждали не «правильные», а даровитые. Все изменилось через несколько лет. Дело в том, что жюри конкурса по уставу пополнялось за счет победителей в номинации Гран-при, а ими становились исключительно заслуженные либералы. Разумеется, они двигали своих. Совсем скоро «свои» вытеснили и задавили «инакомыслящих», и шансов на победу у «патриотов» почти не осталось. В конце концов конкурс потерял свою репутацию.

Еще несколько лет спустя произошло неизбежное: если раньше «своих» сплачивала идеология, то теперь шкурный интерес. Круг замкнулся.

Для меня осталось загадкой, как люди, испытавшие все прелести коммунистического тоталитаризма, так легко и быстро сами стали душителями всяческих свобод. Сохраняя при этом благопристойный вид и достоинство. Кем-то руководил страх перед прошлым, кто-то забивал, следуя примеру Чубайса, «последний гвоздь в крышку гроба», а гвозди все не кончались, да и азарт тоже… Лозунг всех революций: «Добить гадину!» – не изменился со времен французской революции, менялись только победители, который били и добивали гадину инакомыслия до тех пор, пока их самих не начинала добивать История. Любая истина из-под палки, по принуждению, по лукавству, по расчету становится сделкой с совестью. Рано или поздно она встанет поперек горла или застрянет в кишках. Правда способна сохранятся в святой чистоте только при условии, что ее будут испытывать на прочность постоянно и всерьез. Любой заговор против правды во имя благих целей – опасная ложь и бороться с ней должны и «справа» и «слева».

Постсоветские либералы взяли от коммунистов все, кроме частной собственности: тупой догматизм, религиозную одержимость, безжалостность к человеку во имя человека, упрямство, беспринципность во имя благородной цели и – победили.

С чем я всех нас и не поздравляю.

Из «Смены» в «Комсомолку» меня перетянул Константинов, которому предложили стать собкором. Так я познакомился еще с одним человеком, который многому научил меня за семь лет совместной работы. Ирина Петровна Потехина была генеральным директором представительства «Комсомолки» в Петербурге и в числе прочего отвечала за выпуск питерской вкладки в газете.

У меня всегда, особенно со времен спорта, была слабость – я любил честолюбивых людей. Слабость пагубная, согласен, но в окружении неудачников, которые всю жизнь уныло и зло ищут виноватых на стороне, мне становилось физически дурно. Когда-то мне было неважно, какую цель выбирает честолюбец – выиграть ли в спортивном состязании, заработать миллион долларов, написать гениальный роман, стать губернатором, стать праведником или уйти в затвор, – главное, чтоб ветер в ушах свистел и захватывало дух на покоренной вершине.

Обратившись к христианству, я меньше всего понял, что такое смирение. Я всем сердцем, с восторгом принял мысль, что мир создан Богом для человека и человек создан для счастья. Надо только очистить душу от грязи, не суетиться и не желать зла ближнему, молиться на восходе и закате солнца о здравии души и тела, помогать друзьям и нищим… ну и так, по мелочи. Это была молодая, сильная полуязыческая вера вчерашнего комсомольца и демократа, который окончательно расстался с химерой атеизма.

Мысль о том, что Царствие Божие усилием берется я воспринимал как-то буквально, по-спортивному: мол, под лежачий камень вода не течет. Встань, расправь плечи, оттолкни с дороги праздного лентяя, чтоб не мешал, и делай важное, доброе дело. Например, карьеру. Выше залезешь – больше сможешь сотворить добрых дел. А если и погибнешь, то с музыкой!

И вот я встретил человека, который по части честолюбия мог дать мне сто очков форы.

Ирина Потехина еще в кубанской станице мечтала о незаурядной судьбе. Как-то сказала в запальчивости ошарашенному отцу, председателю колхоза, когда зашел разговор о будущем: «Все равно уеду в Ленинград, поступлю в институт и выйду замуж за африканца!» Приблизительно так кубанская школьница представляла себе настоящий успех.

Закончив школу, Ира действительно перебралась в Ленинград. Поступила и текстильный институт. Подходящего африканца не нашла, но зато встретила красивого парня, мастера спорта, чемпиона Ленинграда по боксу. Это была