Лестница в небеса. Исповедь советского пацана - Артур Болен Страница 136

Второй тип – несет в себе типично русскую загадку. В середине 90-х (Боря уже освободился условно-досрочно из земного заключения) я понял, что печь в моем доме надо менять. Она разваливалась на глазах и страшно дымила. Я навел справки у соседей и родни и отправился в соседнюю деревню, к некоему Гене, о котором все говорили, уважительно понизив голос.

Гена жил один в большом желтом доме. Ни кур во дворе, ни собаки в будке. Из покосившегося хлева – ни звука. Из-за дома, правда, высовывался старый сад с яблоками и в траве я заметил пару старых ульев. Колхозы, переименованные в АО, в ту пору платили копейки и крестьяне жили исключительно натуральным хозяйством. Чем же тогда жил Гена?

Печник оказался мужичонкой средних лет с черным от загара лицом и голубыми глазами.

Я предложил ему за работу сумму, которая равнялась годовалому заработку рядового труженика АО. Приготовился поднимать его с колен со словами:

– Ну что ты, старина, не стоит благодарности. Без печки сам понимаешь – никак!

Печник выслушал меня равнодушно. Он не переигрывал, не набивал себе цену. Спросил только.

– У тебя курево есть?

– Не курю.

– Я «Приму» курю, если «Примы» нет – бери «Беломор». Две пачки.

Только тут я понял, что от меня требуется. Так и не закрыв рот от удивления, задом вышел из избы и оправился в магазин. Взял десять пачек. Вернулся.

Гена, распечатав пачку, оживился. Я описал ему ситуацию и еще раз, значительно напирая голосом, назвал сумму. Может не расслышал человек?

– Ну и, как водится, – играючи подмигнул я, – с меня магарыч за хорошую работу: армянский или дагестанский? Какой коньяк предпочитаете?

Печник подыгрывать не стал. Он на своем веку насмотрелся на всяких ломак, ему было неинтересно.

– Глина нужна. Есть глина?

– Вы, может быть, глянете печь-то?

– Печь разобрать нужно. Приготовить все. Но без глины никак.

– А где ее взять-то?

– На берегу ее полно. Но надо места знать.

По виду Гены стало понятно, что «места» выдавать он не намерен.

– Мне бы к августу – во как нужно! У меня отпуск будет. Семья приедет. За два месяца управитесь?

– Я за два дня сделаю. Ты, главное, глину давай!

Договорились, что перед отпуском приму работу. Напоследок я еще раз (!) озвучил сумму гонорара, дожидаясь увидеть в глазах печника огоньки долгожданной алчности, но тот лишь буркнул

– Ладно, сочтемся.

Из избы я вышел вспотевший, но в душе зародился оптимизм, столь опрометчивый в России. Я рассчитывал на родню. Дядя Толя, оказывается, знал про нужную глину. Юра, двоюродный брат, помог и накопать ее на берегу Великой и довезти до моего дома на своей лошади. Печку разобрали вместе с братом, воду приготовили. На стол я водрузил целую упаковку «Примы» и уехал в Петербург с легким сердцем.

Два месяца спустя я обнаружил глину на том же месте, только покрытую сухой коркой. На месте были и кирпичи, и ведра с водой и даже «Прима».

На месте оказался и Гена. Я вскочил в его избу, как угорелый.

– Ген?! Что случилось?! Печка где?

Гена, казалось, так и не вставал со своей лавки. Он откашлялся от никотиновой мокроты и сказал через силу.

– Песок! Забыл про песок! Речной нужен. Чистый!

– Будет золотой, только едем прямо сейчас! Машина у подъезда!

Семья временно приютилась у родственников. Печку клали втроем – я, Юрка и бригадир Гена. За два дня соорудили. Зажгли. Синий дымок полез было из топки наружу, но вдруг всосался, огонь вспыхнул, потянулся вверх, печь ожила, запела свою извечную, радостную песню и сразу захотелось обнять и расцеловать печника, простив ему все прошлые и будущие грехи!

Через два года печка развалилась – прогнили столбы под полом. К этому времени мы окончательно расстались с мыслью обосноваться в дедовом доме и поэтому не сильно переживали. Гена умер тоже года через два. Спился. Умер он в авторитете, как незаменимый специалист. О нем долго вспоминали.

Покойся с миром, Генка!

В самую пору воскликнуть, подводя итог рассказу – ну вот он, непутевый русский народ! Но вот – фигу вам! Не воскликну! Во-первых, русский народ – это далеко не только Генка и Борька. А во-вторых, я с любовью вспоминаю Генку-печника! Он для меня ближе и симпатичней, чем вертлявый нервный прыщ в приталенном пиджачке и с галстуком на тощей шее, который бежит с одного совещания на другое, прижимая к уху раскаленный телефон. Генка никуда не торопился, никого не обижал, никому не завидовал. Жил в свое удовольствие и наполнял окружающих отрадной уверенностью, что они не самые непутевые на свете, есть люди и похуже. И ничего ведь, встречают рассветы, провожают закаты, бывает даже попивают армянский коньяк (я-таки свое обещание выполнил).

Глава 57. Русская литература

Меня часто спрашивают, что я люблю в жизни. Отвечаю: природу, русскую литературу и английскую рок-музыку 70-х годов.

Русская литература была для нас, интеллигентов, почти религией. Говорят, что умный Черчилль в конце войны не скрывал, что главная его цель – сломать хребет не только нацизму, но в первую очередь Шиллеру, то есть сломить сам германский дух, из которого рождались не только великие философы, композиторы и писатели, благородные разбойники и романтические герои, но и свирепые завоеватели. Зигфрид был повержен, но не умер. Добивал его Голливуд.

Нечто подобное случилось и с русской литературой в конце XX века. Запрещать ничего не понадобилось. Достаточно было положить рядом на прилавок Чейза и Толстого. Или Стивена Кинга и Достоевского. Если перед ребенком поставить стакан простокваши и стакан кока-колы, выбор будет очевиден. Голливуд только и ждал, когда перед ним распахнут двери. Как матерая раскрашенная блядь, с визгом и хохотом, вломилась в них и западная массовая культура. Высокомерно задирать нос было уже поздно. Демонстративно отворачиваться бесполезно. С глазами испуганных сусликов взирала на это буйное непотребство кучка уцелевших отечественных интеллектуалов. Некоторые, по въевшейся привычке, стали находить глубокие смыслы в происходящем, как некогда их деды находили оправдание сумасшествию Пролеткульта; некоторые даже пытались встроиться в новую реальность, чтобы «незаметно» внедрить в нее ген высокой культуры и хоть немножечко подзаработать. Напрасно. Высоколобых выдавал высокий лоб. Их презирали. Их оттерли в темный угол, а на страже поставили огромного, бритого под ноль бугая с бейсбольной битой в руках. Наглые красавчики в островерхих колпаках с подобающим названием «Отпетые мошенники»