Журнал «Если» - «Если», 2009 № 02 Страница 14

Чего он боится?

Она сильнее выпрямила спину, будто желая дотянуться макушкой до потолка. Играла музыка. Что-то размеренно говорил глашатай. Какие-то люди появлялись перед Яниной и принцем, приседали, и кланялись, и говорили. «Нас поздравляют, — поняла Янина. — Поздравляют меня. Значит, я в самом деле невеста принца, и это вовсе не шутка».

Чтобы отвлечься, она стала думать о доме. О песчаном пляже в самой чаще леса, где дубовые стволы вдруг расступаются, открывая озеро. Она купалась там в своей тонкой сорочке, потому что мать, умирая, велела никогда не снимать ее. Янина и не снимала. Разве что в бане на несколько минут.

Ей поначалу даже не было странно, что сорочка растет вместе с ней.

Там, на песке, ползают жуки с красными спинами. Лебеди не боятся людей, смотрят на свое отражение. Они живут на озере только затем, чтобы ежеминутно глядеться в зеркало. Приятно видеть лебедя. Хотя, если вдуматься, зеркало воды отражает куда более красивые вещи: за своими затылками лебеди видят небо, на закате и на рассвете видят облака, подсвеченные косыми лучами, воздушные шары, пролетающие из столицы в далекие земли, стаи ласточек…

— Госпожа, пора.

Ее подняли из кресла, она не сопротивлялась. Вероятно, король может быть ею доволен: она провела церемонию почти с таким же бесстрастным лицом, как и он сам.

Рядом был принц Новин, она чувствовала. Принц оступился на ковре и чуть не упал, его поддержали.

— Идти? — услышала она его сдавленный, очень несчастный голос. — Уйти?

— Еще немного, Ваше Высочество. Еще совсем немного осталось. Его Величество будет вами доволен.

Они сделали широкий круг по очищенному для этой цели подиуму и удалились в широко раскрытые, как пасть, обрамленные бархатом двери.

В полумраке коридора людей сразу сделалось ощутимо меньше. Сила, давившая на Янину последний час, резко ослабла. Она посмотрела на свои руки: колец и перстней не осталось совсем.

Рядом послышался странный ноющий звук. Она обернулась. Принц часто дышал, на его голубых глазах выступили слезы.

— Сейчас-сейчас, — расталкивая немногочисленных слуг, откуда-то появился человек в малиновом домашнем халате, взял принца за руку, не обращая внимания на Янину. — Сейчас, уже все, пойдем.

Человек в малиновом халате увел принца, за ними закрылась дверь и задернулась портьера, и Янина на какие-то несколько минут оказалась в коридоре почти одна — слуги были заняты делом, вчетвером сворачивали огромный ковер, и Янина отошла, чтобы не мешать.

Появилась вдруг простая и легкая мысль, что теперь, когда представление закончено, она может возвращаться домой. Может даже позвать с собой поэта. Как весело было бы ехать вместе, открыть окна или даже забраться на козлы, поэт читал бы стихи, он явно не из тех, кто смущается, да и Янина чувствует к нему симпатию…

— Где стража?!

Янина содрогнулась. Король возник, по своему обыкновению, неожиданно и ниоткуда, и на лице у него была такая ярость, что Янина втянула голову в плечи.

Выскочили два гвардейца, огромные и грузные, как ломовые лошади.

— Я велел не отходить от нее ни на шаг?! Не оставлять ни на секунду?!

Гвардейцы лишились дара речи. Янина выпрямила спину:

— Ваше Величество, я не оставалась одна ни на секунду, потому что…

— Закрой рот, — сказал король, не глядя на нее. — И не смей открывать, пока я не позволю. Никогда.

Позже она узнала, что Илли со всем имуществом, кучером и экипажем в тот же день отправили обратно в Усток — с официальным письмом тетке, с поздравлениями, но без приглашения ко двору.

Янина не открывала рта. Никогда и никто не разговаривал с ней грубо. Впрочем, еще вчера, в карете с глумливыми и гневными лицами на стене, она поняла: жизнь ее отныне станет совсем другой.

Она молчала. Ее переодели в дорожное платье, предложили еду — она почти ни к чему не притронулась — и усадили в карету с плотно закрытыми окнами. Карета была старая, дребезжала и трещала, на ухабах грозя развалиться.

Янина ухитрилась немного подремать. Во сне ей виделось лицо принца, лицо человека, который должен был стать ее мужем. Бисеринки пота на лбу и слезы в глазах. Он походил на мальчика, который страшно боится сделать что-то не так и навлечь на себя гнев воспитателя.

Прежде она жила в провинции, ничего не зная о придворной жизни. Говорили, что принц замкнут и ведет себя очень скромно, редко показывается на людях — только на официальных церемониях, которыми пренебречь невозможно. Значит ли это, что принц — мечтательная тонкая натура? Что он проводит дни в раздумьях или над книгами? Или он болен? На его лице, когда закончилась церемония, Янина прочитала страдание. Тот человек в малиновом халате — врач? Но почему он в домашнем — в день праздника?

Она вспомнила короля и почувствовала, что отчаяние близко. Отчаяние — гадина, подползает, будто змея по водостоку, и лишает сил, разума, воли. А воля — это последнее, чем Янина готова была поступиться.

Она стала думать о доме. О том, как обрадуется тетка. Ведь она точно обрадуется и будет горда. Соберет пир. Приедут все соседи. Станут пить, петь и воображать себе Янину на троне, Янину-королеву.

«Рано или поздно король умрет, — подумала Янина со спокойной жестокостью. — Тогда я… тогда мы с принцем будем свободны. Никто не посмеет грубить мне».

Она посмотрела на свои руки и тут же вспомнила о перстнях. По затылку будто провели холодной серебряной ложкой: там, откуда она только что уехала, ее ненавидят и желают смерти. Еще вчера ее никто не знал — а сегодня готовы перегрызть горло. Так хочется сказать им: «Подавитесь. Забирайте корону, деритесь за нее, только оставьте меня в покое, дайте посидеть одной на песчаном пляже у кромки леса…»

Карета остановилась. Опустилась подножка. Незнакомый лакей с поклоном подал ей руку.

Три дня она говорила только в случае крайней необходимости. Изволит она дичь или рыбу на ужин? Рыбу. Изволит она перину пожестче или помягче? Помягче. Место, куда ее поселили, походило на очень удобную тюрьму: маленький замок с крошечным внутренним двором, часовые на стенах и даже, кажется, пушки над воротами. С момента прибытия в замок Янины никто из его обитателей наружу не выходил: благо, продуктов было припасено достаточно, и даже рыба имелась живая — в огромном садке с водорослями.

На третий день привезли платье.

Янина даже приблизительно не знала, когда состоится свадьба. Платье оказалось сшито по меркам, снятым в день выбора невесты, и повисло на теле, как мешок: Янина похудела за три дня. Портные пришли в замешательство и тихо переговаривались, до Янины доносились обрывки реплик:

— Точно, точные мерки, у меня документ есть…

— Да хоть сравнить с тем платьем, что было на ней во время церемонии…

— …Ничего не докажешь. Когда он такой, ему ничего не докажешь, а сейчас он…

— Тихо! Ушивай. Должны управиться. Шлейф хорошо лежит, и ладно…

Янина стояла, как манекен. Из зеркала на нее смотрела черная и худая, убитая горем невеста. Краше в гроб кладут.

— Что за мешок вы на нее надели? — послышался голос. Янина узнала бы его с завязанными глазами.

Портные ринулись объяснять. Во множестве зеркал, отполированных до совершенного блеска, отражалась почти лысая круглая голова. Король не слушал портных, он глядел только на Янину. Она запоздало сделала реверанс: увяла, как цветок, на полторы секунды и снова выпрямила спину.

— Что же вы молчите, принцесса? Вам нравится платье?

— Ваше Величество не давал мне разрешения говорить.

Он жестом остановил объяснения портного.

— А вы злопамятны? — спросил с удивлением. — Мне описывали вас как добрую, покладистую молодую особу…

— Я, безусловно, добра и покладиста, — она еще раз наклонила голову. — К услугам Вашего Величества.

Он чуть приподнял уголки жестких губ.

— И что же, за три дня спокойной жизни на всем готовом вы ухитрились отощать на горе этим добрым людям? — он кивнул на портных. В голосе Янине померещилась ирония. А может, зря померещилась: прежде король не опускался до таких мелочей, как насмешка.

— Я полагаю, — Янине показалось, что слово «полагаю» достаточно передает все равнодушие, с которым она относится к свадебным приготовлениям, — я полагаю, что мастера сумеют найти выход. Главное, шлейф хорошо лежит.

— В самом деле, — он посмотрел на портных, те невольно попятились. — Мне донесли, у вас есть какая-то особенная сорочка…

Янина покраснела. Бестактность еще тяжелее сносить, чем грубость.

— Эту сорочку подарила мне покойная мать. Вместе со своим благословением. Только и всего.

Он кивнул, будто бы совершенно удовлетворенный ответом:

— Свадьба через неделю.