Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1979 год Страница 14

Некоторые сорта венгерской паприки вывозят издавна и теперь в Америку — Северную и Южную. Более того, в Мексике пытались выращивать калочайскую паприку, но это не получилось. То есть получилась еще одна разновидность мексиканского красного перца, даже очень вкусная, но не калочайская. Сажали паприку в Калифорнии — то же самое: получается калифорнийский перец, может быть, по-своему, по-калифорнийски, очень и неплохой, но калочайским его назвать не представляется возможным.

Калочайский «паприкадьяр» — комбинат по переработке красного перца — выпускает паприку в разной упаковке: от пятидесятикилограммовых мешков до стограммовых мешочков, уложенных по три в красно-золотую коробочку с прозрачной крышкой.

Эту коробочку можно увидеть в каждом магазине, в любом уголке Венгрии.

Даже в Сегеде.

«Даже» потому, что в Сегеде своя паприка, а для некоторых чисто сегедских блюд подходит только она. Для сегедского холасле, например.

Пламенный холасле

С берега Тисы видны были какие-то сооружения, покрытые металлической сеткой. Река здесь не очень глубока, и прикрывающая сетка была почти вровень с водой. Из-под сетки слышался неумолчный плеск, словно там барахталось некое существо, обширное и в то же время верткое.

То плескались зеркальные карпы. Рыба нагуливает вес и жир в искусственных прудах — их много в Венгрии. Обычно карпов отлавливают прямо в пруду и в наполненных водою автоцистернах развозят по магазинам.

Но в Сегеде считают, что прудовая вода придает рыбе тинистый запах. Наверное, кому-то это и сойдет, может быть, даже существуют и любители карпа прямо из пруда — только для сегедского рыбацкого супа холасле такой карп не годится. Для холасле нужен карп из реки. И несколько последних дней жизни рыбе дают порезвиться в Тисе — хорошенько очиститься в проточной речной воде. В гигантских сетчатых садках зеркальный карп «доходит до кондиции». А оттуда он уже попадает на сегедский консервный комбинат, где в сине-красные жестянки запаивают готовый суп, или прямо в «Рыбацкую корчму» здесь же, на берегу.

...Суп подают в серебряном котелке, подвешенном на чугунном крюке. Ярко-красная поверхность подернута золотистой прозрачной дымкой, и первые десять огненных ложек лучше всего запивать водой — ее всегда ставят непривычному человеку.

Холасле отличает от других рыбных супов то, что из рыбы не сцеживают кровь; что при варке суп не мешают, чтобы не повредить нежных кусков карпа, и что добавляют в него свиной жир с паприкой. Так делают холасле во всей стране. Но сегедский холасле всех лучше. Это утверждают в Сегеде, и я не встречал венгра, который бы с этим спорил. Лучший холасле везде называется «сегедский», но, как всем понятно, действительно сегедский он только в Сегеде. Во-первых, потому что вода в Тисе самая вкусная, а во-вторых, здешняя паприка самая острая.

Есть, наверное, много причин, по которым одни и те же плоды земли столь отличаются вкусом и видом в разных местах. Ученые-ботаники и специалисты-агрономы могут назвать их десятками.

Но объяснение, которое дали в Сегеде, оказалось неожиданным. Счастливый случай свел меня с двумя любезными доцентами-медиками местного университета, Имре Мечем и Иожефом Мольнаром, отличными знатоками своего края и большими любителями его истории.

— Дело в том, — сказал Иожеф Мольнар, — что паприка здесь совсем особая родится. Сегедская.

А Имре Меч добавил, поясняя:

— Земля здесь очень древняя.

Что это значит, я понял на следующий день.

Археологическое поле

У доцентов Меча и Мольнара не было в тот день занятий: в университете шли экзамены, и я удачно попал в «окно» между двумя группами. Мы поехали от Сегеда на юг, через Тису по мосту, по главной улице Уйсегеда — нового заречного района города. В квартале от реки стоит дом, где живет доцент Имре Меч, и мы должны были на минуту задержаться у его подъезда. Очень скоро доцент вернулся, держа в руках пару резиновых сапог, а под мышкой вместительный полиэтиленовый пакет. Не объясняя назначения этих предметов, он положил их рядом с собой на заднее сиденье, и мы тронулись дальше.

Справа от дороги полыхали вдали газовые факелы. Они сразу становились видны, когда шоссе пересекало слегка всхолмленную равнину, возделанную сколько глаз хватал. Но этого пространства, не закрытого домами, было не так уж много: едва кончалась одна деревня, начиналась другая. С бледно-голубого неба ярко светило и даже сквозь автомобильные окна припекало солнце, и, если бы не голые ветви деревьев, трудно было бы поверить, что кончается декабрь.

Уже во второй деревне появились двуязычные надписи: «Cukrazda»-«Сладкарница», «Vendeglo»-«Kpчмa» — население тут смешанное, и в одних деревнях вместе живут венгры и сербы.

С шоссе мы свернули налево, поехали между полей, и, когда последние дома деревни Серег остались в километре от нас, доцент Мольнар остановил машину, открыл окно.

— Смотри, — сказал он, — что это такое?

— Овес, — отвечал я наобум, — озимый.

— Археология! — дуэтом возразили оба доцента. — Археология!

И Меч протянул мне сапоги — без них я вряд ли смог бы сделать хоть два шага по вспаханной мокрой земле.

Доценты остались в полуботинках, но очень скоро я убедился, что мне за ними не угнаться — энтузиасты археологии, они неслись по вывороченной земле, как по асфальту. Ежеминутно наклоняясь, они поднимали с земли какие-то комья. Они расходились далеко, вглядываясь, как грибники, себе под ноги, звали один другого, передавали из рук в руки бесформенные комки. Быстро отколупывая глину, доценты подносили черепки к глазам и делали заключение, словно ставили диагноз: «Палеолитикуш!», «Неолитикуш!» Некоторые находки они тут же отбрасывали, другие, очевидно более интересные, клали в полиэтиленовый мешок, который нес я.

Казалось, что земля здесь перемешана с черепками в равной пропорции. Очень скоро и я стал замечать кусочки гладкой обожженной глины и даже поднял остаток горлышка какого-то кувшина с обломком ручки.

Экскурсия завершилась быстро: минут через двадцать мешок стал полон, и мы отнесли его в машину.

Оставалось заехать на обратном пути в деревню: доценты хотели купить там по связке чересне-паприки. По их словам, такой злой чересне, как в Сереге, нет более нигде в округе.

...В деревне Серег у оплывшего рва — остатка древнего поселения — вежливый старик в черной шляпе косил пожухлую траву. На скошенных местах сквозь стерню просвечивала земля. Мне показалось, что в ней я вижу те же черепки, что и на археологическом поле. Старик приподнял шляпу, когда мы подошли, и взглянул на прозрачный мешок с находками. Он отложил косу, порылся в кармане и протянул мне палевого цвета кусок обожженной глины.

— Неолитикуш! — вырвалось у меня, ибо это слово я слышал от доцентов чаще всего.

— Нэм! — отвечал серьезно старик. — Палеолитикуш!

И я вдруг понял, почему так крепка паприка в деревне Серег...

Калоча — Сегед — Москва

Л. Минц

Городки изначальные

Победоносный поход сравнительно небольшого отряда Ермака, покорение им обширного Сибирского ханства иногда сравнивают с ошеломляющими завоеваниями Кортеса и Писарро в Новом Свете: горстка смелых и прекрасно оснащенных технически европейцев разгоняет громом орудий несметные толпы туземцев, покоряя целые царства. Однако в случае с Ермаком такое сравнение не годится. Сибирское ханство было таким же феодальным государством, как и Московское царство, хотя и находилось на несколько более низком экономическом уровне и включало в себя патриархальные общины лесных и степных племен. Кроме того, феодальные усобицы в Сибирском ханстве, а также слабая заселенность его обширных территорий вряд ли давали возможность хану Кучуму собрать в единый кулак достаточно большие силы. К тому же и само это войско было разложено междоусобными стычками. Дружина Ермака, напротив, была единым организмом, испытанным в борьбе с племенами Приуралья, не раз покушавшимися на все расширяющееся «царство» Строгановых, и каждый из бойцов представлял собой самостоятельную боевую ценность. Казаки — профессиональные военные — в совершенстве владели всеми видами оружия, имели опыт войны и с европейцами, и с азиатскими армиями. Что же касается вооружения, то тут наблюдалась разница, опять-таки не столь разительная, как поначалу может показаться. Чем могло быть вооружено Кучумово воинство? Из оружия ближнего боя это были копья, дротики, сабли, топорики, булавы, кистени, ножи и кинжалы. Метательным оружием служил лук, сложный, клееный, составленный из нескольких кусков дерева, усиленный роговыми пластинами и сухожилиями. Это мощное оружие на расстоянии метров в сто могло поразить насмерть даже бойца, защищенного кольчугой. Защитное вооружение состояло из кольчуг, пластинчатых доспехов — куяков, зерцал, кольчужно-пластинчатых бехтерцов, юшманов, стальных наручей, поножей, шлемов, кожаных, плетеных и стальных щитов. Отборные всадники защищали своих боевых коней металлическими доспехами — налобниками, попонами. Тесные этнические, культурные, торговые, династические связи сибирских ханов со Средней Азией позволяют говорить о широком импорте оружия из ведущих центров Среднего Востока. Например, шлем, по преданию, принадлежавший самому Кучуму и ныне хранящийся в Оружейной палате, представляет собой выдающееся по качеству и отделке изделие лучших иранских мастеров. Оружие местной выделки уступало качеством и разнообразием привозному, но в общем было вполне приемлемым. Знали в Сибирском ханстве и об огнестрельном оружии благодаря тем же южным связям. Более того, вероятно, там имелось несколько образцов пушек и ружей, но были они лишь престижной диковинкой. А что у Ермака? Тела его бойцов прикрывали те же кольчуги, куяки, бехтерцы, шлемы и русской выделки, и европейской, и восточной. Похожи были и сабли, копья, булавы, кистени, луки и самострелы. Но вот ружьями да пушками, их количеством, в данном случае прямо перешедшим в качество, войско Ермака выгодно отличалось от сибирцев. Пушки, пищалей, дробовые ружья на отряд в 1000 человек давали огромную по тем временам огневую насыщенность. Причем, кроме фитильных пищалей, были и испанские аркебузы — гораздо более скорострельные и надежные колесцово-кремневые ружья. Имелись и популярные в Европе многоствольные орудия, не исключена и последняя западноевропейская новинка: ручное маломерное оружие с колесцовым замком — пистолет. Богачи Строгановы с их европейскими связями могли вооружить дружину по последнему слову военной техники, которая именно в XVI веке начала резко вырываться вперед. И в умелых, опытных руках она стала неотразимой. Применение массированного огневого удара, тактика, вся построенная на максимальном использовании огнестрельного оружия, постоянно давали преимущество Ермаку над войсками Сибирского ханства.