Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №05 за 1971 год Страница 14

Верблюжий рынок

Наш караван отправился в путь на заре. Верблюды шли гуськом, размеренным энергичным шагом.

Одногорбый африканский верблюд-дромадер — невероятно упрямое животное, капризное и норовистое. Он никогда не проявляет к человеку той привязанности, какая вырабатывается, скажем, у лошадей. Лежащий верблюд поднимается в полном смысле из-под палки, упрямясь, огрызаясь. Особенно строптивы верблюдицы — доят их, например, стреноженными трое мужчин.

Но как бы ни проявлял свою неприязнь к человеку верблюд, кочевник не может обойтись без него. Ведь у него нет иного богатства, кроме верблюдов. Верблюд — источник жизни кочевых племен, причина их извечных скитаний. Весь смысл многомесячных переходов состоит в том, чтобы найти для верблюжьего стада новое пастбище и воду, чтобы выгодно продать взрослых верблюдов и купить молодняк, который снова надо перегонять по сахарским дюнам в поисках чахлых колючек и затерянной в песках воды...

Из верблюжьей шерсти делают плотную ткань для палаток. Жирное молоко верблюдиц идет на приготовление масла. Даже верблюжья моча находит множество применений в обиходе (кочевники считают ее универсальным лекарством), а высушенный помет служит топливом.

Городишко Гулимин, куда двигался наш караван, знаменит своими верблюжьими рынками. Сюда гонят стада верблюдов кочевые племена, не знающие ни паспортов с въездными визами, ни границ. Верблюдов покупают марокканские и мавританские воинские части: никакой вездеход не заменит в песках «корабля пустыни». Покупают крестьяне-пахари, чтобы запрячь верблюда в соху. А оборотистые купцы покупают их, чтобы перегнать в другую страну и там выгодно перепродать.

Торговля верблюдами — главное занятие Гулимина, пыльного, насквозь продуваемого песчаными бурями. Когда к концу второго дня мы добрались до города, торг на рыночной площади, шел вовсю. Верблюдов согнали, наверное, тысяч пять, не меньше, но покупатели каким-то образом ухитрялись быстро найти какое-то одно нужное им животное. Облюбовав дромадера, покупатель начинал долгую и упорную торговлю. Дискуссия о цене может длиться часами, может быть отложена и на следующий день. Когда сделка совершена, новый хозяин ловко пропускает конец веревки через ноздрю верблюда и ведет его за собой.

В тот день мы закупили около пятидесяти молодых тонконогих верблюдов, согнали их в стадо, и наш пополнившийся караван, не мешкая, снова взял курс на юг — в самое сахарское пекло, откуда, как из раскаленной печи, полыхало жаром.

Аристократы и вассалы

Туареги-кочевники называют себя «имохаг», что значит «свободные». Привилегия «свободного» — носить покрывало — «литам» и синий плащ — «ган-дурах». Только он имел право разводить верблюдов и ездить на них. Своих вассалов — оседлых жителей оазисов — туареги называли «келль улли» — «овечьи люди», даже если те и не разводили овец, а выращивали просо, пшеницу или делали глиняную посуду. Вассалы платили своим хозяевам ежегодную дань зерном и скотом, те же обязаны были защищать их от набегов других кочевников. Население оазисов тем не менее жило в вечном страхе: обычно «покровители» отбирали урожай, оставляя своим вассалам столько, сколько нужно, чтобы не умереть с голоду. Да и другие кочевники могли угнать людей в рабство. Молодые независимые государства взяли на себя охрану мирных жителей. Понятно, что могущество кочевых аристократических родов пошло на убыль. Жизнь поставила гордого кочевника перед необходимостью искать себе в окружающем мире новое место. Но среди тех, кто уже сменил традиционные одежды на простое платье рабочего нефтяных промыслов или шофера, преобладают оседлые люди. Единственная же профессия, которую «аристократы пустыни» признали достойной себя, — это служба «мехариста», верхового полицейского на верблюде. Пустыня консервативна. Сахара пока еще мало изменилась, и как следствие — мало изменился характер ее людей. Когда оборванный «аристократ» приходит в автомастерскую своего «вассала», тот немедленно прекращает работу и стелет на пол ковер...

Будни

Табуретка верблюжьего седла то откидывает неопытного седока назад, то клонит вперед. К этому нужно привыкнуть. Это нелегкое дело — стать кочевником, ведь кочевники чувствуют себя на верблюде, пожалуй, уверенней, чем на земле. Землю и все, что связано с земледелием, они отвергают и презирают. Даже глиняной плошки не встретишь в шатре кочевника — только металлическая и деревянная посуда.

Со стороны кажется, что верблюд идет плавным, размеренным шагом. Но когда сидишь в жестко укрепленном на самом горбу седле, то чувствуешь на себе малейший пригорок. Со временем мне удалось выработать хоть какое-то устойчивое положение на постоянно колыхающемся гребне верблюжьей спины. Но первые дни! Чего они мне только стоили! У меня едва хватало сил сойти на твердую землю, а наутро снова карабкаешься на горб, снова раскачиваешься под убийственным солнцем.

Переход до Варзазата занял восемь дней. Для кочевников это не то что нормальный по протяженности путь, это просто жизнь, нормальная и, может, даже более уютная в сравнении с гамом и неразберихой городского привала. Для меня эти восемь дней слились в одно целое из жары, песка и выматывающей тряски. Лишь холод ночей перемежал похожие один на другой дни, и считать можно было только ночи.

Мучила жажда. Воду, разбавленную кислым молоком, выдавали небольшими порциями во время коротких дневных остановок. Вечером, перед заходом солнца, все пили неизменный сладкий чай.

Нужно привыкнуть к этой проклятой жаре, к монотонному качанию в седле, нужно почувствовать ритм жизни этих людей, чтобы вдруг увидеть, что их дни точно так же насыщены событиями, печальными и радостными происшествиями, как и дни любых людей. Только события эти не замедляют шага верблюдов.

...Неожиданный гортанный возглас. Караван остановился, верблюдов заставили встать на колени, чтобы люди могли сойти на землю. Несколько старух бросились к молодой женщине, лежавшей возле верблюда, — она рожала. Мужчины отошли в сторону, сели в круг, закурили. Родовые схватки скоро кончились. Молодая мать с новорожденным забралась на верблюда, и караван продолжил свой путь к горизонту.

...На нас надвигается смерч коричневой пыли, неведомо как и где возникший. Он скручен в толстенный жгут, который стальной вращающейся пружиной крушит все, что встречается на пути. Караван застыл. Смерч извивается змеей, то вращаясь на одном месте, то срываясь в диком порыве. Надо обмануть этот раскаленный сгусток ветра и песка, перехитрить, понять ритм танца смерти. Бен Моктар круто рванул своего верблюда вправо, и весь караван ринулся за ним. Описав дугу вокруг песчаного столба смерти, мы оставили его за спиной. Смерч уплывал от нас все дальше — туда, где мы только что были.

...У одного из кочевников разболелись зубы. Полоскание верблюжьей мочой, приправленной травами, не помогло. Тогда один из собратьев, верно самый сведущий в знахарском деле, пальцами вырвал у больного два зуба и остановил кровь мазью из песка, замешенного на какой-то жидкости.

...Из плотной, абсолютной тишины пустыни постоянно выползают какие-то шорохи, непонятные звуки. «Это бродят пески, — говорит Бен Моктар. — Пески, как и мы, вечно кочуют и никогда не уходят за пределы Сахары».

Песку в Сахаре не так-то и много. Сахара — это хамады — каменистые равнины и сериры — равнины, покрытые щебнем и галькой. И лишь шестую часть великой пустыни занимают песчаные пространства — эрги. Пески эти неподвижны, они намертво схвачены цепкими корнями скудной, но выносливой пустынной растительности. Иное дело барханы. Они очень редки в Сахаре. Барханы — материковые дюны пустынь, холмы сыпучего песка, навеянные ветром и не закрепленные растительностью. Одиночные барханы на плотном грунте (когда песка немного), имеют полулунные или серповидные очертания и не очень высоки. Там, где песок сплошной, образуются сплошные барханы. Все зависит от ветра: там, где дуют устойчивые ветры, образуются продольные барханные гряды, или барханные цепи, поперечные этим ветрам. Там, где сталкиваются и смешиваются противоборствующие ветры, появляются барханные пирамиды самых разных очертаний, чаще всего похожие на звезды. Не закрепленные растительностью барханы вечно движутся со скоростью от десяти сантиметров до пятисот метров в год. Медленно, но упорно ползут они по Сахаре. Кочевники обычно разбивают привал у подножия барханов, потому что им издавна известно (теперь это знают и ученые), что бархан может хранить в себе пресную воду...

Встреча

Пути сошлись. Это, верно, один из тех случаев, когда говорят: бывает же так в жизни. На третьи сутки среди безбрежной пустыни нам повстречался другой караван «голубых людей». Кочевники спешились, церемонно приветствуя друг друга. Поднялись к небу дымки костров.