Под прусским орлом над Берлинским пеплом - ATSH Страница 14

Я всем сердцем понимал переживания Хеллы и разделял их. Мысль о её вынужденном браке с Гансом вызывала у меня глубокое неприятие. Хотелось верить, что всё разрешится само собой, ещё до того, как Ганс решит сделать ей предложение. Видя, как Хелла приободрилась после моего обещания, я почувствовал облегчение. Мне было важно дать ей хоть каплю надежды, защитить её от этого нежелательного союза.

В глубине души я надеялся, что за это время многое изменится, и наша семья наконец перестанет жить по тем гнилым, архаичным законам, которые душили и меня, и всех остальных. Неписаные правила, основанные на выгоде и социальном положении, казались мне устаревшими и жестокими. Я жаждал перемен, мечтал о том, что наступит время, когда личные чувства и желания будут цениться выше выгоды и общественного мнения.

Во второй половине дня мы с Хеллой отправились в конюшню. Несмотря на то, что обоих нас учили верховой езде, на этот раз целью нашего визита было нечто иное. Вооружившись корзиной, полной сочных фруктов и овощей, мы направились смотреть на новорождённых жеребят. Я хорошо помнил, с какой нежностью Хелла всегда относилась к животным. Она была настоящей любительницей братьев наших меньших и давно мечтала завести собаку. Стены её комнаты украшали картины с изображениями самых разных пород — от изящной басенджи до мощного ротвейлера. Там же красовался портрет Дэша — любимого пса королевы Виктории.

Едва переступив порог конюшни, Хелла сразу же заметила вороного коня отца и направилась к нему. Несмотря на свою грозную, угольно-чёрную окраску, конь обладал довольно мирным нравом. Впрочем, в нём чувствовалась доля хитрости. Он мог прижаться к стене, изображая испуг, вынуждая проявлять к нему особую ласку, и таким образом выманивать почти всю принесённую морковь. Сердобольное сердце Хеллы было готово отдать ему всё и даже больше. Она нежно чесала его за ушами и по шее, целовала в бархатистую морду и щедро угощала морковью и хлебом.

— Люди жестоко относятся к животным, — с горечью в голосе произнесла Хелла. — Собаку посадят на цепь и заставят сидеть в холодную или дождливую погоду. И дай бог, если будет будка, а то и вовсе под уголком крыши сидят, дрожат от холода. Кошечек пинают, бьют, не пускают в дом… Её голос дрожал от негодования.

— От нищеты свирепы, от богатства слепы, — философски заметил я, качая головой. — Дитя брошенного не накормят, а ртов много, так и бросят умирать, иль побираться пошлют. А ты животных жалеешь… Немец немцу не поможет, а арапа тащат, и все восторгаются диковинкой. В моих словах слышались и горечь, и ирония.

— Неужели люди будут всегда такими злыми? — спросила Хелла, поворачивая голову ко мне. В этот момент вороной конь отца легонько толкнул её носом в плечо, привлекая к себе внимание.

– Пока не научатся к себе подобным относиться с любовью, животное любви не увидит, – прозвучало где-то рядом. Слова повисли в воздухе, зацепившись за что-то внутри, острое и колючее. Я машинально запустил руку в плетёную корзину, полную сладкой, сочной моркови, вытащил увесистый корнеплод, но к Хелле так и не подошёл. Шаги сами собой направили меня к соседней лошади.

Внезапный гнев вспыхнул во мне горячей волной. Нет, не на Хеллу, конечно же. На что-то другое, большее, чем просто забытая морковка. Это было юношеское нетерпение, кипящий протест против взрослой, закостенелой несправедливости, пропитавшей, казалось, каждую клеточку этого мира. Я стоял на пороге того самого бурного расцвета, когда кровь кипит, а душа требует бунта против всего, что не вписывается в идеальную картину мира. Я думал: "Подростки — лучшие мятежники, истинные революционеры, вооружённые несокрушимой верой в свои идеалы, готовые с яростью защищать их, вплоть до последней капли крови, не останавливаясь даже перед тем, чтобы разорвать плоть несогласного оппонента".

А потом… Я представлял: "Потом, когда мне стукнет двадцать пять, сердце, израненное и уставшее от бесконечной битвы с невидимым врагом, обмякнет, сдастся. И я, утратив юношеский максимализм, начну смотреть на мир примиренческими глазами своих предков, приняв его таким, какой он есть, со всеми его изъянами и противоречиями".

Но Хелла… Я почти физически ощущал, как в ней, молодой и полной жизни, тоже зарождается дух бунтарства, неутолимая жажда справедливости. Это было видно по едва заметной дрожи, пробежавшей по её руке, когда мои слова, наполненные горечью и негодованием, долетели до неё. Эта дрожь, словно эхо моих собственных чувств, отразилась в её темных, глубоких глазах.

– И всё-таки мне кажется, что злиться мы можем по незнанию своему, – произнёс я, задумчиво глядя на Хеллу. – Часто большую роль в этом играет неосведомлённость. Людям свойственно отвергать всё непривычное, непонятное, встречая его с агрессией. Это как защитная реакция на что-то чуждое. «Но потом… – я протянул лошади морковку, — потом, когда начинаешь изучать вопрос, читаешь книги, знакомишься с мыслями философов, политиков, учёных, мир постепенно проясняется». Начинаешь хоть немного понимать истинную природу вещей, причины и следствия происходящего.

Мой взгляд переместился на черно-белого жеребёнка, мирно лежавшего под ногами Хеллы. Малыш, ещё не знавший всех сложностей и противоречий взрослого мира, казался воплощением безмятежности и невинности. Возможно, именно эта незамутненность восприятия, отсутствие предубеждений и делает детей более открытыми к новому, менее склонными к гневу и агрессии.

– Благодаря тому, что все они читают этих гениев мысли, сами становятся надутыми жабами вроде них, и смотрят на мир их глазами, но никак не своими, – с жаром в голосе ответила Хелла. – Вот, я не терплю жестокости к животным. Ты только посмотри на это существо с добрыми глазами, – она кивнула на жеребёнка, – беззащитное, не может дать ответа… И я хочу их всех спасти, накормить, позволить им жить в тепле. А потом… – в её голосе послышалась тревога, – а потом, я прочитаю труды мыслителей, и… может, тоже возненавижу животных, как все эти толстосумы? Вдруг эти книги изменят меня, заставят отказаться от своих убеждений?

– Глупышка, – улыбнулся я, глядя на её взволнованное лицо. – Знать то, что знают образованные люди, – неплохой способ вести с ними войну. Один только ум, как и одно только образование, не способны свернуть горы. Сила – в их сочетании. И будучи образованной, дорогая моя Хелла, ты сможешь гораздо эффективнее бороться за то, чтобы люди любили животных. Ты научишься аргументировать свою позицию, опираясь на знания, а не только на эмоции. Ты сможешь