Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1986 год Страница 15

Знают грозный лай Доны и медведи, спускающиеся сюда с горных склонов. Знают и опасаются, особенно самый крупный и драчливый из них — Корноухий, прозванный так за оторванное в потасовке с собратьями ухо. По весне Николаенко с Доной встречался с целыми семьями медведей. А зимой по каньону пробегают и волки. Ко всему привык здесь Николаенко.

Дом сейчас пуст, хозяин на обходе в лесу. В ожидании возвращения вертолета я спускаюсь по крутому склону каньона.

Всюду среди камней и травы сочится вода. Сапоги скользят, и, чтобы удержаться, хватаюсь за ветки кустарника. Останавливаюсь, и глаза жадно вбирают открывшуюся картину.

На зеленых берегах быстрой речки переливаются синие, красные, серые, желтые мазки разноцветных глин. А от них к сиреневым скалам, в голубое небо поднимаются высокие белые столбы. Десятки гейзеров — фонтаны пара и кипятка, все непохожие друг на друга,— Водопадный, Фонтан, Конус, Горизонтальный, Непостоянный — бьют, клокочут в долине реки Гейзерной.

Те, кто изучал гейзеры в Исландии или Новой Зеландии, США или Японии, утверждают, что все же подобной Долины гейзеров нет нигде.

Скольжу ниже и выкатываюсь на самый берег речки, к которой шумят, бегут со всех сторон ручейки. Передо мной обнаженный крутой скальный склон. По нему потоками хлещет вода, а у подножия, словно сокровища, породы всевозможных оттенков. Это и есть наплывы гейзерита, минеральные отложения, которые отличаются формой и цветом вокруг каждого гейзера. Их-то потихоньку и обкалывали, особенно в прежние времена, всевозможные коллекционеры, не зная, вероятно, что сувениры из гейзеритов вскоре разрушатся, так что гейзеры, копившие эти «ожерелья» тысячелетиями, могли лишиться своих украшений за несколько туристских сезонов. А ведь благодаря гейзеритам появились такие имена у гейзеров, как Розовый, Жемчужный или Сахарный...

От порывов ветра столбы пара змеились по скалам, как дым во время пожара. Гейзеры выбрасывали струи с такой силой, что с противоположного берега лицо обдавало теплыми брызгами. Хорошим «банным духом» тянуло из земного чрева. Словно Плутон, владыка подземного царства, надумал побаловаться банькой.

С неба несся вертолетный гул. Так и не удалось мне дождаться извержения самого крупного гейзера Великана, чей двухметровый в поперечнике столб кипятка взлетает на тридцать метров, а клубы пара видны за десятки километров.

Но с Долины лишь начались мои шаги по Узонско-Гейзерной депрессии. Впереди ждала кальдера вулкана Узон, куда меня пригласил вулканолог Геннадий Александрович Карпов.

Ми-8 легко снялся с деревянного настила у кордона и полетел к кальдере. Это через горные кручи 14 километров — пешком неблизкий путь, а долететь можно в считанные минуты.

Машина делает плавный вираж над слишком ровным для этих гористых мест пространством. В моем блокноте так и записано: «пространство». Не то долинка небольшая, не то болото, но уж очень правильной, округлой формы. Сверху оно кажется серым и плоским. Но вот мы снижаемся, и начинают проступать на этой плоскости водяные окна, к которым текут ручьи. Над всей поверхностью курится пар, и становится заметным, что эта округлая долина окружена холмистым валиком, у подножия окрашенным ягодниками в красный цвет.

— Породы, слагающие «кровлю» вулкана Узон, после мощного извержения опустились вниз, вот и образовалась такая кальдера,— кивает в иллюминатор командир вертолета Владимир Петрович Самарский.— Правее видите синее пятно — это и есть стационар Института вулканологии.

Самарский, известный летчик камчатского неба, любимый вулканологами, из скромности умолчал, сколько он сюда перевез стройматериалов для дома. Я знал, что лесник Николаенко, несмотря на понимание важности работы геологов и биологов, не давал тронуть ни одного заповедного дерева ни здесь, ни в Долине.

Самарский не только перевозил грузы днем и ночью, но и сам разгружал вертолет. «Размяться что-то хочется»,— небрежно ронял Владимир Петрович и взваливал на спину деревянные брусья, что уж никак не входило в его обязанности пилота.

Да, этот дом для вулканологов строили всем миром. Естественно, главной пружиной «домостроительного треста» был Карпов. Как лицо заинтересованное в существовании стационара на Узоне, он привлек к делу своего друга — архитектора. Тот сделал проект и все рабочие чертежи голубого дома с мансардой. Правда, на практике он оказался ярко-синим. Добровольцы-строители появлялись каждое лето (иначе на Узон теперь не проникнешь). На стройке заметна была суета, но... стены упорно не росли. Как-то раз Карпов оторвался от своих наблюдений у горячих источников и внимательно посмотрел в бинокль. Оказалось, что вся бригада купается в теплом озере, а один доброволец «стучит» топором, остроумно привязанным веревкой через блочок к собственной ноге.

Работничков с позором изгнали из узонского рая. Привлекли моряков-отпускников. Те разобрали старый дом на побережье и вертолетом перетаскали бревна в горы. «Люблю в отпуск ходить по твердой земле,— приговаривал боцман с сейнера «Красивый» Иван Березин, ловко обрезая доски, ладно все приколачивая и обстругивая.— Вот возведу домик — и в море...»

И дом, как рассказывали мне вулканологи, вырос на удивление быстро. К нему-то сейчас я и держу путь, стараясь не оступиться с тропинки, пробитой на пружинистых здешних почвах. Почему-то эта тропа напомнила мне другую. У Брэдбери герой рассказа из настоящего переносится на подобную тропу в древнем мире. Там нельзя безнаказанно загубить ни одну травинку, ибо гибель любой былинки в далеком прошлом отзовется катастрофой в будущем.

Тропинка теряется, и я растерянно оглядываюсь кругом, пробуя отыскать путь среди болотной растительности, озерец с подозрительно топкими берегами. Ровная дымящаяся кальдера напоминает огромную сковороду, на которой что-то бурлит, скворчит и пышет паром. Чужой, незнакомый мир. Неторопливо летящий птеродактиль оказался бы здесь совершенно уместным.

И тут из-за синего дома Узонского минералого-геохимического стационара, из облака пара, появилась коренастая фигура спасителя, решительными шагами двигающегося ко мне навстречу. Рассовывая по карманам штормовки полиэтиленовые флакончики, подходит Карпов, крепко пожимает руку, сразу же приглашая в обход по Восточному термальному полю.

— Смотри под ноги, полости могут обрушиться,— бросает Карпов, а сам, выставив вперед мушкетерскую бородку, широко шагает в своих сапогах с отворотами.

Вокруг земля шипит как проколотый мячик. Сотни мелких парогазовых проколов, бессточных воронок, грязевых котлов, мощных грифонов и источников с кипящей водой выходят на термальной площади... Грунт здесь зыбкий, попробуй не провались! Один раз нога ушла поглубже, и я даже сквозь резину сапога ощутил жар земли. На глубине уже десятков сантиметров, в глинистой жиже, температура нередко превышает 100°С. А вылезти быстро из вязкой глины, образовавшейся вокруг источников, практически невозможно. Так что надо остерегаться этих проклятых полостей с тонкими сводами, как советует Карпов.

Он уже присел у источника и, осторожно зачерпнув ковшиком горячей воды, промывает свои посудинки. Услышав мои чавкающие осторожные шаги, лукаво улыбается:

— Целехонек? Не провалился? Вот полюбуйся — источник Трещинный — сидит на тектонической трещине. Будем брать отсюда пробу термальной воды.

Затем ту же процедуру Карпов проделывает у соседнего источника. Вроде бы два источника рядом, как братья-близнецы, а состав воды различный.

— Здесь в термальных водах живут микроорганизмы, а в других местах — нет,— подходит ко мне Карпов.— Почему? Может быть, разные условия жизни? Хотя вроде бы те же микроэлементы, газы... Может быть, в некоторых источниках мало микроорганизмов, их трудно обнаружить. Это все дело непростое, нужны длительные наблюдения...

Дальше двигаемся к небольшому озеру Серному. Припахивает сероводородом, самым характерным газом для Узона. Посреди озерца лопаются пузыри — выходит газ. Идем по ручейку, на берегах которого заметен желтоватый налет — это «серные пляжи». Глядя на ручей молочно-белого цвета, невольно вспоминаешь молочные реки и кисельные берега из русских сказок. А секрет тут простой — ручей вытекает из озера, где в результате окисления сероводорода обильно выпадают тонкие зерна самородной серы белого цвета.

— Не все знают, что медведи, частые гости кальдеры, находят серные бугры и раскапывают их. Лечатся, что ли? — неожиданно говорит то ли мне, то ли себе Карпов.— Пошли, покажу их любимое место.

По пути он объясняет, что кальдера со своим теплым влажным микроклиматом очень привлекает животных и птиц. У кромки термального поля, на прогретой земле, зимой не бывает снега, зеленеет мох и трава. Благодаря этому у пернатых, например, наблюдаются любопытные отклонения в поведении. Намного раньше начинается гнездование. Быстрее появляются птенцы, быстрее и растут. Птицы успевают даже, на удивление всем, произвести два потомства в год.