Журнал Поляна - Поляна, 2013 № 02 (4), май Страница 15

— Кто он такой, что за фрукт? Был уже один такой, Чемоданов по фамилии, да плохо кончил. — Причем тут Чемоданов! — вспылил Канцеляров.

— Ну как же, — усмехнулся полковник Петрович, то ли бессмысленно, то ли, наоборот, с каким-то глубоким, одному ему ведомым значением, — ты ведь, кажется, был его лучшим другом. Так сказать, яблоко от яблони…

Канцеляров было тоже осклабился, пытаясь подделаться под тон полковника.

— Хе-хе!

— Не улыбайся так, — вдруг резко бросил ему полковник Петрович, глядя на Канцелярова такими ужасными пустыми глазами, что тому, лопающемуся от злости, пришлось прикусить язык.

Канцеляров чувствовал себя настолько уязвленным этим обращением, что даже на Елену поглядывал с подозрением. А что если и в ней засквозит высокомерие?

Несмотря на растущую подозрительность, точно так же, как он в свое время сделался для Елены совершенно необходимым собеседником, которому она могла излить то, что было на душе, — точно так же и она сделалась для него человеком, которому он спешил выложить то, что его беспокоило, злило и мучило.

Он сделался ужасно мнительным. Признавался Елене, что иногда у него возникает такое ощущение, что против него плетутся заговоры и интриги, что какая-то темная сила хитроумно направляет его самого, и он начинает гробить все своими собственными руками. И, что самое ужасное, все его попытки увернуться, что-то изменить, якобы оборачиваются еще более неприятными вещами и предзнаменованиями. Конечно, что-то подобное происходило в свое время и с Чемодановым. Но ведь он-то совсем другое дело!

Однажды Канцеляров признался Елене в удивительной вещи.

Якобы на самом деле вся так называемая идея Тайного Братства Счастливцев — не что иное, как от начала до конца плод его воображения. То есть заведомая чепуха, спекуляция. На самом деле он этому никогда не верил. Он, дескать, нарочно подкинул ее Чемоданову. Он твердо настаивал на этом.

— Зачем же ты это сделал? — побледнев, спросила Елена Белозерова.

— Так, ради шутки…

— Объясни!

— Ну, во-первых, хотел немного растормошить скучающего, скисшего друга, начавшего разочаровываться в науке. Отсюда все эти разговоры о силовых полях и энергетических линиях. Своего рода невинная мистификация и розыгрыш. Во-вторых, в глубине души, ты знаешь, я ведь большой романтик. Мне нравится облекать некоторые научные и коммерческие идеи в некие загадочные одежды. Конечно, я добился огромных успехов в своих начинаниях. Но это не имеет ничего общего с мистикой

— Значит, это полная чепуха? — повторила Елена. — Никаких центров счастья?

— Да! Да! Да! — с каким-то остервенением закричал Канцеляров, словно чувствовал себя загнанным в угол.

Он заявил, что и теперь, даже после всего случившегося, будучи человеком науки и культуры, ни на мгновение не верит, что нечто подобное может существовать. И вместе с тем постоянно ощущает какую-то внешнюю темную силу, может быть, вполне реальную, хотя явных фактов у него пока нет. То есть он стал бросаться из одной крайности в другую. Стал опасаться даже за саму свою жизнь… И все из-за какой-то нелепой шутки!

— Странная шутка… — едва слышно произнесла Елена Белозерова.

В конце концов, Канцеляров заявил, что мог бы бросить эту дурацкую игру в Тайное Братство в любой момент. Но его бесило само отношение этих людей к нему — к Канцелярову, который все это сочинил. Он философствовал о том, что рано или поздно любая компания, партия, братство разлагается морально и нравственно, загнивает, превращается в очередного «коллективного Распутина», становится опасной для самих себя и окружающих. Но, главное, он был уязвлен в самых святых чувствах. Он трудился, подбирал, объединял людей, составлял из них особый круг, а его самого в результате вышвырнули, как мусор. Как огрызок. Вышвырнули из собственной же чудесной фантазии. Да еще смотрят, как на сумасшедшего. Хуже! Как на расово-неполноценного. Фашисты! Сами себя любят, хвалят, а перед ним лицемерят, иезуитствуют, его унижают, тычут носом туда, откуда он, исключительно благодаря своим талантам, едва выбрался. Да как они смеют?! Ничтожества с гипертрофированным самомнением, воображающие себя какой-то высшей расой, кастой, корчат из себя богов. Это ж настоящий расизм! Он, конечно, понимает, что даже в животном мире каждый вид метит и охраняет свою собственную территорию. Но он не какой-нибудь животный вид! Если и вид, то самый высший. Если уж говорить о мистике, об энергетических линиях, если Канцеляров и сделал в этой области открытие, то оно заключается в том, что счастливцами не рождаются. А эти, видимо, считающие себя высшей расой, на самом деле никакие не счастливцы, а лишь прилипалы, паразитирующие на силовых полях и энергетических линиях, на таланте других людей. Не хуже него понимают, что все это ненастоящее, несуществующее. Он, Канцеляров, в миллион раз сильнее, умнее и решительнее их. Дураки! Он найдет себе другое Тайное Братство и так далее…

— Что случилось? Что такое? — удивленно спросила Елена Белозерова, когда он вдруг остановился и замер в одной позе, словно к чему-то прислушиваясь, а затем быстро подошел к окну и, осторожно отодвинув портьеру, выглянул на улицу.

— Ничего, — задумчиво пробормотал он, — ерунда какая-то…

Последнее время вокруг него действительно творилась какая-то ерунда. То перед дверью обнаружилась аккуратная колбаска кала неизвестного происхождения, то во дворе болтались и искрили оборванные электрические провода, то хулиганы подожгли газеты в его почтовом ящике, то на крыле машины появлялось слово из трех букв… Это, конечно, не кирпич на голову, не взрыв газового баллона и уж, конечно, не полынья на малой Волге, однако, согласитесь, никак не могло доставлять большого удовольствия.

— Но ведь Гречишкин, Гречишкин-то никуда не исчезает! — вырвалось как-то раз у Канцелярова. При всем при том, что он продолжал категорически отказываться верить, что, может быть, это все-таки имеет какое-то отношение к энергетическим полям и силовым линиям. Твердил об этом даже с чрезмерной горячностью.

— Ты, как женщина, конечно, суеверна, готова поверить в эту чертовщину, — отвечал он Елене, когда та, озабоченная и напуганная странными знаками, видя недобрые предзнаменования, высказывала опасения, как бы с ним не произошло какой-нибудь беды, наподобие того, что случилось с Чемодановым. Иногда казалось, что он немного заговаривается. Например, называя всю мистику и магию «собачьей чушью», а себя убежденным агностиком и естественником, в то же время вдруг принимался без удержу бахвалиться, что, если кто и обладает особыми мистическими качествами, то только он сам. О, может быть, он действительно противен и смешон, — но пусть тот, кто замышляет против него недоброе, поостережется! Мол, у него и фамилия особая. Вовсе не от «канцелярии» или «канцелярских принадлежностей», как это может показаться на первый взгляд. О, в ней, в его фамилии содержится гораздо более страшная сила! Нечто злокачественное, фатальное, разъедающее, непобедимое. Она происходит от слова «канцер», то есть рак. И он казнит своих врагов страшными египетскими казнями!

— Ну, ничего, — в конце концов успокаивал он Елену (а на самом деле успокаивал самого себя), — скоро погуляем на свадьбе, а затем отправимся в какой-нибудь сказочный круиз…

Порой на него было жалко смотреть. Почернел, сморщился, сам стал похож на обгорелую спичку.

Несколько дней ничего не происходило. Канцеляров лишь зло шутил и язвил. И вдруг, проходя мимо своего покоробившегося, обгорелого почтового ящика, который еще не успели заменить и из которого еще сеялся газетный пепел, он увидел там что-то белевшееся. Протягивая руку, чтобы достать почту, он уже знал, что это могло быть, хотя весь его здравый смысл кричал ему о том, что подобного не может быть. Не могло повторяться так буквально!.. Однако это было оно — «нехорошее письмо».

На следующий день ровно в полдень Канцеляров позвонил Елене Белозеровой.

— Вот сижу на скамеечке напротив Храма Христа Спасителя, — рассказывал он, — дышу свежим воздухом. Думаю, все у меня отлично схвачено. Ты знаешь, я, кажется, определил причину возмущения энергетических линий и силовых полей. И принял, так сказать, симметричный ответ. Чтобы все враждебное было истреблено на корню. Бетон, железо, как говорит полковник Петрович. Что теперь со мной может случиться?.. Елена молчала.

— Вот, кстати, — продолжал он, — гроза собирается. Странная, зимняя. Вот черные тучи, обсыпанные мерцающей электрической пудрой. Сейчас, поди, и молния врежет. Ведь не убьет же, а? Не убьет?.. — Немедленно приезжай ко мне, — сказала Елена Белозерова.

— Ты что, боишься за меня? — удивился он и, неожиданно, она даже не успела ничего ответить, расхохотался. — Я еду! — сказал он.