Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №02 за 1971 год Страница 15

— Мы придем к власти! — рявкнул со своего места в микрофон Гальвер так, что задребезжали громкоговорители. — Мы придем к власти во что бы то ни стало!

В зале поднялся невообразимый рев. На трибуну полезло сразу несколько ораторов. Жюль взглянул на часы. Через десяток минут боссы должны были сойтись с глазу на глаз. Он заторопился проверить посты у запасного выхода, хотя в общем-то был спокоен за них — там стояли только свои ребята из «Дельты», все бывшие члены ОАС...

Жюль осторожно приоткрыл дверь. Вокруг овального стола сидели восемь человек. Говорил маркиз:

— Прежде всего ваши парни должны прекратить эти дурацкие манифестации с флагами, никому не нужные потасовки и прочую белиберду. Необходимо готовиться к настоящей атаке, молниеносной и стремительной, как бросок кобры... Все следует подчинить единой цели: дается сигнал, и через два часа несколько тысяч боевых групп, застав врасплох правительство и полицию, по заранее подготовленным спискам берут всех этих левых и либералов, и мы становимся хозяевами страны... Для такого удара нужно объединить наши политические усилия и материальные средства...

Жюль прикрыл дверь. Все шло по плану. Из зала доносился рев тех, кого привели с собой собравшиеся сейчас за овальным столом.

Фотографии человека, призывавшего летом 1970 года собравшихся в парижском зале «Мютюалите» к захвату власти, попали мне на глаза случайно в одной из французских газет. Знакомое лицо: короткий светлый бобрик над квадратным лбом, прищуренные от света юпитеров глубоко запавшие глаза, прямой нос и короткие усы над опущенным чуть влево ртом. Я разглядел даже перстень с черным сапфиром на мизинце руки, которая придерживала микрофон. Сомнения быть не могло. Я уже видел этого человека раньше за многие тысячи километров от Парижа, а если быть точнее, то в 1966 году в лаосской столице Вьентьяне.

Случайное знакомство

В ту осень во Вьентьяне переход к сухому сезону был особенно тяжелым. Все, что оставили после наводнения на улицах воды Меконга, высыхало и поднималось в воздух бурым облаком. Ил, ставший пылью, как ржавчина покрывал пожухлые деревья и стены домов. В барах и лавках появились обычно отсутствующие двери и занавески, но пыль проникала повсюду.

Кондиционер на вилле, где я снимал жилье, вышел из строя после того, как мутная жижа с рисовых полей, кишащая полудохлыми змеями, крысами и трупами собак, подступила к дому и замкнула электропроводку. Поскольку бедствие было всеобщим, приходилось дожидаться ремонта в очереди других пострадавших. А пока, спасаясь от полуденного зноя, я коротал свободное время в кондиционированной прохладе бара отеля «Ланг Санг». Здесь-то случай и свел меня с маркизом де Биннелем.

В полном одиночестве я клевал носом над «Лао пресс», единственной во Вьентьяне газетой на французском языке, когда вдруг услышал:

— Вы позволите, мсье?

Он был тщедушным, этот человек с военной выправкой и щеточкой аккуратно подстриженных усов. Ровный загар, уходивший за воротник армейской рубашки, свидетельствовал, что он не новичок в тропиках, а побуревшее от пыли правое плечо — что у него машина с баранкой на правой стороне. Такими пользовались на другом берегу Меконга, в Таиланде, где движение было левосторонним.

Тщедушный, не дожидаясь ответа, уселся за столик и тут же ткнул пальцем в мою газету.

— Это не французы, нет, это не французы, мсье! Вы, как я могу судить, немец, и, конечно, огорчены. Рвать с НАТО! Это безумие. Ведь опыт говорит нам, что только сотрудничество всех противников красных может принести необходимый эффект... Не правда ли?

Две недели наводнения, когда приходилось спать урывками, порядком вымотали меня, и, чтобы прогнать дремоту, мне требовалось некоторое время. А человек с того берега продолжал без всякой паузы:

— Сам я никогда не носил белого кепи Иностранного легиона, хотя и воевал в Алжире. Я, видите ли, дворянин и служил в танковых частях. Но я умею ценить настоящих солдат. Первый полк легиона, где было много ваших соотечественников с Рейна, в шестьдесят первом стал козырем генерала Салана... Сами события подталкивают Францию и Германию друг к другу... Я знаю, вы ведь приятель Эриха?

Все становилось на свои места. Эрих Глокенхайм, строивший сейчас во Вьентьяне протестантский собор, попав в плен в России, восстанавливал после войны вокзал в Орле. Однажды, уже во Вьентьяне, на террасе ресторана «У Росси», он поведал мне об этом с помощью тех обломков русского языка, которые ему удалось сохранить в памяти, а мой теперешний навязчивый собеседник, очевидно, был тому посторонним свидетелем.

— Должен вас огорчить, — начал я, но в это время в бар вошел китаец в серо-синем комбинезоне компании «Эйр Америка» и, не глядя на меня, сказал по-английски:

— Джо, самолет через двадцать семь минут.

Джо молча достал бумажник с монограммой и извлек из него визитную карточку и тысячекиповую кредитку. Карточку он положил передо мной, деньги — под недопитую бутылку пива «Клостер».

— До скорого, — сказал китаец за двоих, и они исчезли. На визитной карточке я прочел: Жозеф де Биннель, маркиз, менеджер отделения «Америкэн транспак лао», Нонгкай. И телефон. Бывший танкист, как видно, занимался теперь прибыльным, хотя и весьма сомнительным, с точки зрения закона, бизнесом — частными американскими перевозками между Лаосом и Таиландом через Меконг.

Второй раз судьба столкнула меня с маркизом в начале августа 1968 года в небольшом кафе на площади Нам Кын. Из переулка на большой скорости вылетел серый «лендроаер» и, громко гудя, принялся кружить «округ фонтана в центре площади. На борту машины красовался белый круг с двумя намалеванными в центре черными ступнями. Краска на этом знаке алжирских репатриантов — как правило, бывших оасоацев, называвших себя «черные ноги», что должно было означать их единоличное право на африканскую землю, — была, настолько свежей, что буквально вывалившийся из автомобиля де Биннель испачкал в ней свои шорты.

— Амнистия, друзья, амнистия, — бормотал он. — Бармен, повторить всем за мой счет. Я прошу вас, друзья! — Видно было, что маркиз уже здорово навеселе.

В кафе сидели несколько лаосцев и вьетнамцев, отдыхавших после дневного мотания по базару на жаре, и двое французов, вероятно преподаватели местного лицея, которые тотчас расплатились и вышли. Оставив кофе недопитым, встал из-за столика и я, ибо отнюдь не горел желанием наблюдать, как гулял на радостях получивший известие об амнистии оасовец. Маркиз Жозеф де Биннель показался мне тогда жалким осколком разгромленной и рассеянной фашистской организации, которая уже никогда не возродится вновь. Впрочем, позднее, просматривая западные газеты и журналы, я убедился, что ошибался...

Строго между джентльменами

Покончив с делами в «Америкэн транспак лао», де Биннель вылетел в Бангкок, впервые за много лет предъявив свой паспорт иммиграционным властям с чувством спокойного равнодушия. В бангкокском аэропорту он заплатил двадцать бат за проезд в город на автобусе, но не поехал на нем, а, держа розовый билет в руке, миновал вестибюль, где толпились американские офицеры и солдаты, и вышел на площадь.

— Хотите, я отвезу вас за этот билетик в своем такси, мистер? — спросил вынырнувший откуда-то таиландец в клеенчатой кепочке — у европейца в тропиках от такого головного убора давно выпали бы все волосы. Он подхватил чемодан де Биннеля и сунул ого в старый «опель».

На шоссе в Бангкок была настоящая давка, и маркизу казалось, что хобот зенитной пушки, которую тянул впереди на прицепе военный грузовик, выдавит ветровое стекло при малейшей оплошности водителя.

— Я доставлю вас в отель «Пичбури» в квартале Сомпрасонг, — не поворачивая головы, сказал таксист. — Шесть долларов номер, включая душ и кондиционер. Есть плавательный бассейн. Не люкс, конечно, но там вы будете вдали от любопытных глаз. Мистер Уэкс просил также передать, что он сам найдет вас там.

— У меня мало времени. Послезавтра я должен лететь в Дели, — проворчал де Биннель, не очень-то довольный отелем. Американцы могли бы устроить его и в «Ориентале».

— Он ничего не сказал об этом, мистер, — отрезал водитель.

Через два часа коридорный без стука открыл дверь номера де Биннеля и впустил розового седовласого старца, настолько свежего и холеного, что можно было подумать, будто дело происходит не в тропиках, а на Лазурном побережье. Бриллиантовая булавка в его галстуке была велика ровно настолько, чтобы не казаться фальшивой. Де Биннель поднялся навстречу гостю.

— Кам, — повелительно бросил старец коридорному, — пошли-ка кого-нибудь за прохладительным, а потом покарауль у дверей, сынок. Ведь нам есть о чем поговорить, маркиз? — отнюдь не вопросительным тоном произнес он.