Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №08 за 1960 год Страница 16

Люди и природа

Как быть, если в стране распахан каждый лоскут земли — нет ни целины, ни залежей, если на одного жителя приходится чуть больше половины гектара пригодной для сельского хозяйства земли?

В чехословацком сельском хозяйстве земельные угодья как бы расширяются на тех же площадях. Объем сельскохозяйственной продукции увеличивается прежде всего за счет мелиорации земли, подкормки ее удобрениями и механизации обработки. Сделать это можно было только на кооперативной земле.

В восточной Словакии река Латорица заливала каждую весну 10 тысяч гектаров плодородных полей. В этом году будет положен конец своенравию водной стихии. Система каналов, водохранилищ и плотин не только сдержит реку, но и заставит капризную Латорицу служить людям. В период засухи ей предназначено орошать 70 тысяч гектаров. С помощью мелиорации у необузданных рек восточной Словакии будет отвоевано еще 26 тысяч гектаров новых угодий.

Там, где сельскохозяйственные кооперативы провели мелиоративные работы, урожай зерновых повысился почти на 8 центнеров с гектара, а с каждого гектара кормовых трав получено на 30 центнеров больше сена. Мелиорация изменила географию целых районов республики.

Четыре столетия назад Вильям Шекспир допустил географическую ошибку. В своей «Зимней сказке» он поместил Чехию на берег моря. Если бы великий драматург писал о Чехословакии наших дней, он, пожалуй, оказался бы прав. Настоящего моря, правда, там нет и сейчас. Но его заменяют десятки маленьких и больших искусственных морей — прудов, водохранилищ. Пруд Рожмберк занимает площадь в 711 гектаров. А в Южночешском море — в водохранилище у Липненского гидроузла — в 50 раз больше воды, чем в Рожмберкском пруду. В этих маленьких «морях» разводится рыба.

Мичуринский лозунг: «Мы не можем ждать милостей от природы; взять их у нее — наша задача», — девиз всего народного хозяйства Чехословакии. Здесь не только берут у природы, но помогают ей накапливать, приумножать свои богатства. Много в стране лесов, и лесоводы каждый год прибавляют к ним по 80 тысяч гектаров новых насаждений. А семена лиственницы не только приживаются в своем отечестве, их отправляют на новоселье в США, Данию, Швецию, Новую Зеландию — в 12 стран мира.

Всю осень и зиму, с октября до марта, в чехословацких лесах можно встретить охотников, занимающихся явно не своим делом. Эти странные «охотники» без ружей. Одни из них подкармливают удобрениями деревья. Другие привязывают к стволам пучки овса и сена, насыпают в кормушки собранные с осени каштаны и желуди.

Весной в лес отправляются «птичьи няньки». Собирая яйца куропаток и фазанов, охотники подкладывают их наседкам, помещают в электрические инкубаторы. Целый месяц они выкармливают новое поколение дичи, чтобы потом возвратить его природе. За один только сезон охотники выпускают в леса до 200 тысяч птенцов.

Путешествия в глубь жизни

В Чехословакии любят путешествовать. В отдельном павильоне-шатре располагалась экспедиция, посвященная Иржи Ганзелке и Мирославу Зикмунду, объехавшим три континента. Основным ее экспонатом была «татра». Серебристая, с облупленными боками, видавшая виды автомашина. Она вывозила путешественников из непроходимых лесов, жадных зыбучих песков, пробиралась в самые отдаленные селения африканских племен, обгоняла прилив на берегу Атлантического океана... Теперь эта «татра» занимала пьедестал почета в Сокольниках, и ее тесным кольцом окружали те, кто с интересом читал очерки чехословацких инженеров, кто и сейчас следит за их поездкой по Азии.

Путешествуют и чехословацкие ученые. Они принимали самое горячее участие в исследованиях по программе Международного геофизического года. Их можно было встретить на скованной льдами земле Антарктиды, на судне, разведывающем тайны океанов. В Румынии ученые помогли развести знаменитый чешский хмель, албанцам передали опыт борьбы с насекомыми-вредителями.

Экраны телевизоров, стенды, панно, экспонаты, макеты, муляжи...

Во всем оформлении этой замечательной выставки незримо присутствовал народ Чехословакии — с его высокой культурой, тонким художественным вкусом, жизнерадостным юмором и смекалкой. Словно все — без малого 14 миллионов человек — показывали, рассказывали, раскрывали перед посетителями многообразие жизни своей страны. Это не было сухой констатацией фактов. С гордостью говорили они о чехословацкой химии, удивлялись перевоплощению пластмасс, с трогательной заботой рассказывали о детях, с восхищением — о достижениях медицины и астрономии.

Выставка, даже самая большая из всех выставок Чехословакии, в московском парке культуры и отдыха Сокольники не могла вместить и показать все, чего добились чехословацкие трудящиеся за 15 лет.

У входа на выставку посетителей встречали цветы. Под московскими березками весело пестрел луг чехословацкой весны. Пылали багрянцем нарядные маки. Приветливо кивали головками на ветру кокетливые ромашки. Склонялись белоснежные венчики ландышей. Трепетали на тонких стеблях скромные васильки и незабудки. Раскрывали солнцу нежные лепестки кувшинки. Казалось, что от этих цветов исходит освежающий аромат полей. Трудно было поверить, что все эти 5 400 весенних полевых цветов рождены не природой, а сделаны руками людей — рабочих с завода «Центрофлор» и других предприятий.

Расцвела и маленькая страна, поднятая усилиями трудолюбивых, бережных рук чехословацкого народа.

В. Лебединская

С. Гансовский. Гость из каменного века

— Хотите послушать одну историю? За подлинность ручаюсь. Сам участник.

Все согласились. Подполковник посмотрел на нас и прикрыл дверь в коридор.

— Первый раз решаюсь рассказывать вот так, в компании. Вернее, однажды попытался, но приняли за сумасшедшего... Да. Так вот, это было лет двадцать назад. Точнее, в апреле 1941 года. Мы с товарищем потерпели аварию в Сибири. Петели из Эглонды на Акон, и нам пришлось сделать вынужденную посадку в тайге.

Не буду долго рассказывать, как это случилось. Я был пилотом, Виктор Комаров — штурманом. В метеорологической разведке сбились с курса — вышел из строя гирокомпас, потом попали в болтанку. В облаках самолет вдруг начал проваливаться: наскочили на нисходящее воздушное течение. Я взял штурвал на себя, задрал нос машины, чтобы набрать высоту. Но самолет уже стал вялым. Отдал штурвал, машина меня не слушается: начали обледеневать. Беру круто влево, но и тут никакой опоры, как будто весь мир падает вместе с нами. С двух тысяч метров покатились мы по наклонной. На высоте метров в сто пятьдесят выскочили из облаков. Снежная долина и реденький лес бешено несутся навстречу. Еще несколько попыток взять контроль над машиной — все происходит так быстро, что даже не успеваешь испугаться. Удар, треск, скрежет. Нас бросает вперед, ремни врезаются в плечи. Еще удар, стекла кабины вываливаются, пол становится стеной, и мы висим на ремнях.

А потом начинаются неприятные открытия. Чувствуем запах жженой резины: машина горит. Выкарабкались из самолета, Виктор сразу упал — сломана нога.

Пришлось оставить его лежать на снегу и прежде всего нырнуть в кабину за нашим «НЗ». Потом я оттащил Виктора метров на пятьдесят в сторону. И вовремя, так как через минуту огонь добрался до бензобака, и самолет взорвался.

Теперь представьте себе наше положение. До Акона километров триста. Мы в глухой тайге, где человека не бывало, может быть, от самого сотворения мира. Еды всего лишь на неделю, а у Виктора сломана нога. На то, что нас заметят с самолета, надежда плохая — ведь мы сильно сбились с курса. Рация погибла вместе с машиной, и связаться с людьми не можем.

А кругом таежная тишина, сыпал снежок, и приземистые корявые северные елки стояли, как приговорившие нас к смерти безжалостные судьи.

Я старался, чтобы мой голос прозвучал уверенно:

— Ну как, Витя?

Виктор пожал плечами, словно говоря: «Ерунда. Бывало и хуже».

На самом деле хуже у нас никогда еще не бывало. Мы ведь оба были совсем мальчишки. Ему двадцать четыре, и мне столько же.

Из веток я сделал лубки для ноги Виктора и устроил его на сложенном в несколько раз парашюте. Вечер и ночь мы провели у костра. У Виктора начался жар, нога распухла и побагровела. Он терпел. О катастрофе старались не разговаривать.

Утром я оставил товарищу разведенный костер, запас сучьев и пошел на разведку. Снег в лесу был рыхлый, я проваливался иногда по пояс.

Часа через три лес поредел, начался мелкий тальник, чахлые низкорослые березки. Потом и они кончились, передо мной раскинулась равнина. Снег сделался плотным, его утоптали ветры. Тут я почти не проваливался. Но радоваться оказалось рано: равнину прямо, справа и слева закрывала стена горного кряжа. Каменная гряда тянулась с запада на восток, как будто специально затем, чтобы закрыть нам путь на север, к Акону.