Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №11 за 1993 год Страница 17

Самыми характерными чертами ее были естественность и необыкновенная простота. Она была весьма шаловливым ребенком. Она очень любила подмечать в людях смешные черты и изображала их затем с удивительным комизмом, но с возрастом стала серьезнее.

Я никогда не замечал в ней ни малейшей сентиментальности, склонности к меланхолической мечтательности, даже в том возрасте, когда девушки так легко заражаются этим недугом. Она была душой большого дома, и даже самые угрюмые лица прояснялись при ее появлении, не в силах сопротивляться ее непредвиденным шуткам и неизменному веселью. Она была очень шумной, иногда даже утомительно шумной. Любое впечатление, каждое чувство она выражала немедленно; вся она была в движении и в действии. Даже в 16 лет она походила скорее на резвого жеребенка, сбежавшего от хозяев и опьяненного радостью жизни... И ее любили, невзирая на недостатки, а, может быть, и благодаря им, ибо в этом ребенке чувствовалось неуловимое очарование непредсказуемости, свежести, жизненного веселья, естественности и простоты...

Вот письмо, которое она написала моей жене 4 августа 1915 г.; это маленькая хроника дворцовых событий:

«Ну вот! Фотографии готовы; я посылаю вам, а вашей матери — ту, где вы пьете чай. Здесь все время идет дождь, просто ужас какой-то! Ужасно холодно, ветер, и погода самая отвратительная. Да к тому же вчера и сегодня приходил господин Кострицкий /зубной врач.— А.Д./, мне, правда, не было больно, но все же... Сегодня был всего один урок, потому что господин Жийяр должен был ехать в город; я, разумеется, была ужасно рада. В воскресенье были крестины Екатерины Ивановны /дочери князя Иоанна Константиновича. — А.Д./; она вопила не переставая, это кошмар. Папа и наша старая тетя Ольга /королева Греции,— А.Д/ были крестными.

Вчера тетушка Ольга /великая княгиня Ольга, сестра Николая П.—А.Д./, душка, приезжала к нам, но ненадолго всего с 3-х до 6-ти часов; она рассказала много интересного; она очень загорела и немного похудела. Вернулась Татьяна Андреевна, не к нам, а в Стрельну, тетя /Ольга.— А.Д./ сказала нам, что она очень устала.

Вот я и пересказала вам все новости.

Ах, фа, вчера господин Жийяр и Владимир Николаевич /д-р Деревянко. — А.Д./ показывали нам всякие тени, было очень красиво и интересно.

Крепко вас обнимаю. Кланяйтесь вашей матери. Всего хорошего.

Любящая вас Анастасия».

Это письмо датировано 4 августа 1915 г. Анастасии было тогда 14 лет.

Что может быть естественнее и проще этого письма. Невозможно поверить, что написано оно дочерью императора!

Больше всего на свете (исключая, конечно, родителей, брата и сестер) она любила великую княгиню Ольгу, ту, которую в письме она называет «душкой». Великие княжны разделяли ее чувства; не менее Анастасии Николаевны они были привязаны к младшей сестре их отца, и Ольга была для них почти что старшей сестрой. Каждый ее визит во дворец был праздником; едва дети замечали ее, как бросались навстречу, окружали ее и готовы были, казалось, задушить ее в объятиях, но все же мне представляется, что Анастасия Николаевна любила ее больше всех прочих и, может быть, любовь эта усиливалась тем, что и великая княгиня выделяла ее из своих милых племянниц!..

Императорская фамилия жила уединенно; великие княжны виделись в основном с родственниками. Часто появлялись во дворце дети великого князя Александра (Великий князь Александр Михайлович, женат на великой княгине Ксении Александровне.), особенно княжна Ирина Александровна, наверное, их единственная близкая подруга.

Самые теплые отношения с учителями из всех великих княжон сложились у Анастасии Николаевны. Она очень любила своего старого учителя русского языка П.В.Петрова — на его коленях она сиживала, еще будучи совсем малышкой,— затем господина Конрада, преподавателя музыки и нашего начальника, и, наконец, господина Гиббса.

Назову и прочих своих коллег: о.Васильев преподавал Закон Божий, господин Кляйненберг учил немецкому языку, историю же и естественные науки читали господин Иванов и господин Цитович; все четверо были приняты позднее в наш уютный царскосельский мир.

Анастасии Николаевне было 16, когда во время революции царская фамилия была сослана в Сибирь...»

Прошло чуть больше года со времени уничтожения царской семьи. Советское правительство публиковало лишь отрывочные и прихотливо измененные сведения об убийстве. Расследование, на которое ссылаются и поныне,— увидело свет только 7 лет спустя за границей.

Эта нехватка информации и породила легенды и истории столь же соблазнительные, сколь и невероятные. Не нами подмечено: ложные идеи распространяются быстрее истинных.

Уже в середине 1919 года где-то в Сибири появился мальчуган лет 15— 16, чрезвычайно похожий с виду на великого князя наследника цесаревича Алексея.

Бывший председатель петроградского суда присяжных Константин Савич рассказывал нам, что «народ принимал его с воодушевлением: в школах даже собирали деньги в его пользу». Адмиралу Колчаку, главе «белого» правительства, была срочно послана телеграмма с этой сногсшибательной новостью. По его приказу юношу доставили в Омск. Господин Жийяр, приехавший, чтобы проверить истинность его показаний, задал ему несколько вопросов по-французски. Тот не смог ответить. Он объявил, что прекрасно понимает, о чем его спрашивают, но не желает отвечать, и заявил, что разговаривать будет только с адмиралом Колчаком.

«Князь Алексей» довольно скоро сознался в обмане...

Несколькими месяцами позже появился еще один Алексей, на сей раз в Польше...

Через некоторое время, опять в Польше, появилась великая княжна Ольга. Она рассказывала, что она потеряла память из-за ужасного удара прикладом, полученного в Екатеринбурге, и была спасена каким-то солдатом. Следствию стали известны еще многие персонажи из числа так называемых царских детей: то Анастасия, то Татьяна, то Ольга появлялись в России, в Польше, в Литве, во Франции, в Германии и даже в Америке.

Даже много лет спустя все новые «открытия» будоражили мир. Газеты довольно долго занимала судьба великой княжны Ольги, которая на юге Франции сумела выудить из своих «поклонников» около миллиона франков на то, чтобы «выкупить заложенные в ломбард драгоценности императорской семьи»!

«Слухи о том, что кто-то из великих княжон смог спастись, были чрезвычайно сильны,— замечает Константин Савич.— Источник их следует искать, конечно же, в России. В Европу они проникают оттуда. Великая княгиня Елена Петровна сама рассказывала графине Орловой-Давыдовой, как однажды, когда она сидела в тюрьме в Перми, начальник тюрьмы ввел к ней в камеру девушку, настоящее имя которой было Анастасия Романова; Елена Петровна должна была установить, действительно ли подозреваемая — великая княжна Анастасия, ибо поговаривали о том, что она и впрямь могла остаться в живых. Потом выяснилось, что задержанная — дочь начальника вокзала какой-то небольшой железнодорожной станции».

Все это было несерьезно. Появление очередного самозванца занимало публику в течение нескольких дней, самое большее — нескольких недель. Обман раскрывался всякий раз очень скоро, до тех пор, пока однажды...

Зимний вечер в Берлине

В феврале в Берлине бывает холодно. Полицейский, дежуривший 17 февраля 1920 года возле канала Ландвер, зябко поеживался, безуспешно пытаясь согреться, когда со стороны Бендлерского моста до него донесся крик и следом — характерный звук падающего в воду тела. Полицейский бросился туда, где в черной воде отчаянно барахталась женщина. Прошло несколько мгновений, пока ему наконец удалось схватить ее и вытащить на берег...

Ее, казалось, мало заботила собственная участь.

Определенно славянский тип лица, миловидна, одета бедно — это из того, что бросается в глаза. В полицейском рапорте будут педантично указаны «черные чулки, черные высокие ботинки, черная юбка, грубое белье без инициалов, блуза и большой платок».

В участке, куда ее доставили, от нее не добились ни слова. Она смотрела прямо перед собой и не отвечала ни на один из вопросов. Ее обыскали в надежде найти хоть какие-то бумаги или документы, но безрезультатно. Ее странное поведение можно было объяснить только сумасшествием. Женщину отвезли в берлинский Елизаветинский госпиталь.

27 марта ее осматривали врачи. В медицинском заключении было сказано, что больная «склонна к сильным приступам меланхолии», и указывалось на необходимость помещения ее в психиатрическую клинику в Дальдорфе...

Первые слова, которые она произнесла, были совершенно случайны. Когда ее спросили, не желает ли она, чтобы о ее местонахождении сообщили ее жениху, она вдруг ответила по-немецки: «Nichts, von alledem» (Нет, не надо).