Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №10 за 2008 год Страница 18

Александр I (1777— 1825), с 1801 года — российский император. Портрет написан после вступления союзных войск в Париж в 1814-м Франсуа Жераром. Ныне хранится в замке Мальмезон. Фото: FOTOBANK.COM/THE BRIDGEMAN ART LIBRARY

«Кумир уже шатается?»

 Что изначально побудило Наполеона назначить встречу и что заставило Александра не отказываться от нее? Как всегда в ту эпоху — война, которая снова ощущалась в воздухе. После поражения Четвертой антифранцузской коалиции в 1806—1807 годах вновь стала поднимать против корсиканца голову Австрия, не принимавшая в ней участие. Как всегда щедрые английские субсидии помогли ей за три года оправиться от Аустерлица. Уже весной 1808-го у Наполеона имелись неопровержимые доказательства, что австрийское перевооружение представляет опасность как для Франции, так и для ее союзников в Германии . 15 августа, в свой день рождения, давая аудиенцию дипломатическому корпусу в Сен-Клу, император французов заявил послу Франца II графу Клеменцу фон Меттерниху энергичный протест — и был весьма разочарован, что находившийся при том российский посол Петр Толстой не проронил ни слова в поддержку его обвинений.

Очевидно, это обстоятельство и уверило Наполеона в том, что невозможно полагаться на обычные дипломатические каналы и без личного свидания с Александром не обойтись. Тем более что из донесений Коленкура он знал: царь вроде бы подтверждает свою решимость поддерживать Францию в требовании прекратить австрийские приготовления. Правда, с различными оговорками, но, обсуждая уже предстоящую встречу в Эрфурте, Александр I заявил послу: «Это произведет должное впечатление».

Впрочем, у российского государя, конечно, имелись и собственные основания, чтобы отправиться в Эрфурт. В частности, его беспокоила конечная судьба Пруссии. Дело в том, что как раз накануне подписания давно заготовленной Конвенции, существенно облегчавшей положение оккупированной страны, в руки Наполеона попало письмо прусского министра, барона Фридриха Карла фом унд цум Штейна. В нем черным по белому значилось: побежденное королевство стремится к временному союзу с Францией, только чтобы получить передышку и потом жестоко отомстить за 1806 год. Наполеон опубликовал это письмо во всех подконтрольных ему газетах 9 сентября 1808-го — с собственными беспощадными комментариями. Шансов договориться напрямую с «узурпатором» у неосторожных пруссаков не осталось. В общем, Александр, любивший пощеголять рыцарским поведением, в том числе перед самим собой, чувствовал себя обязанным заступиться за венценосного брата Фридриха Вильгельма. И отправился-таки на решающие переговоры с «заклятым союзником», как ни отговаривали его все вокруг. Не сыграло роли даже пространное письмо, адресованное ему матерью за неделю до отъезда. Императрица писала, что, по ее мнению, Александра помимо его воли увлекают в это путешествие, с тем чтобы «при помощи коварных уловок побудить его принять участие в новой войне», заранее «снимая, таким образом, все преграды на пути Наполеона, когда тот вознамерился бы начать войну с Россией». Более того, императрица подозревала, что Наполеон, вообще, завлекает ее сына в Эрфурт, чтобы пленить и принудить отречься, как он поступил с Фердинандом и Карлом Испанскими… Ответил Александр родительнице весьма примечательным образом. Он, по сути, откровенно представил ей внешнеполитическую линию, принятую им в период между Тильзитом и Эрфуртом. «Надобно, — писал государь, — чтобы Франция могла и далее оставаться в уверенности, что политические ее интересы могут соединяться с таковыми же России». Царь считал совершенно необходимым убедить своего французского союзника, что российская империя «с готовностью примкнула к его интересам», в то время как на самом деле она сделала это по сугубо тактическим соображениям.

В середине сентября Александр в сопровождении брата — великого князя Константина, министра иностранных дел графа Румянцева, генерала князя Волконского, обер-прокурора Синода Александра Голицына и генерал-адъютантов выехал из столицы. По дороге русская делегация нигде особенно не задерживалась — только на несколько дней в Кёнигсберге, где в ожидании позволения переехать в Берлин скучала прусская королевская семья. Утешив Фридриха Вильгельма и его супругу Луизу, царь устремился прямо в «объятия» маршала Жана Ланна. Прославленному храбрецу было поручено встретить дружественного монарха на границе недавно образованного Великого герцогства Варшавского и сопровождать к месту назначения. У сестры в Веймаре царю удалось провести только несколько часов.

Что касается его грозного визави, то тот, вопреки изначальной диспозиции, 20 сентября еще находился в загородной резиденции Сен-Клу близ Парижа и даже присутствовал там на заседании Государственного совета. Только 22-го в 5.00 утра Наполеон отправился в путь со свойственной ему стремительностью. И вот в 9.00 26-го он уже «влетает» в Эрфурт, сопровождаемый одним только начальником своего штаба маршалом Луи Александром Бертье.

Да здравствуют императоры!

Несмотря на стремительность передвижений императора французов, магистрат успел встретить его у старинных ворот с символическими ключами от города. По обычаю того времени на пути следования Наполеона вознамерились выстроить небольшие триумфальные арки, но тот запретил — не надо, мол, оказывать ему таких почестей, какие не будут оказаны славному союзнику.

В тот же день Наполеон успевает нанести краткий визит королю Фридриху Августу Саксонскому, а в 14.00 садится на лошадь и выезжает навстречу россиянам по веймарской дороге.

По приближении царской коляски Бонапарт спешивается, Александр выходит ему навстречу, государи делают несколько шагов и заключают друг друга в объятия. По знаку Наполеона царю подводят верховую лошадь, оседланную по-русски — с чепраком, отделанным горностаевым мехом. Въезд в Эрфурт совершается, естественно, под колокольный звон, при барабанном бое и орудийных залпах, мимо стройных французских гвардейских шеренг. Монархам отдаются воинские почести, на всем их пути слышится: «Да здравствуют императоры!»

Всю оставшуюся часть дня великие игроки европейской политики не переставали дружески беседовать, на их лицах, как отмечали все присутствовавшие, выражались всяческая сердечность и доверие. Даже в покои, отведенные Александру, они вошли под руку (согласно перечню зданий, напечатанному специально по случаю, российский самодержец занял дом предпринимателя Тибеля на Аугерштрассе, № 1529 — в Эрфурте, как и в России , тогда велась сплошная нумерация домов) и пробыли там вместе до 22 часов, договариваясь о распорядке бесед. Было решено отводить утро каждого дня для личных дел, полдень — для переговоров, приемов прибывающих гостей и прогулок, вечер — для светских развлечений и удовольствий.

Наполеон I (1769— 1821), в 1804—1814 и 1815 годах — император французов. Портрет выполнен Жаком Луи Давидом в 1812-м. Фото: ULLSTEIN/VOSTOCK PHOTO

Русский царь в союзе с французским народом

Чуть раньше, чем происходили эти церемонии и сердца их зрителей наполнялись надеждами, 24 сентября, в городе появился экипаж человека, гораздо менее заметного с виду. Никто ничего не кричал ему при въезде, никто и не подозревал, что это едет человек, в руках которого — все нити европейской политики. Только ему удастся добиться реальных выгод для себя и результатов от эрфуртской встречи.

Бывшему министру иностранных дел Франции, обер-камергеру, старому аристократу из рода Перигоров — Шарлю Морису де Талейрану была поручена важнейшая задача — выработать предварительный план переговоров, по которому пойдут беседы императоров. Несмотря на то что темперамент этого старого лиса нисколько не походил на взрывной нрав его государя, их объединяло одно — быстрота действий и реакций. Через несколько часов после приезда Талейран встретился с уже известным нам Коленкуром. Историки на эту встречу долго не обращали внимания, а между тем в свете последующих событий видно, что она сыграла важную роль, объединив между собой позиции двух ключевых тактических союзников. Ни обер-камергер, ни посол в Петербурге в своих подробных мемуарах не описали деталей этого свидания, но после более чем краткого упоминания о нем у Талейрана следует брошенная как бы вскользь фраза: «Мы пришли к полному согласию по всем вопросам». Запомним эти слова.

А пока в среду 28 сентября начались — и до 5 октября продолжались — официальные совместные заседания, где обсуждались интересующие обе стороны вопросы. На практике это выглядело так: государи большей частью беседовали, прохаживаясь взад и вперед по обширному кабинету Наполеона во дворце. Даже не утруждая себя излишними подробностями, они затрагивали в общей связи все вопросы взаимных отношений — о будущем Польши, о положении Пруссии, о Турции, об Австрии…