Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1987 год Страница 18

Высадив на остров Барсакельмес топографическую партию с капитаном Макшеевым и прапорщиком Акишевым, Бутаков поспешил к мысу Изенды, где ранее были примечены куски каменного угля, по-видимому, выброшенные морем.

Уже 19 августа геологическая партия во главе с Томашем Вернером обнаружила несколько пластов прекрасного по качеству угля. Произведя необходимые астрономические наблюдения, Бутаков нанес это место на карту. Затем, тщательно исследовав месторождение, он пришел к заключению, что угля «на первый случай можно добывать тысячи до пяти или шести пудов: вот находка для пароходства...».

Когда к вечеру Бутаков вернулся на шхуну, задул крепкий ветер, море взъярилось, во избежание беды пришлось отдать второй якорь.

Ночь прошла в тревожном ожидании. Разбушевавшийся шторм мог каждую минуту сорвать шхуну и выбросить на каменистый берег.

Лишь на второй день буря стала стихать, и, невзирая на крупную зыбь, неутомимый лейтенант поспешил к Барсакельмесу, чтобы снять с него топографов.

Первым по веревочному трапу на борт «Константина» взобрался Макшеев. Он молча обнял Бутакова и, помедлив немного, с расстановкой произнес:

— Окаянный штормяга. Не обессудьте, почудилось, что более уж не свидимся! Думали, что шхуну разнесло в щепы, а нам, грешным геодезистам, пришла пора помирать от зноя и жажды! Ан нет, и шхуна целехонька, и вы все в добром здравии, и мы вашими заботами не превратились в мумии! Вы моряк божьей милостью! Только отколь сей божий дар в Тверской губернии?

— Это вы, капитан, зря говорите,— и Бутаков задумчиво взглянул на него.— В ваших словах верно лишь одно, что я из тверских дворян. Поместье родовое, да ни оброка, ни прока. Служивые мы дворяне...

По семейным преданиям, пращур Алексея Ивановича Петр Бутаков еще на петровских галерах служил канониром и за Гангут был пожалован самим великим преобразователем офицерской шпагой. При Екатерине II дед Николай и его братья учились в Морском шляхетском корпусе, плавали, воевали — чинами да орденами и их не обошли. И отец Иван Николаевич, ныне вице-адмирал, пятерых сыновей своих заставлял ходить не по паркету в гостиных, а по палубе корабля, и сызмальства приучал их к трудностям и тонкостям морского дела. За полтораста лет всех Бутаковых на флоте больше полусотни было. Нет, Бута ковы — моряки потомственные...

С превеликим трудом поднявшись на борт шхуны, Алексей Иванович распорядился взять курс вновь к полуострову Куланды для определения географических координат мыса Узынкаир. Затем шхуна пошла далее вдоль западного берега на юг, попутно производя морскую съемку побережья и промеры глубин. Памятуя о полной тревог штормовой ночи и опасаясь подводных камней — ведь путь на юг лежал вдоль каменистого, обрывистого берега,— Алексей Иванович теперь становился на якорь в открытом море.

«Самая большая глубина, идучи вдоль берега и вблизи его,— записывал Бутаков в дневнике результаты своих наблюдений,— была 37,5 саж. (68,6 м.— П. В.) между урочищами Куг-Муруном и Бай-Губека... обрывистые, утесистые и состоят из пластов известняка, твердого песчаника с окаменелыми раковинами и глинистого сланца, также с раковинами. Они тянутся прямою чертою с малыми изгибами и весьма приглубы, мысы выдаются в море недалеко, так что в шторм судну за ними, нельзя укрыться...»

Так обстоятельно, не упуская ни одной сколько-нибудь интересной подробности, изо дня в день описывал Алексей Иванович никем до него не исследованное море.

Поначалу экспедиция терпела нужду в свежей пище, а порой и в пресной воде. Провизия, заготовленная в Оренбурге и в жару перевезенная на телегах за тысячу километров, оказалась непригодной: сухари позеленели от плесени, в солонине завелись черви, масло прогоркло. Вода же, набранная в местных колодцах, уже на другой день становилась затхлой. Порой приходилось совсем худо, и в ход шла морская горько-соленая вода, но ни ропота, ни жалоб не было слышно. Все осознавали, ради чего обрекли себя на трудности и лишения. Еще в Раиме, ревизуя продукты, Алексей Иванович распорядился, чтобы все офицеры питались из матросского котла.

22 августа, при взятии проб воды, на шхуне обратили внимание на заметное опреснение верхнего слоя, свидетельствовавшее о близости устья Амударьи. Невзирая на категорическое запрещение министра иностранных дел Нессельроде подходить к южному, хивинскому берегу Арала, Алексей Иванович все же рискнул обследовать дельту Амударьи.

«Желая,— читаем мы в путевом журнале Бутакова,— чтоб нечаянное пребывание мое у этих мест не осталось бесполезным для гидрографии, а вместе с тем, чтобы не возбудить подозрений хивинцев, я отправил ночью гг. прапорщиков Поспелова и Акишева на шлюпке, чтоб промерить далее к югу, дав им глухой фонарь, компас, достаточное количество огнестрельного и белого оружия и приказав обвертеть вальки весел, чтоб не слышно гребли. Сам же я остался на судне, приведя его в совершенную готовность отразить всякое нападение...».

Но вопреки ожиданиям ночь прошла спокойно. Поутру возвратившиеся офицеры сообщили, что они, обогнув южную оконечность острова, нашли глубины до полуметра и, судя по тому, что песчаная отмель простирается до материка, Токмак-аты фактически полуостров, и что судоходное устье Амударьи находится далее к востоку.

7 сентября, когда южный берег остался позади и вновь вокруг расстилалась синяя гладь моря, матрос Андрей Сахнов заметил с мачты полоску суши. Бутаков тотчас изменил курс, и вскоре шхуна подошла к низменному острову.

Обследовав остров и нанеся его на карту, Алексей Иванович дал ему имя начальника Оренбургского края генерала Обручева (Ныне — банка Обручева.).

Усилившиеся встречные ветры, всегда начинавшие неистовствовать после полудня, до невозможности затрудняли плавание вдоль восточного берега Арала, и без того наиболее опасного в навигационно-гидрографическом отношении, а потому Бутаков принял решение пересечь Аральское море по диагонали на северо-запад с тем, чтобы обследовать его внутренние воды.

Рано утром 9 сентября слева по курсу открылась земля. Уточнив по счислению место «Константина», Бутаков убедился, что это еще один неизвестный доселе остров. На нем оказалось множество сайгаков. В изобилии водились здесь дикие утки, бакланы и кулики. Вынужденный пост кончился, мореплаватели неожиданно получили возможность в избытке иметь свежее мясо.

К 19 сентября обследование острова, названного Николаем (Ныне — о. Возрождения.), было закончено. Он после Косарала оказался вторым по величине на Арале.

На закате дня 23 сентября шхуна «Константин» отдала оба якоря в устье Сырдарьи. Первое плавание наших соотечественников по Аралу успешно завершилось.

За 56 дней многотрудного плавания, кроме обследования всего моря, находки каменноугольного месторождения, открытия и съемки нескольких островов, ранее неизвестных даже местным жителям, Алексеем Ивановичем была обнаружена наибольшая на Арале глубина — 68 метров, определены скорость и направление постоянного течения, идущего по ходу часовой стрелки, что отличает Арал от других морей, изучены геологические особенности его берегов, содержащих мелоподобный известняк, были обнаружены обнажения с большим числом олигоценных раковин, образцы которых позже описал академик Абих. На основании этих находок, «не принадлежащих к нынешним породам Аральского моря», Бутаков указал на его более высокий уровень в давние времена, что неоспоримо свидетельствовало об усыхании Арала.

Наступившую вьюжную зиму экспедиция провела на пустынном острове Косарал... В доме, ладно сложенном из необожженного кирпича, крепко накурено. За огромным столом собрался весь экипаж «Константина». В дальнем углу, приблизив поближе керосиновую лампу, колдует над микстурами и мазями фельдшер Истомин; штурман Поспелов старательно вычерчивает карты; Вернер занят разбором и описанием геологических образцов; Шевченко корпит над акварелью. Из путешествия по неизведанному морю вынес он множество впечатлений, неустанно рисовал и писал стихи. Более пятидесяти стихотворений было написано Шевченко во время зимовки на Косарале. Он создал поэму, известную теперь под названием «Цари», и изумительные песни.

Бутаков углубился в экспедиционный отчет. Вдруг какая-то мысль заставляет его улыбнуться. И взглянуть на живописца:

— А знаете, Тарас Григорьевич, мы ведь с вами товарищи по несчастью. Я ведь тоже будто в ссылке, по крайней мере так многие полагают в Петербурге!

В разных концах громадного стола разом воцарилось молчание: все были поражены словами командира.

Алексей Иванович раскурил трубку и негромко заговорил:

— В начале 1840 года получаю назначение старшим офицером на отправляющийся в кругосветный вояж военный транспорт «Або». Транспорт должен был доставлять различные грузы из Кронштадта в Охотск, Петропавловск-на-Камчатке и Ново-Архангельск и попутно осуществлять всесторонние научные наблюдения. По настоятельной рекомендации начальника Главного Морского штаба князя Меншикова командиром транспорта «Або» назначили капитан-лейтенанта Карла Юнкера. Но вместо того, чтобы готовить в Кронштадте транспорт к длительному и многотрудному плаванию, Карлуша кутил в Петербурге, проматывая судовые деньги, полученные за два года вперед,— Алексей Иванович горько усмехнулся.— И вот 5 сентября транспорт «Або» снялся с якоря и взял курс на Копенгаген, а через два года и пять недель, поздним вечером 13 октября 1842 года, бросил якорь на Малом Кронштадтском рейде.