Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1971 год Страница 18

Точность деталей. Точность общего рисунка — отдельного ли зала, здания или города в целом. Эта трудоемкая для реставраторов точность обнажает время: архитектурный памятник становится историческим документом. Таким документом казался мне Старый Гданьск.

Этот город лежит на плоском берегу Вислы. Как большая ленивая рыба, медленно плывет она к морю. За средневековыми валами, за крепостными стенами видны острые башенки готического трехсводного костела Богородицы, массив собора св. Яна, башня ратуши с часами и крыши, знакомые, крытые черепицей...

Я приехала в Торунь, чтобы посмотреть единственную в Польше мастерскую, где реставрируют старинные витражи. И не только реставрируют, но проектируют и изготовляют орнаментное стекло главным образом для старинных зданий.

...Из плоских ящиков, что стоят один на другом в углу мастерской, витражисты достают законченные работы. Ближе, ближе к свету, так, чтобы лучи неяркого осеннего солнца пронизали стекло.

Зелеными, летними стали листья; заиграли, переплелись на желтом, цвета спелой ржи, фоне.

Голубое небо. Белый конь, красный плащ, золотые шлем и латы всадника.

Синяя лань в красном круге.

Эти и другие витражи, источенные коррозией, а теперь обновленные, ждут во Вроцлаве, в музее архитектуры, и в средневековом костеле Быдгоща, и в Кракове, и в Варшаве. Реставрация столь искусная, что долго ищешь в рисунке замененный или очищенный кусочек стекла (должен же он выдать себя иным оттенком!), но... как правило, ошибаешься. Процесс изготовления витражей сегодня столь же «ручной», как и в XV веке, хотя, конечно, художники прошлого не знали ни искусственных смол, ни вакуумных шкафов.

Сначала художник делает из бумаги макет витража (вот он лежит на столе, длинный, вырезанный ножницами так витиевато и искусно, как вырезают бумажные салфетки). Расчеты переносят на стекло — его режут, придавая нужную форму, раскрашивают, наносят рисунок (когда-то стекло резали раскаленным молотком; клали до семи слоев, чтобы играть цветом — скажем, синее стекло на красное — получали зеленое... Цвет стекла играл особую роль в средневековых витражах, в эпоху Ренессанса главным стал рисунок). Потом стекло ждет печь, где его закаляют при более высокой температуре, чем закаляли в прошлом, — чтобы меньше было подвержено коррозии; потом вакуумный шкаф, чтобы лучше впитались краски. И уже под конец — опалубка; свинцовые переплеты намертво схватывают кусочки стекла в единую многоцветную картину, которая будет удивительно хороша, когда ее вплетут в строгие линии костела.

В мастерской тепло от печи; пахнет химикатами, на широких столах — краски, обрезки свинца, бумага. Руки мастеров как руки рабочих — тяжелые, в ссадинах, темные от въевшейся краски и свинцовой пыли. И в то же время это руки художников, которые ощущают и материал, и цвет, и ритм. рисунка. Показывая готовые витражи, мастера долго искали то единственное положение, когда свет обнажал главное в картине, а тень тушевала, окутывала таинственностью детали незначительные... Откуда у них это «чувство витража»?

Об этом не спросишь. А если даже спросишь, едва ли ответят. Разве может сказать художник, как родилось в нем чувство цвета и формы? Конечно, нельзя протянуть прямые линии — связи между этой мастерской, мастерами и старым Торунем. Но почему именно в этих стенах мне вспомнился город, его музеи, дома и улицы, по которым шла недавно?

Помню, в костеле Богородицы узкие, высокие, яркие витражи XIX века, и здесь же — полукруглые, с палевым рисунком в центре, удивительные по тонкости, ажурности, изящности линий. Отзвук ренессанса...

Помню, в музее, в ратуше, коллекцию уникальных средневековых витражей. Чистота красок; живые, человеческие глаза святых... А рядом — зал торуньских ремесленников, свидетельствующий, что не только искусством витража владели предки современных мастеров. Хитрые кованые замки и ключи к ним, золотые ювелирные украшения, резные деревянные формы торуньских пряников — фигуры горожан и горожанок; сундуки (какая богатая интарсия! — инкрустация дерева деревом), скамейки (на резные, ближние к алтарю сиденья — сталлы XV века в одном из костелов ходят любоваться туристы). В «Доме под звездой» — тоже XV век — внутренняя лестница сделана из единого ствола дуба — мореное, темное дерево с перекрученным, как мускул, стволом. Только на последний этаж не хватило этого гиганта, пришлось надставить, но стыка не видишь, не ощущаешь, лишь знаешь о нем. Кажется, что мощный витой ствол дерева держит все пятиэтажное здание.

XV век — век расцвета торгового Торуня и расцвета многих искусств, в том числе искусства витража. Готическая архитектура как бы сама призывала витраж. Ее точные, холодные, даже порой аскетические формы, видимо, требовали радостного земного рисунка, устремленного, как и камень, ввысь. Это время разговаривает с тобой, когда созерцаешь сквозь полукруглые проемы в городской стене сонную Вислу, или когда, обходя квадратное с башней здание ратуши, невольно «прислушиваешься» к ритму стенных арок, или смотришь на слившиеся в линию фасады «камениц», старинных каменных домов. Летописец XV века Ян Длугош говорил, что Торунь славится постройками и кровлями из жженого кирпича и едва ли найдется другой город, который мог бы сравниться с ним красотой и местоположением.

Прошлое оставило Торуню готические костелы и готическо-ренессансовую ратушу, около 280 каменных домов (многие из них были подобны расписным дворцам — так гласила молва), более двадцати амбаров, оборонительные укрепления. Почти все памятники собраны в границах Старого города, и не удивительно, что он объявлен заповедником.

Говорят, торуньская готика — лучшая в Европе. Но в XIX веке по многим историческим зданиям Торуня прошлись или строители, или неумелые реставраторы. Многие элементы готики оказались скрыты под слоем штукатурки и архитектурными деталями. Поэтому сегодняшней задачей стало открыть готику периода расцвета города. Реставраторы говорили: «Мы хотим добраться до первоосновы, сохранить по мере возможности старую патину, не заменяя детали идентичными, но современными, то есть сохранить историческую подлинность без эклектических наслоений». Не просто, знаете ли, обнаружить, а потом и восстановить готический рисунок окна, обыкновенного окна, к которому, кажется, и не «подкопаешься». Или открыть за беленым ровным потолком тяжелые расписные балки. Или найти место старой парадной двери... Казалось бы, все это. мелочи, детали, но именно они воссоздают дух времени.

В Торуньском университете существует редкий факультет реставрации. Научные, хорошо подготовленные кадры очень нужны. Ведь не часто в руки реставраторов попадают такие «подсказки», как, скажем, серия рисунков XVIII века. Художник (он был сапожником, но его работа была сродни скорее искусству, чем ремеслу, — он имел дело с белой кожей) явно тяготел к урбанизму, и на рисунках его изображены дома Торуня того времени...

По улице Коперника, тихой, довольно широкой (в Торуне вообще удивляет широта средневековых улиц — до 16 метров!), идешь не торопясь, как бы предвкушая давно ожидаемую встречу. Вот и дом 17. Здесь родился Николай Коперник. Вспоминаю слова друга и ученика Коперника Ретика, который писал, что до 1473 года, года рождения ученого, Торунь славился богатством и торговлей, отныне же прославлять его будет имя Коперника. Да, реставраторы постарались: отыскали под современной штукатуркой подлинные элементы готического фасада — арочный вход, полукружья над окнами, фрагменты многокрасочной росписи; восстановили их, как и весь дом, который с XV века, конечно, перестраивался, выяснили первоначальную планировку интерьера...

Да и соседняя «каменица», которая тоже станет музеем, более скромная, невзрачная, она тоже из того времени. Невольно начинаешь думать о тех далеких годах, как жили люди здесь и что делали, как ходили они по этой улице и смотрели в эти окна. И как явился среди них человек с лицом аскета и гения — так остры были его черты, так тяжел подбородок и пристален взгляд, явился — и перевернул их представления о вселенной...

Интересно, сегодняшним мастерам витражей примелькались за долгие годы улочки старого Торуня или ощущение прошлого тоже просыпается в них, когда они слышат гулкие шаги прохожих по брусчатой мостовой?

Позади остались желтые поля, ржавые дубовые рощи, черные вилки облетевших березовых перелесков. Уже не первый раз подъезжаю я к этому городу. И каждый раз ощущаю, как спокойствие и созерцательность, которые дарит дорога по полям и лесам Польши, сменяются нервным ожиданием шумной столицы...

Поезд бежал по крепкой спине двухъярусного моста, перекинутого через свинцовый холод Вислы. Поток машин мчался над зелеными еще берегами. На восточном берегу Вислы уходили к горизонту светлые параллелепипеды микрорайонов. На западном — спускалась к воде толпа черепичных крыш, а вокруг этого ядрышка Старого города поднимались многоэтажные здания и заводские трубы; рекламы на крышах домов загораживали небо. Огромный пульсирующий городской организм...