Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №02 за 1978 год Страница 18

...Английская путешественница конца прошлого века Мери Кингсли сообщала об обычае добывать огонь у женщин бакеле в Западной Африке при помощи черенка пальмовой ветки, который нужио быстро вертеть в углублении из дерева той же пальмы. Этим способом, кроме бакеле, пользуются лишь в Индонезии, Индокитае и Новой Гвинее.

...Производство материалов из растительных волокон для обшивки парусников известно только в Нигерии, в Южной Африке у народа ксоса и в Индонезии.

...Четырехугольные хижины, крытые сплетенными листьями кокосовой пальмы, имеют очень ограниченное распространение в Африке и совпадают с расселением народа суахили. На восточноафриканском берегу их распространение полностью схоже с ареалом применения индонезийского балансира. По внешнему виду эти хижины очень похожи на индонезийские, и, как полагают некоторые ученые, искусство их постройки было принесено в Африку «пассажирами» малайских суденышек.

...Путешественники давно уже обратили внимание на бушменских и готтентотских собак — риджбеков. Эти животные появились в Африке задолго до появления первых европейцев. А в мире есть всего одна порода собак, сходная с риджбеками. Она именуется «фукуок» по названию маленького острова в Сиамском заливе (Юго-Восточная Азия). Ошибиться зоологи не могли — у этих собак есть одна отличительная черта: с середины спины шерсть у риджбеков растет вперед, так что спутать породы практически невозможно.

Перечисление это можно продолжить.

Но и без этого набирается достаточно много различных свидетельств, позволяющих выдвинуть обобщающую гипотезу: в то время как корабли Европы только-только выходили на просторы «своих» морей, поверхность Индийского океана уже давно была «вспахана» килями океанских судов мореходов древности. Причем движение по «голубым дорогам» Индийского океана началось в каменном веке и не прекращалось на протяжении тысячелетий.

Н. Непомнящий

Ашьхацан

«Ашьхацан» — по-абхазски — перегон скота в горы. Но нет, не только перегон, больше. Здешние пастухи, казалось бы, вполне оседлые люди, не могут скрыть радости, когда наконец-то приходит время покинуть дом. «Не сидеть же все время в четырех стенах?.. Дом становится дороже, когда он временная остановка, место отдыха и покоя...» — так приблизительно думает каждый из них.

Большая часть абхазских деревень на побережье и в близких к берегу предгорьях. И когда на месте трава уже сильно побита, пастухи уходят в горы, в страну прохлады, наклонных лугов, выше которых рождаются ручьи. Это и есть «ашьхацан» — трудная работа и праздник одновременно.

К нам, в Псху (1 Псху — маленькое горное село в северо-западной Абхазии. Также общее ходовое название разветвленной горной долины в среднем и верхнем течении реки Бзыбь и ее притоков.), пастухи приходят с юга.

Еще зимой пастух, устроившийся было у домашнего очага, полусонный от тепла и уюта, вдруг начинает чувствовать беспокойство: он неожиданно встает и выбегает из дома. Идет по дорожке вокруг двора или к кукурузному полю, останавливается, оглядывается: что это, мол, я потерял? Чего хочу? Что это со мной? Его домашние ничего не замечают. И только жена все понимает и чувствует, отворачивается от двери и смотрит на огонь.

Она родила ему сына, который с ними почти не живет. Сын приезжает изредка, с красивым кожаным портфелем, в котором лежат глаженые рубашки и журналы с цветными фотографиями. Он приезжает каждый раз на такси, хоть это недешево, но он хорошо зарабатывает и может себе позволить такую роскошь. Сын приезжает всего на несколько дней. Иногда помочь, если его заранее попросят, а обычно, чтобы поесть домашней абысты (Абыста — мамалыга, крутая каша из кукурузной или просяной муки.) , сыра. В первый же день он переодевается в старую одежду, которая уже давно выстирана и ждет его. А на третий день у него на ногах снова те самые туфли, в которых можно ходить только по асфальту, и блестящая рубашка.

Но сейчас сына нет. А отец его вышел из дома и давно стоит посередине двора в глубоких калошах на босу ногу и уже вытоптал ровное место на свежем снегу. И смотрит на горы. Он похож на стрелку компаса, вращающуюся по кругу и наконец успокоившуюся в положении «север — юг».

Пройдет совсем немного времени, что-то изменится в мире, и тогда пастух начнет тщательнее чистить скребницей лошадь, водить ее к роднику, будет разбирать и развешивать для просушки мешки, брезент, чинить вьючные седла и сбрую.

Самое главное во время большого перегона — не спешить и поменьше нервничать. Пастух не гонит, он пасет стадо. А стадо «течет», у него своя сущность, свой инстинкт. И свой ритм. Посмотрите, как оно идет: задние тянутся за передними, а те отступают от них. И пастуху остается только направлять это движение, так же, как земледельцу должно лишь направлять воду куда нужно, а не останавливать ее.

Недаром пастухи многих племен и народов играли на свирели, рожках и разных других дудах. Или били в барабан. Они ловили ритм движения, сами подчиняясь ему.

«Эй-гей, гей, гей, гей!» — слышится на той стороне Бзыби. Значит, погнали стадо через широкий деревянный мост. Река еще большая, и через высокую воду боятся идти.

Вода — по-абхазски «адзы». В этом слове есть что-то звенящее. Вода бегущая, падающая, с каплями и брызгами. Такая вода в Бзыби. Она течет от самых ледников до первых домов хутора Решевей, прыгает через валуны, растекается по нескольким руслам у намытых островов близ Битаги, второго хутора, и, принимая в себя силу притоков, кидается в каньон. Тут уже не звон, а пушечный залп.

«А-яу-яу-яу-яу!» — нарочно «страшно» кричит кто-то из молодых, торопя скотину. Изредка доносится глухое бряцание — это звенит выдолбленный из самшита колокольчик на рогах у вожака. Вожак идет совершенно независимый и непонукаемый, как белобородый мудрец в круговерти уличной толпы, гордый старый козел с бубном на рогах.

Вот прошли, почти не смешиваясь, стада коров и коз. Козы остались на поляне. Коровы потянулись по склону, к зарослям колючек. Два бычка сцепились в драке в самом «горле» тропы над водопадом, загородили дорогу, и грязь летит в стороны, по кругу. И пастух бежит им навстречу, вверх по скользкому склону. Часть стада тем временем перешла уже на нижнюю террасу, и мальчики-подпаски уходят за ней. Вот она, пастушья школа, в пути...

Тропа идет зигзагами поперек склона, кое-где по хребту, упорно перерезая склон по диагонали. И только в самом конце выходит на непривычно широкую дорогу, изрезанную лавинами и ручьями. Эту дорогу называют «старой». Местами она непроходима — завалена камнями, упавшими деревьями, снесена лавинами. Ее строили больше ста лет назад. Последний раз она послужила в 1942—1943 годах, когда по ней доставляли снаряжение для наших передовых отрядов, остановивших немецких егерей.

...Девятикилометровый подъем прошли только к вечеру. Уже начинались быстрые горные сумерки, когда остановились у большого ручья.

Сегодня поработали хорошо, особенно мальчики. Леонтий с самого начала погнал вперед малое стадо — то, что привыкло пастись неподалеку от хутора. А за этим стадом тянулись с мычанием остальные. Стадо не хочет распадаться. Потом, уже летом, это единство нарушится, и снова животные будут пастись кучками, видя друг друга, но не соединяясь. А пока, на перегоне, стадо идет длинной пульсирующей волной.

Пастухи Бат, Алцук и Гудим движутся по соседним тропам, не давая скоту разойтись по склону, время от времени направляя его. Вьючные лошади идут среди стада, возвышаясь над потоком, изредка чиркая подковами по камням. Телята пугаются их и отпрыгивают в сторону. Лошади знают эту дорогу хорошо, и лишь одна молодая серая кобылка, первый раз с вьюком, забывает про свою ношу и часто цепляется за камни и деревья в узких проходах, звеня подвешенным сбоку подойником, и всех это смешит и злит немного, и все на нее кричат, и тогда, уткнувшись в хвост другой лошади, кобыла идет некоторое время хорошо, пока снова не проявит свой норов, желая вырваться вперед.

Но вот уже и Башта, ровное болотистое плоскогорье. Стадо разбредается. Травы пока маловато. Влажное тепло еще не дошло сюда, но весна свое возьмет.

Раньше, в старину, каждый переход сопровождался жертвоприношениями духу перевала. В особом месте клали пулю, иглу, шило, иногда кинжал, ножны или даже затвор — в общем что-нибудь из металла. Говорят, что и теперь на заброшенных тропах у перевалов, чуть в стороне, можно найти эти «клады», разъеденные окисью и ржой.

Сейчас так не делают. Но сердце какого путника, а пастуха в особенности, не порадуется удачному началу перехода?

...Горит огонь. Почти совсем темно. Стреноженные кони под седлами, чтобы не остыли после перехода, еще пасутся, глухо позвякивая путами и подвязанной уздечкой, а уставшие козы и коровы лежа жуют жвачку.