Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №07 за 1987 год Страница 19

В X веке перед усилившимся Русским государством встала важная проблема — выбор религии. Язычество древних славян уже не удовлетворяло киевского князя. Возникало феодальное общество, а религия все еще оставалась родовой и в этой форме никак не могла служить княжеской власти. Владимир Святославич, князь киевский, не сразу пришел к принятию православия. Сначала он попытался модернизировать язычество, выделив в качестве главного бога Перуна, а остальных подчинив ему. Государство старалось выстроить богов по собственной структуре. Но ничего из этого не вышло. Языческие боги не признавали иерархии феодализма. У каждого были свои определенные задачи, и подчиняться друг другу они не могли. Поэтому после сложных дипломатических и идеологических поисков и дискуссий Владимир выбрал православие — религию Византии, сильного и близкого соседа.

Будучи человеком решительным, Владимир крестил киевлян, разрушил капища идолов и принялся насаждать христианство в остальных своих владениях.

Разумеется, христианизация Руси проходила не сразу — формально крещение не означало принятия новой религии массой населения. Еще столетиями, как показывают находки археологов, русские молились старым богам, правда, со временем все более таясь. Весь русский фольклор, все сказки, которым мы внимаем в детстве, отражают именно дохристианский мир с его лешими, водяными и русалками.

Одной из главных задач Владимира было крещение Новгорода — богатой столицы Севера. Это событие отражено в ряде русских летописей и, если судить по ним, проходило гладко. Новгородцы поддержали княжеских послов и сбросили священную деревянную статую Перуна в Волхов. Летописи приводят любопытную деталь: проплывая под мостом через Волхов, идол забросил на него две деревянные палицы и предсказал, что новгородцы отныне всегда будут драться палицами на этом мосту. А затем уплыл по реке в Ильмень-озеро, где и сгинул.

Любопытно, что христианские летописи не ставят под сомнение способностей идола разговаривать и предсказывать раздоры в городе. Причем, как известно, Перун оказался прав — с тех пор новгородцы нередко сражались на мосту и никак не могли достичь согласия. Отношение к Перуну было настолько почтительным, что в церкви Бориса и Глеба до середины XVII века хранились палицы, которые Перун якобы забросил на мост. Лишь в 1652 году митрополит Никон сжег эти палицы как бесовское оружие.

Не странно ли — вольный город, который и в позднейшие века не любил признавать власть Киева, а потом и Москвы, покорно, в одночасье решает отказаться от верований отцов, а затем те же новгородцы почти семьсот лет берегут Перуновские реликвии в христианской церкви.

Правда, некоторым диссонансом в согласном летописном хоре прозвучали сведения, сообщенные Иоакимовской летописью. Но этой летописи не существует. То есть она, вероятнее всего, существовала, так как отрывки из нее включил в свою «Историю» в начале XVIII века Татищев. Она была у него в руках недолгое время, в плохом списке, а затем Татищев вернул ее владельцу, настоятелю одного из украинских монастырей, где она и исчезла. Последующие русские историки относились к Иоакимовской летописи как к измышлению писателя XVIII века.

Летопись, однако, привлекла внимание руководителя раскопок в Новгороде В. Янина, который сильно сомневался в истинности официальной версии хроник, так как она противоречила всему, что удалось узнать археологам об истории этого города.

Раздел Иоакимовской летописи, где говорилось о крещении Новгорода, как ни странно, написан от первого лица, словно это — запись слов очевидца событий. Там говорится, что Владимир отправил крестить Новгород своего дядю Добрыню, придав ему немалое войско. Когда новгородцы узнали о цели приезда высокого гостя, они собрались на вече и постановили: не дать уничтожить старых богов. Новгородцы разобрали мост и не пустили Добрыню с дружиной и монахами через реку. А автор текста с иными киевскими посланцами ходил по дворам и «учил людей христианской вере». Один из военачальников киевлян с отрядом в пятьсот ростовчан тайком перебрался через Волхов и захватил в плен руководителей сопротивления. Новгородцы окружили его, разгорелся бой, в ходе которого были сожжены дома новгородских христиан и «разобрана по бревнам» церковь Преображения. Это, кстати, свидетельствует о том, что христианская община и ранее существовала в Новгороде и христиане мирно соседствовали с язычниками.

На рассвете Добрыня с основными силами пришел на помощь теснимым ростовчанам, для чего пошел на хитрость — послал лазутчиков поджечь дома новгородцев вдоль реки. И когда те увидели, что начался пожар — страшное бедствие в тесном деревянном городе,— то прекратили бой и кинулись тушить огонь. После этого чаша весов склонилась на сторону княжьих людей. Добрыня привел горожан к покорности, сжег идолов, разрушил капища, новгородцев потащили к реке креститься. Некоторые шли покорно, другие сопротивлялись. Затем была восстановлена церковь Преображения.

Такова версия «сомнительной» летописи, противоречащая официальной церковной точке зрения. Но проверить ее можно лишь одним путем — отыскать в толще новгородской земли тот Миг истории X века, в который произошло крушение старой религии и восторжествовала новая. Казалось бы — задача невозможная, но опыт новгородских археологов и размах раскопок позволяли В. Янину надеяться на успех.

Сначала он поставил себе целью выяснить, существовала ли в Новгороде церковь Преображения, которая была воздвигнута еще до официального крещения Руси. Изыскания в архивах позволяли установить, что на Софийской стороне Новгорода в пределах города X века было две церкви Преображения. Но одна, надвратная церковь кремля, была построена лишь в 1264 году, сведения о второй восходят к XV веку, когда церковь была построена в камне.

Но известно, что обычно в Новгороде каменную церковь воздвигали на месте одноименной, деревянной. В пользу древности церкви говорило то, что в ней существовал придел, посвященный святому Василию — покровителю князя Владимира. Искать что-либо на месте церкви не имело смысла — ведь ее «разобрали по бревнам», а потом отстроили вновь. Но она была важна как ориентир. Если она функционировала до 989 года, то дома первых новгородских христиан должны были находиться рядом с ней: религиозные меньшинства старались селиться компактно вокруг духовного центра — храма.

На помощь пришла дендрохронология. Выяснилось, что в районе церкви именно в 989 или 990 году были положены новые деревянные мостовые. В том же году были возведены несколько усадеб вокруг церкви. Предыдущие же строения возле церкви были уничтожены пожаром. Это было важным свидетельством, но еще не решающим доказательством правоты «сомнительной» летописи. Ведь пожары в Новгороде происходили нередко. Раскопки продолжались. И вот один за другим в пожарище усадьб были найдены два крупных клада серебряных монет X века, ни одна из которых не была моложе 989 года. Это доказательство было существеннее, чем следы пожара. Допустим, сгорело несколько домов. На их месте были построены новые. Но совершенно невероятно, чтобы в двух соседних усадьбах никто не удосужился поднять из золы громадной ценности семейные клады. А ведь деньги не были закопаны в землю, чтобы скрыть их на долгие годы, а лежали под половицами — обычное место хранения денег в богатом доме. Значит, хозяева кладов погибли. Как они могли погибнуть? Сгорели в домах? Невероятно. Вывод очевиден: люди, жившие в усадьбах вокруг церкви, были убиты в 989 году.

Не хватало детали — Мига, точки на расследовании.

И точкой стала еще одна находка.

В том же районе, на улице в слоях между 972 и 989 годами — так датируются последовательные ярусы мостовой,— был обнаружен нательный медный крестик. Он был потерян до крещения Новгорода.

Логика восторжествовала — не могли новгородцы покорно принять незнакомую веру, и археология это подтвердила.

Оставалось выяснить еще одну деталь, и археологи обратились к району у реки, где лазутчики Добрыни якобы сожгли дома новгородцев, чтобы отвлечь их от битвы. И что же? Обнаружилось, что там есть следы пожара конца X века, а новые дома начали воздвигать на пожарище в 991 году.

Когда-то по следам событий неведомый киевский монах-миссионер записал или продиктовал летописцу свой правдивый рассказ о том, с каким трудом удалось крестить непокорных новгородцев. Затем из летописи в летопись этот рассказ переписывался. Но в основные официальные хроники Русского государства он не мог попасть, потому что противоречил официозной церковной истории. И вот, как иссякающий ручеек, добрался этот рассказ до летописи, затерявшейся в подвалах украинского монастыря, успев перед гибелью попасть на глаза дотошному Татищеву. Впрочем, никто ему не поверил, пока на сцену не вышли археологи.