Журнал «Вокруг Света» - Вокруг Света 1996 №01 Страница 19

— Как видите, — улыбаясь заканчивает рассказчик, — уже много лет назад я мог бы устроиться вполне солидно, не знаю, впрочем, прочно ли, но, во всяком случае, я мог бы царствовать в дебрях Конго, пользуясь всеми доступными там благами жизни. Но к подобным монархиям у меня что-то склонности не имеется. Прозаический Алжир лучше.

Из цикла «Африканское лето», 1937 г.

Записки Банникова

В апреле 1934 года решили мы с женой бежать за границу: видим, что житья уже совсем не стало. Землю обрабатывать я уже совсем бросил, как раскулачили да вчистую разорили нас, а работал в Туркестане на водхозе. Потом пошла паспортизация, и меня, как бывшего зажиточного, сняли. Пять месяцев был без работы, всю одежду, какая была на нас с женой, проели, но сыты никогда не были. Сорок рублей в день истратишь, голод немного заморишь, а есть все хочется. Потом поступил я на земляные работы на Аму-Дарье. Работали мы с бабой вместе до того, что руки не подымались, а получали на двоих 800 граммов хлеба в день, на иждивенца не полагалось, а у нас дочка. Вот стали все трое пухнуть. Тогда-то и задумали перебраться через речку к афганцам.

В первый раз все трое чуть не потонули, пришлось вернуться. Через четыре дня пошли снова, дошли до середины реки и опять едва не захлебнулись. 10 апреля пошли в третий раз. Будь, мол, что будет. Но Господь нас перевел. Перебрались мокрые на другой берег, дошли там до заставы, афганцы говорят, пошлем вас на Кабул, а сами послали нас со стражей на кашкарскую границу и довели до самого Памира. Отсюда мы пошли одни, уже без конвоя. Идем от кишлака до кишлака. Где встречают палкой, где камнями: пошел, мол, вон, урус проклятый. Пришли как-то к киргизской кибитке, смотрю: лежит на земле дохлый верблюд, а рядом мертвый русский, с голоду, наверное, помер. Посмотрел я на него и думаю: и нам то же будет, та же точка подходит!..

Ну, что делать, нарезал я верблюжьего мяса, а оно зеленое совсем. Пришлось есть. Поели и пошли дальше. Поднялись на перевал, не меньше шести километров будет, и идем по снегу и воде раздетые и босые. Думали, что уж не выйдем, здесь и конец будет. Доходим снова до кишлака. Киргизы выскочили из кибиток и гонят нас палкой, не только поесть, переночевать не пускают. Приходилось перед ними даже на коленки становиться, проситься ночевать: жена совсем была больная, отощала, едва на ногах держалась, да и девочка ослабла вовсе. Делать нечего, потащились дальше. Доходим до Индийской щели, и здесь нас какой-то мусульманин уж так хорошо встретил. На руках перенес мою жену через реку, потом девочку, хотел и меня самого перенести, да я ему сказал, что сам уж как-нибудь перейду. Он же нас и покормил и переночевать к себе пустил, а потом, увидев, что жена совсем больная, и говорит: вот я буду больную лошадь резать, а потом ты дай жене лошадиной крови выпить, ей лучше будет. Взял я собачью чашку, нацедил полную крови и дал жене пить. А ей и вправду как будто легче стало.

Переночевали мы здесь еще ночь, а на утро, когда встали, хозяин говорит: — Твоя жена на перевале все равно помрет, иди лучше на Ташкурган, там легче дорога.

Мы и послушались его. Идем, холод, то снег валит, то дождь пойдет. Ноги поранены, опухли. Жена и дочка в голос обе плачут, и не знаем, скоро ли дойдем. А дело к ночи, буран сильный. Потом стало видно заставу. Тут нас встретили, обогрели и накормили. Хорошие киргизы были, двое суток у них простояли и пошли дальше.

Идем опять день, два, ночуем, где под камнем, смотрим: юрты. Подходим, просим поесть, а хозяева-киргизы понатащили нам рогов да бараньих ног и кричат: на, мол, урус, кушай! Даже ночевать не пустили. Что поделаешь, легли снова под камнем, а поесть нечего. Утром собака одного киргиза притащила сурка, киргиз отобрал у пса да нам отдал. Я ободрал его, поджарил на огне, и стали есть, а потом пошли дальше. На другой день дошли до большого канала, немного тут поели и переночевали в пустой кибитке. Под самым Ташкурганом встретили нас аскеры и говорят: урус, кушать хотите, так идите к нам в кибитку, дадим «ноны». Пошли мы, нам, действительно, дали чаю с хлебом, поели, попили и собираемся уже идти дальше, а они мне говорят, чтобы отдал им жену и девочку, иначе, дескать, сейчас застрелят. Пошел я из кибитки, жена и девочка за мной. Аскеры выходят тоже, вынесли винтовки, тут же зарядили и гонят меня от жены с дочкой. Затащили их в кибитку, но тут какой-то спор у них произошел, а мы, тем временем, снова собрались вместе да и скорее ходу. Пришли в Ташкурган к самой, значит, китайской границе. Есть нечего, пришлось побираться. Через день-два взяли меня на работу плотником, платили по два фунта кукурузной муки в день, а нас трое: как хочешь, так и живи. Жена ходила с дочкой, побиралась, а я целый день работал. Русских здесь оказалось много, человек 60 или 70, но из них киргизы выслали 22 человека обратно в Советы, а остальных стали отправлять в Кашгар. Пригнали и нас туда, а тут опять беда. Один русский аскер задумал отобрать у меня дочку...

— Старик, — говорит, — я у тебя девочку забираю, буду ее воспитывать, а как подрастет, возьму в жены.

— Хорош, — говорю, — отец нашелся, нет такого закона, чтобы отбирать десятилетнего ребенка.

— А не хочешь — пулю, и вся недолга.

Как вышла девочка во двор, он схватил мою Зинку и уволок ее к себе в кибитку. Мы с женой вышли, увидели и заплакали. Подходит к нам татарин и зовет к начальнику, он, мол, ему все переведет и расскажет. Пришли к начальнику, оба с женой ревем, татарин ему все объяснил, а тот как соскочит с места да закричит, ну, думаю, сейчас расстреляет. Поднялся шум и крик. Привели к нему русского аскера.

— Где русская девочка? — спрашивает. — Отдай сейчас же!

Тот привел Зинку, отдал нам. Ну, думаем, ладно, пронесло, а оно не тут-то было. Прошло каких-нибудь две-три недели, и этот самый же начальник уже сам к нам требование предъявляет отдать ему Зинку, а он, мол, нам за это земли даст. Ответили ему, что надо подумать, а сами в ту же ночь отсюда ушли.

Шли дней шесть, голодные, холодные, добрались до индийской заставы. Здесь приняли нас совсем хорошо и по телефону сказали, чтобы пропускали дальше. На другой день покормили и сказали идти в Ханжут. Добрались и до Ханжута, а тут нас вызывает сам хан, такой уж добрый и хороший человек, выслушал нас, выдал всем нам по две рупии и бязи метра четыре на одежду, а девочке платок красный и говорит:

— Я вас направлю в Гильгит и дам проводников, которые вас кормить и поить будут.

Все так, как он сказал, и было. Проводники кормили нас и довели сначала до Гильгита, а оттуда в Сернагар. Здесь уж и вовсе отдохнули. Каждому выдавалось по две рупии в день, а на ребенка рупию. Живем, отдыхаем, денег хватает, даже остается. Пожили несколько месяцев, а как стали англичане отправлять нас дальше, выдали каждому по 200 рупий. Приехали мы с женой и девочкой в Бомбей и сразу поступили на работу, я плотничал, жена стирала, девочку отдали в английскую школу на полный пансион. Так прошло семь месяцев, я себе весь плотничий инструмент справил, граммофон купил и фотографический аппарат и снимать учился, по рупии за урок платил, а потом пришло предложение отправиться в Бразилию на землю. Говорят, каждому будет земля и полное хозяйство. Ну, наше дело крестьянское, конечно, это было принято охотно, хотя и не знаем, где эта самая Бразилия находится и кому принадлежит. Собрались, договоры подписали и в путь.

Вот и едем пятидесятый день по морям да океанам. А что дальше будет, Бог один знает.

Самые мрачные предчувствия относительно участи моих несчастных спутников по «Флориде», (пароходу, идущему в Бразилию, где автор и встретился с Банниковым, — ред.) русских крестьян-беженцев из России, к несчастью, оправдались. Если сторонники переселения земледельцев в южноамериканские страны утверждают, что для правильной постановки дела нужны «селекция и организация», то в данном случае все это было налицо: в бразильские леса направлялись подлинные землеробы с семьями, привычные к тяжелому земледельческому труду, испившие горькую чашу преследований на родине и проделавшие исключительно тяжкий, совершенно рекордный переход через Памир. Была и организация в лице мощной английской компании, занимающейся колонизацией Северной Параны в Бразилии, и, наконец, содействие Нансеновского офиса, кредитовавшего крестьян на переезд из Индии в Бразилию и заключившего за них соответствующее соглашение с компанией.

Оказалось, что в бразильских условиях не помогли ни селекция, ни организация. Последняя даже оказалась особо опасной, ибо паспорта крестьян хранятся в дирекции английской компании, которая и отказывает в выдаче их тем, кто, ознакомившись с условиями, пожелал бросить землю и наняться на какую-либо работу в Сан-Пауло.

— Впрочем, — пишет мне из Бразилии один из крестьян, — мы люди опытные, из Советов ушли без паспортов, через реки и горы. Удеру из бразильского леса — пусть ловят!.. А обрекать своих детей на жизнь в глухом лесу, без школы, без книжки, как каких-то лесных зверьков, я не стану. Не для того их на своей спине через Памир перетаскивал!..