Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №02 за 1989 год Страница 19

Дело о масляном опыте, так удачно завершившееся в Департаменте, продолжилось в бумагах, что Коллегия направляла исполнителям. В Парусной мастерской указ Коллегии получили накануне, и унтер-офицер пуще всего остерегался промедления. Особенно в деле, на котором маленькими буковками прописано, что делается оно по воле самого Государя Императора, хотя и покойного. Унтер знал, что на площади нынче войска присягать новому царю назначены. Потому и велел Федосееву в крепость добираться не по Исаакиевскому мосту, а напрямик от императорского дворца, по льду, дорогой, помеченной ветками...

Федосеев благополучно добрался до угла площади, где высились сложенные в беспорядке гранитные глыбы для исаакиевской стройки. До входа на мост было рукой подать. Матрос залюбовался марширующими на площади войсками. Вдоль фрунта бегали какие-то наряженные по-парадному офицеры с саблями наголо. Некоторые были с пистолетами.

— Куда прешь, что несешь, стой, назад,— заорал на Федосеева солдат охранной цепи на мосту. Матрос почти проскочил на мост, где, судя по литерам на погонах, топтались в строю солдаты Финляндского полка.— Ваше благородие, господин поручик! — Солдат продолжал кричать и отпихивать матроса штуцером с примкнутым штыком...

Поручик повертел конверт, протянутый матросом, и прочитал вслух: «Его высокопревосходительству генералу от инфантерии Сукину Александру Яковлевичу». Поручик не собирался ломать печать на пакете. Но дело решили эти самые бутыли. Поручик допытывался, зачем матрос несет масло в крепость.

— Для поливу воды при наводнении в Петербурге,— отвечал матрос, громко выговаривая слова.

— Какая вода, дурья башка! Лед на реке месяц уж как стоит.

К матросу придвинулся унтер. Он стянул бараньего меха рукавицу, готовый двинуть в морду придурку, что перечил офицеру. Но поручик сам замахнулся на унтера и уже без колебаний сломал печать на конверте... Через некоторое время тот же унтер, бережно поддерживая матроса под руку, провел его через охранную цепь полка, слегка подтолкнул его в сторону темневшего за памятником строя моряков.

— Ступай к морскому начальству, там разберутся.

Федосеев обогнул чугунную решетку Медного всадника и собрался улизнуть с площади к толпе зевак, как вдруг угодил в охранную цепь Гвардейского экипажа.

— Иван, шельма, здорово. Ты как сюда попал, никак в кабак за сбитнем собрался? — Федосеев сразу узнал одногодка, матроса 2-й статьи Василия Кириллова.— Да ты никак с вином, шельма?

— Не вино это. А ты что?

— Иди к строю. Потом поговорим.

Федосеев остановился в шеренге моряков, обращенной к Адмиралтейству. Он поставил бутыли на лед и принялся притоптывать ногами. Вдруг справа раздалась ружейная пальба. Шеренги пришли в движение. Федосеев поднял бутыли, чтобы двигаться со всеми. Страшная боль обрушилась ему на плечи. Он сразу ощутил глухоту от разрыва шрапнели, удушье от дыма. Из горла пошла кровь.

— Беги, пока можешь.— К Ивану пробился сквозь сутолоку Кириллов.

— Куда бежать?

— К себе беги, ластовых не тронут, а нам все одно пропадать.— Василий не договорил. Новая шрапнель, хлопнувшая над головами, скосила всех, стоящих рядом с осевшим на снег Иваном. Из разбитой бутыли потянуло жареным подсолнухом. Федосеев на четвереньках выбрался к краю площади. Там в толпе зевак — рабочих адмиралтейских стапелей — его узнали. Подхватили под руки, понесли в мастерскую...

На другой день взвод Егерского полка, убиравший с площади трупы и кровь, натолкнулся на большую лужу в истоптанном снегу, совсем не похожую на кровь. Старший в команде фельдфебель ткнул в лужу пальцем, растер, понюхал.

— Масло, никак. Постное.

Он страшно удивился и долго не мог решить: докладывать или промолчать...

Послесловие

Дело о спасении Петербурга от наводнения всего на 41 листе сохранилось случайно: с тех пор о нем никто не вспоминал.

Одно в нашей истории осталось недосказанным: кто же все-таки был «неизвестный автор» проекта?

Он вполне мог находиться в «морском» окружении великого князя и будущего императора Николая, далекого от тонкостей морского образования. Николай мог, например, одобрить фарс со «спасением» столицы, дабы в чем-то ущемить и без того не слишком мудрое руководство флота...

Но мне более по душе другая версия, основным действующим лицом которой является мало смысливший в морском деле светлейший князь Александр Сергеевич Меншиков. Да, да, внук того самого знаменитого генералиссимуса и сподвижника Петра I.

Генерал-адъютант Меншиков слыл острословом и, вероятно, по этой причине получил отставку от Аракчеева и Александра, юмора не переносивших. Безделье в деревне не прошло впустую для умного царедворца. Встретил он там отставного мичмана. Как старый моряк живописал светлейшему морскую романтику—можно лишь догадываться. Не в характере Меншикова было просто мотать на ус услышанное или праздно восхищаться. Как удержаться от соблазна организовать фокус, подобный проекту неизвестного автора? Так что «турнюр» в виде синей папки с проектом вполне мог оказаться в ближнем окружении императора, где князь, временно опальный, был личностью весьма популярной.

Николай I по воцарении призвал Меншикова ко двору и тотчас же отправил в Персию — авось там остряк сломает шею. Но Меншиков уцелел, прошел персидскую тюрьму и вернулся в столицу в ореоле героя-мученика. Тут ему сказали: выбирай. И он выбрал... флот, тем более что шла его реорганизация. В незавидное положение попал Моллер 2-й: он стал министром, но вся реальная власть над морским ведомством оказалась в руках светлейшего, назначенного начальником Главного Морского штаба. Моллеровский застой сменился меншиковской бесшабашностью. Теперь уже было не до шуток. В истории русского флота, как, впрочем, и всей России, начинался новый виток, в конце которого маячила Крымская война...

Как было на самом деле? Кто действительно был автором проекта? Ответ на этот вопрос потребовал бы нового дотошного копания в книгах и архивах. Но было бы ради чего!

Василий Галенко

Круг на тающей льдине

Первый дивизион бронекатеров артиллерийским огнем поддерживал наступавшую вдоль берега Финского залива пехоту. Справа по носу «сто первого» взорвалась сброшенная с «юнкерса» бомба, и сигнальщика Ивана Храмцова выбросило на льдины, среди которых двигался катер. Подобрал его переоборудованный из морского буксира тральщик ТЩ-32. На нем по приказу командира Храмцов заменил убитого сигнальщика.

Вой пикировщиков то приближался к тральщику, то удалялся. И вдруг взрыв на корме смел с палубы всех. Отброшенный, прижатый к борту Храмцов уцелел чудом. Тральщик погружался с развороченной кормой и заклиненной стальной дверью искореженной ходовой рубки.

Внутри глухо кричали и стучали запертые моряки.

Когда Храмцов очнулся, вода с разлившейся вокруг тральщика соляркой начала покрывать палубу. Небо кружилось, подступала тошнота. Храмцов поднялся и, придерживаясь за леер, огляделся. Командира не было. Перед взрывом он стоял почти рядом. Не было и комендоров у разбитой пушки и пулеметчиков у ДШК. Лишь за бортом, где чернела вода и серебрились льдины, плавала чья-то шапка.

Крики и стук в ходовой рубке усилились. Едва двигаясь, Храмцов добрался до красной пожарной доски и снял ломик. Просунул конец ломика в щель, но дверь не поддавалась.

— Просунь дальше! Продвинь дальше! — неслось изнутри.

Будто не своими руками Храмцов начал протискивать ломик. Ломик застрял. А люди нажимали, пытаясь расширить щель. Храмцов слышал их свистящее дыхание. Одной рукой он пропихивал ломик, а второй, ухватившись пальцами за кромку двери, оттягивал дверь на себя. Завыла и грохнула бомба. Тральщик вздрогнул и резко накренился. Храмцов с трудом удержался за кромку двери, а ломик вывалился из щели. Скользнув по ноге, он со звоном покатился по палубе и приткнулся к фальшборту у леера. Пальцы правой руки обожгло. Рука непроизвольно дернулась, жар превратился в жгучую боль. Без ломика стальная дверь захлопнулась и придавила концы пальцев. А люди уже не кричали — хрипели:

— Дай ломик...

Старшего моториста, по совместительству комендора, вызвали наверх. Перед этим поднялся и не вернулся моторист-пулеметчик, и Александр Серебряков, матрос по первому году службы, в отсеке остался один. Он едва успевал перебрасывать реверс и регулировать обороты ревущего разгоряченного двигателя.

«Полный вперед». «Полный назад». Серебряков метался, переводя приказы с ходовой рубки на доступный пониманию машины язык. Тральщик вибрировал в такт двигателю, вздрагивал от выстрелов своей пушки, содрогался от близких взрывов снарядов и бомб противника.