Мои турецкие ночи - Диана Ярук Страница 19

Увидев мои страдания, Алихан присаживается на колено и помогает надеть обувь. Потом просит немного потерпеть, подхватывает на руки, — отчего тело снова простреливает болью, — и быстро спускается по лестнице с нашего третьего этажа.

На улице у открытой задней двери огромного чёрного джипа с тонированными стёклами нас поджидает Давут. Едва мы садимся, машина трогается с места.

— Снег, мы сейчас заедем в больницу. Удостоверимся, что не сломаны рёбра и нет внутренних кровотечений. Нас уже ждут.

На мои слабые возражения Али пристально смотрит мне в глаза и качает головой.

Домой к Алихану мы в итоге приезжаем часа через два. Я практически в бреду. В больнице боль стала ещё сильнее и мне приходилось стискивать зубы, чтобы не застонать. Рентген и повторный осмотр врача показали, что у меня действительно нет переломов. Чтобы снять нагрузку с плеча, на левую руку надели фиксирующую шину. Ещё вкололи обезболивающее и дали рецепт для аптеки.

Алихан снова несёт меня из машины. Я мельком замечаю, как мы входим в просторный холл, слышу громкое мяукание, потом оказываюсь в мягкой постели. Кто-то снимает с меня обувь и накрывает невесомым одеялом.

Просыпаюсь от того, что снова накатывает постреливающая боль. Особенно меня беспокоит плечо. Я пытаюсь поменять позицию, хоть как-то облегчить агонию, но при любом движении становится только хуже. От бессилия подкатывают слёзы. Кое-как я вытягиваю правую руку, вцепляюсь в край кровати и начинаю подтягивать своё тело туда. Мне нужно в туалет и мне нужны таблетки.

Вдруг загорается неяркий свет. Я поворачиваю голову и вижу позади себя на кровати часто моргающего спросонок Али.

— В туалет?

На мой смущённый кивок он поднимается, помогает мне встать и ведёт к санузлу. Подведя к унитазу, оставляет меня с требованием немедленно позвать, когда я сделаю свои дела.

Привалившись здоровым боком к раковине, я мою правую руку. Услышав шум воды, Алихан входит и помогает добраться до кровати.

— Таблетки из аптеки? — Спрашиваю я, усевшись на край. Мужчина достаёт со своей тумбочки блистер и воду. Выдавив одну таблетку, он протягивает её мне и откупоривает бутылку.

— Почему я в твоей кровати? — Малахитовые глаза аккуратно помогает мне улечься на подушку. Он пожимает плечами.

— Беспокоился, что не услышу тебя, если понадоблюсь.

— Спасибо.

— Не могу принимать твою благодарность. Это из-за меня на тебя напали. Зря разрешил тебя втянуть.

— Мне самой хотелось, Али. Такое приключение бывает раз в жизни. Ты не виноват, что у тебя есть сумасшедшие фанатки!

— Снег, Снег, а если бы это была не краска, а кислота? Или уксус? — Али прижимается лбом к моему затылку. — Это моя вина. Прости, прости меня!

Боль почти полностью отпускает, и я проваливаюсь в сон.

В нём я снова мою руку, опёршись о раковину, а когда поднимаю взгляд к зеркалу, то вижу, что моё лицо плавится, как воск над огнём и стекает вниз, оставляя оскаленный череп. Я пытаюсь заорать, но ни губ, ни щёк уже нет, и из горла вырывается жуткое сипение.

Глава двадцать третья

Утром я просыпаюсь от звонка будильника, который звучит странно приглушённо. Разлепив глаза, верчу головой, пытаясь понять, где телефон. В спальню входит Алихан, держа в руках мою сумку. Путаясь в ногах, вместе с ним в дверь проскальзывает кот. Надрывно мяукая, запрыгивает на кровать и начинает обнюхивать моё лицо. Это гибкий изящный абиссинец терракотового окраса с узкой мордочкой и зелёными как у хозяина глазами. Я пытаюсь погладить красавца, но он тихонько шипит и, словно ртуть, проскальзывая между пальцев, продолжает обнюхивать меня, тыкаясь в шею, шину, прижимающую левую руку к груди, фыркает и бесцеремонно топает по моим многострадальным рёбрам.

— Познакомься, это Милан, но больше ему подходит имя Маньяк, — улыбается Алихан, сверкая ямочкой на щеке. Он сгребает с меня кота и, нежно рыкнув, чешет Маньяка за ушком. Тот закрывает глаза, замирает на пару секунд, а потом принимается вырываться, спрыгивает на пол и начинает бешено мяукать.

— Не ври, тебя Давут уже кормил. — Алихан поворачивается ко мне, — прикидывается дурачком и хочет выпросить двойной завтрак, обжора.

Малахитовые глаза помогает мне спуститься с кровати и открывает дверь в санузел.

— На студии уже в курсе того, что случилось. Тебе пришлют замену на несколько дней. Но после съёмок у нас назначена пресс-конференция. Братец привезёт тебя на студию.

Кое-как умывшись и почистив зубы, я выхожу к поджидающему Алихану. Он помогает мне добраться до кухни, хотя я и стараюсь доказать, что способна ходить самостоятельно.

За огромным кухонным островом восседает Давут. Увидев нас, он спохватывается и принимается метаться по кухне. Нажимает кнопки футуристично выглядящей кофемашины, выдвигает мне стул, подаёт приборы, ставит поближе молочник, пачку кокосового молока, пачку овсяного молока, озирается, соображая, чего бы ещё принести.

Маньяк тоже привносит лепту в суету, бросаясь ему в ноги и протяжно мяукая.

Давут громко возражает коту и, забрав с машины наконец приготовившийся кофе, ставит передо мной кружку. Сам садится напротив, и принимается потягивать свой напиток, искоса бросая на меня взгляды. Алихан тоже пьёт кофе, опершись задом на чёрную гранитную столешницу модерново выглядящей встроенной кухни.

У меня нет аппетита, но Давут, увидев, что я не притрагиваюсь к еде, упорно сдвигает ко мне нарезанный кубиками сыр, оливки, овощи и свежие слоёные пироги со шпинатом, творожным сыром, картошкой.

— Братец ради тебя ездил утром к открытию пекарни, уважь его, — ухмыляется Алихан.

Давут вспыхивает, краска заливает его уши, он не решается поднять на меня глаза. Присмотревшись внимательнее, я понимаю, что ему вряд ли сильно больше двадцати — двадцати двух лет.

— Вы живёте вместе? — спрашиваю я, выбирая кусочек поменьше.

— Когда в Стамбуле, то ночует у меня, хотя отец в прошлом году подарил ему собственные апартаменты на двадцать второй день рождения.

Давут умоляюще смотрит на Алихана.

— Мать сказала присматривать за тобой, брат. Может, тебе будет нужна моя помощь.

Малахитовые глаза подходит к парню и ерошит тому волосы.

— Я ценю это, малыш. Айше никогда не делила нас на родного и пасынка. Постараюсь съездить к ней, поцеловать её руки.

Вспоминаю, как читала в интернете, что родители Алихана развелись. Значит, его воспитала мачеха.

— А сколько вас детей в семье? — Спрашиваю я.

— Я старший, — отвечает Али. — Когда мне было восемь, родилась наша сестра Зейнеп. Самый младший и сладкий — Давут.

Парень уже не знает, куда спрятаться от смущения. Не читай я, из какой они семьи, ни за что не догадалась бы,