Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1975 год Страница 2

Тогда там только открывали внутриконтинентальные станции. Никто не знал, какая погода ожидает будущих полярников в разгар зимы, к каким «минусам» им готовиться. Американцы обещали минус 125 градусов, наши ученые — 117. Шляхов сказал, что будет минус 85 плюс-минус 2 градуса. Его прогнозы сбылись. Пока зарегистрирована минимальная температура минус 88,3 градуса...

Самолет снова уходит вверх от пустыни. Площадки следуют одна за другой. Стюардессы разносят обед. Люди едят на ходу, за рабочими столами. Высота десять с половиной тысяч метров. Мы вышли из тропосферы, облака внизу, над нами ясное небо. Я высовываюсь в блистер. Шлейф отработанных газов, как распущенный хвост павлина, остается далеко за нами. Снизу, с земли, самолет сейчас кажется чуть больше булавочной головки, и тот, кто видит нас такими, пожалуй, точнее всего воспринимает происходящее. Один из теоретиков группы, Иван Макарович Кравченко, говорит, что хотя мы именуем себя летающей лабораторией, а на самом деле лаборатория — это атмосфера, а мы — зонд в ней, крохотный зондик. Носимся и изучаем ее, потому что не можем, не в силах проиграть, смоделировать в наземных лабораториях процессы, возникающие в ней. И даже глобальные эксперименты в атмосфере, которые проводятся сейчас одновременно несколькими странами, где используются корабли погоды, несколько летающих лабораторий, спутники, не сразу принесут нам разгадку многих тайн изменения погоды.

— А мы летали в этом первом глобальном, — говорит вдруг сидящий через стол начальник летной экспедиции Юриков. — В «Тропексе-74»...

Юриков, пожалуй, самый старый на самолете человек. Его жизнь, можно сказать, история ЦАО ( ЦАО — Центральная аэрологическая обсерватория.) . Он пришел в Долгопрудную, где обосновалась эта исследующая атмосферу организация, в те времена, когда там строили дирижабли. Он помнит, как приезжал туда генерал Нобиле. Сам Юриков летал на первых советских дирижаблях, участвовал в установлении рекордов и терпел катастрофы. Теперь он научился рассказывать про это смешно, хотя катастрофы всегда были катастрофами. Еще он летал на воздушных шарах. Поднимал — в грозу — первый воздушный шар с учеными на борту. Про это Юриков не особенно любит вспоминать. По молодости, как он однажды признался, не смог он тогда пересилить в себе чувство ложного стыда, взлетел, хотя в душе понимал, что полет очень рискован. Центр грозы был как раз над Долгопрудной. Молнии сверкали не переставая, стрелка прибора зашкаливала. Сделав несколько площадок, поднявшись на высоту в триста метров, видя бледные лица ученых, Юриков решил опускаться. Сетка наполненного водородом шара была опутана проволокой, над шаром торчал штырь, достаточно было искры от молнии, чтобы водород воспламенился. Но когда стали снижаться, ученые взмолились, и Юриков, спустившись на лесную поляну, вопреки инструкции не выпустил газ из шара. Привязав шар, опустив его ниже деревьев, они переждали ночь в лесу, а утром, сбросив мешок балласта, взлетели, догнали грозу и провели множество исследований, следуя невдалеке от нее.

— Черт бы побрал все эти инструкции, — говорит Юриков, закуривая. — Вот и в Дакаре они нас едва не подвели. Пилота нам дали отличного, привыкшего летать на международных трассах, а там все по инструкции — от трассы ни-ни, самолет от самолета — не ближе чем за десять миль. А у штаба глобального эксперимента такие требования: входить в облака вертикального развития, для сверки приборов летать вокруг метеобашни высотою в сто футов и уметь ходить строем, эскадрильей в три-пять самолетов для сравнения показаний приборов различных лабораторий. Там и англичане и американцы были, до восьми самолетов работали одновременно. На разных высотах в одном облаке несколько самолетов кружили. Вначале наш пилот даже растерялся: что делать, все вопреки правилам, но ведь и мы — самолет погоды. Пришлось работать как все. В первое облако входить было страшно, хотя я и летал уже в облаках. Но те, что над Атлантикой, побольше были. Километров до шестнадцати высотой... Оказалось, что они порыхлее наших и совсем не страшны. Потом мы уж и внимания не обращали на них. Пожалуй, побольше хлопот нам доставляли американцы. На их самолетах летчики все военные, лихости в них хоть отбавляй. Во время полетов строем так и норовят к самому крылу прижаться. На вираже, говоря по секрету, наш пилот от злости даже приподнимался — идут крыло в крыло, не сдвинутся, не шелохнутся.

Лихость всегда в почете у молодых, — продолжал Юриков, словно вспомнив свою молодость. — И над нашим пилотом начали было потешаться. Но тут представился случай показать и ему свой класс. На взлете в Дакаре два грифа врезались в наш самолет. От удара у многих в тот момент екнуло сердце. Один гриф застрял в турбине, второй оставил вмятину в борту. Пилот не растерялся, это уж я вам как бывший пилот скажу. Тяжелую, заправленную под пробки машину посадил на трех двигателях, да так, словно ничего и не произошло.

— Высота пятьсот метров, — слышно объявление штурмана. — Последняя площадка. Координаты... температура за бортом... время московское...

Седьмой час полета подходит к концу. Через полчаса посадка. По лицам видно, что люди утомлены. Будто не машина, а они шагали все это время по гигантским ступеням тропосферы... Все только и говорят о городе, где нам предстоит провести ночь, о земле. Мысли всех сейчас прикованы к ней, каждый, похоже, думает — как же на ней хорошо отдохнуть. Исследователи атмосферы завершают еще один цикл работы. Той работы, которая в конечном итоге поможет ученым разобраться в механизме погоды, предсказывать задолго ее изменения — составлять долгосрочный прогноз, оберегая людей от стихийных внезапных бед.

Борт 75716, летающая лаборатория ЦАО

В. Орлов, наш спец. корр. Фото автора

Могикане Восточной Африки

Горы, превращенные в крепость

Вообще-то, бвана (Бвана (суахили) — господин, начальник.), обычаи таковы, что за день перед тем, как отправиться в эти горы, чужестранец должен послать перед собой человека, чтобы тот разложил на дороге подарки и, главное, связанные особым образом зеленые травяные веники. По этим веникам люди ндоробо узнают, что гость идет к ним с миром, и на следующее утро беспрепятственно пропускают его, — объяснил мне мой проводник Тивас, когда мы вслед за ослами начали подниматься по едва заметной тропе, прорубленной в красных гранитах. Тропка вела вверх, в горы Ндото, возвышающиеся среди черных лав и желтых песков к юго-востоку от озера Рудольф. В этих горах нашли свое последнее убежище загадочные ндоробо.

— Ты умеешь вязать эти веники? — осведомился я.

— Конечно, иначе я бы никогда не мог водить пастухов-самбуру к людям ндоробо, — отвечает Тивас.

— Но, послушай, ко мне это не относится, ведь самбуру — давние конкуренты и враги ндоробо, а я ничего не сделал им плохого. Наверное, они пропустят нас без веников.

— Как знаешь, бвана. Только не выходи вперед, иди в середине отряда и лучше всего держись за хвост ишака.

Так я и сделал. Держаться за хвост ишака оказалось делом очень выгодным и удобным. Название гор Ндото произошло от масайского «Олдоинье Лоондото» — «Горы маленьких скал». И действительно, чем выше мы поднимались в горы, тем отвеснее делалась дорога и тем больше круглых камней, которые масаи считают мелкими скалами, преграждали нам путь. Равновесие приходилось удерживать с трудом, и ослиный хвост в этих условиях оказался для меня большим подспорьем.

И вдруг жалобный крик, переходящий в стон, и осел, возглавлявший наш отряд, вместе с навьюченной на него кинокамерой и палаткой кубарем летит вниз, ударяется об огромный камень, раза два конвульсивно дергается и замирает.

— Никто не двигайтесь с места! Слышите, никто! — повелительно кричит Тивас и на пятой точке съезжает по камням к ослу.

Вскоре он машет мне рукой, чтобы я приблизился. Осел, конечно, мертв. Но что с ним случилось? Ведь для этого животного, приспособленного к переноске тяжестей по головокружительным кручам, наша дорога не представляла никаких трудностей.

Тивас уже все выяснил. Он слегка поворачивает ослиную голову и показывает застрявшую чуть выше глаза крохотную, будто игрушечную, стрелу.

— Ндоробо не увидели на дорогах веников мира и не обезвредили свои самострелы. Если мы пойдем дальше, погубим всех ослов, а затем погибнем сами. Тот, кто пойдет первым, первым и умрет. Яды у ндоробо сварены на совесть.

— Значит, надо было все-таки класть веники?

— Конечно, — не задумываясь говорит Тивас. — Сегодня придется спускаться вниз и искать вдоль рек особую траву для веников, завтра — раскладывать их на тропе, а уже послезавтра, если ндоррбо примут веники, спокойно подниматься по тропам в гору.