Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №05 за 1980 год Страница 2

— Патроны! Так и растак!

И когда фашисты снова пошли в атаку, Павел с удовлетворением отметил, что бойцы стали стрелять экономней и попадать точней. Но и фашистские пули, стегая песок, то рюхали перед глазами, то взвизгивали над головой. Полетели донесения о потерях. Захлебнулся «дегтярь». Надо бы туда сбегать, да двинуться нет возможности — лезут упорно и густо. А каждый убитый боец оставлял в обороне невосполнимую брешь... Было мгновение, когда показалось, вот-вот сомнут. Закувыркались в воздухе немецкие гранаты с длинными деревянными ручками. Но ожил «дегтярь», резанул в бок и спину наступающих. И снова дрогнули гитлеровцы. Перетянули струну — лопнула.

Павел опустился на дно окопа, медленно стянул каску с мокрой головы, вытер пот со лба и закрыл глаза. В который раз помянул святых, что не было у немцев ни танков, ни пушек, ни минометов, а перла обычная пехтура, гренадеры.

Подбежал ординарец Кугыльтинов, стрельнул черными глазами — не убит ли командир, доложил, что осталось в живых двадцать два. «На две атаки хватит», — подумал Павел, проваливаясь в сон.

После обеда гитлеровцы в бой не пошли. Зато, выспавшись днем, колготились всю ночь. Судя по истошному визгу свиней, кудахтанью кур и пьяным крикам, они решили отпировать в последний раз и с рассветом навалиться на русских.

Павел прошел по окопам. Чего боялся, то и случилось — патроны у всех были на исходе. Ребята дожевывали последние сухари.

Кондрашин, пулеметчик «дегтяря», был ранен в плечо и живот. Вот он и замолчал. Немцы посчитали его за убитого, пробежали мимо. Очнувшись, он из последних сил развернул пулемет и ударил по фашистской цепи. Теперь пулеметчик умирал, терзаемый болью. Дубинда не мог облегчить его страдания, сам мучился от бессилия и жалости, и великая злость поднималась в нем на фашистов.

И когда гитлеровцы полезли снова, он не стал таиться пуль, расстрелял все диски, расшвырял гранаты, оставив у груди как талисман последнюю «фомку». Беспомощно оглянулся — может, где завалялся еще один диск, но в этот момент сверху на него свалился фашист, звякнул о каску кованым сапогом. Изогнувшись, Дубинда успел схватить его за полу шинели, рвануть на себя. Немец дыхнул перегаром. Кулаком, как гирей, Павел припечатал его к стенке окопа, вскочил на бруствер и, размахивая автоматом, врезался в толпу фашистов. Вражеский пулеметчик как раз всадил в гнездо новый диск, оставалось передернуть затвор и нажать на спуск, но в эту секунду Дубинда достал его. Павел выдернул пулемет, перебросил желтые дубленые ремни на себя и открыл огонь. Скорострельный МГ забился в его руках, выкосил плешину в оцепеневшей от ужаса толпе.

Бежали фашисты, бежал Дубинда, бежали, впав в ярость, бойцы. Гитлеровцы успели скрыться за воротами господского двора, тогда Дубинда выдернул кольцо у своего «талисмана» и разнес ворота гранатой. Не дожидаясь, когда развеется дым, он бросился вперед. Окровавленный, в разорванной гимнастерке, сквозь которую проглядывала тельняшка, со сбитой набок каской, с глазами, побелевшими от гнева, Павел ворвался во двор. Гитлеровцы побросали оружие и подняли руки. Их было человек сорок, не меньше. У Дубинды же оставалось всего десять бойцов...

За проявленное мужество при ликвидации восточно-прусской группировки противника командиру стрелкового взвода 293-го стрелкового полка Павлу Христофоровичу Дубинде было присвоено звание Героя Советского Союза. Этот бой Павел Христофорович и сегодня помнит так, словно и не было тридцати пяти лет после.

Правду говорят, что к страху привыкнуть нельзя. Говорил так и Андрей Васильевич Алешин, как рассказывали мне его родственники и односельчане, когда вспоминал он о днях войны. Сколько перевидел Андрей Алешин немецких танков в атаке, а всякий раз мельтешила мысль, что на этот раз идет верная смерть. Ну какой был из Алешина солдат?! В деревне разве что девки его не били, а так даже мальчишки норовили ткнуть в бок, знали — не будет сдачи. Большая семья была — беднее некуда. Когда Андрей был подростком, время в рост идти, сил набираться, — шла гражданская война, на лебеде да соломенной трухе не больно разойдешься. Потом отец надорвался, все заботы пали на старшего, Андрея. Поскольку тщедушен был старший, в колхозе поставили его счетоводом. Когда война началась, то умение вести быстрый счет показалось в военкомате достаточным, чтобы определить новобранца в артиллерийскую школу младшего комсостава, откуда Алешин, пройдя ускоренный курс, вышел командиром орудия.

После того как у Андрея разбило сорокапятку, дали ему 76-миллиметровое орудие. Оно выдвигалось в боевые порядки пехоты, подавляло неприятельские дзоты и пулеметные гнезда. Но у Алешина так сложилась военная судьба, что чаще всего приходилось ему сражаться с танками. При встрече с ними он испытывал щемящее чувство испуга: а вдруг не выдержит, не устоит? Но страх подавлял, начинал командовать расчетом, где каждый знал свое место и понимал, что обойтись без него другим будет трудно, потому работал с полной выкладкой, и дело понемногу шло.

...Пушку переправляли через Днепр на плоту ночью. В трепетном свете ракет и разрывов фашисты видели плот и били по нему прицельно. Горячая, с паром и тротиловой вонью вода окатывала бойцов, плот угрожающе кренился, пушка дергалась на веревках, Алешин мокрыми трясущимися руками ощупывал узлы. Мина накрыла соседний плот. В момент от него не осталось ни щепки. Плыл только что — и пропал, будто его и не было.

«Господи, пронеси и помилуй», — шептал Алешин одеревеневшими от страха и холода губами. Холодный ноябрьский ветер метался над Днепром. Вымокшие шинели покрывались льдинками, душа тоже леденела от увиденных смертей, от неизвестности перед темнеющей вдали стеной берега, от бездвиженья, когда остается только лежать и ждать.

Но вот плот ткнулся в берег. Андрей спрыгнул первым, как и подобает командиру, и заскользил на вязкой глине. В сапоги полилась холодная вода, бойцы сбросили брусья, заготовленные на левом берегу, стали связывать их, чтобы не разъехались, когда потащат пушку. Плот качало. Высокий берег скрывал свет. Люди долго не могли поставить скользящие колеса пушки, обутые в ребристую резину, на брусья. Потом искали на берегу лошадей. Обычно смирные крестьянские коняги, напуганные стрельбой, качкой, руганью, шарахались, ржали, бились в постромках. Одолеть крутой склон им было трудно, они скользили и падали, сшибали людей. И все же наконец вытащили полуторатонное орудие...

Дальше солдаты окапывались, рыли щели, маскировали пушку. Командир определил позицию перед лощиной у дороги, по которой могут пойти немецкие танки. И вот наступил рассвет. В небе показались «лапти», так называли немецкие пикировщики «Юнкерс-87» за неубирающееся шасси с толстыми обтекателями. Вытянувшись цепью, они начали долбить плацдарм, использовав свой излюбленный прием — «карусель». Один самолет выходил из пике, другой бросал бомбу, третий заходил на цель, четвертый разворачивался... И так без передыху. С воем, ревом, грохотом «лапти» терзали землю и всех, кто на ней находился.

Хуже всего начинать бой, когда не выспишься, не поешь, не попьешь.

По застывшим ребрам грязи, оставленным когда-то телегами, проскакали два мотоцикла с колясками. Солдаты в мешковатых длиннополых шинелях с белыми строчками пуговиц не доехали до окопов метров триста, приподнялись с сидений, загалдели, что-то увидев. С нашей стороны хлестнул одиночный выстрел. Мотоциклисты нажали на газы, крутнулись чуть не на месте и скоро пропали из глаз.

Не прошло и получаса, как послышался гул. Он рос, ширился, густел, заполняя пространство. Где-то впереди скапливалась немалая сила, и было пока непонятно, куда она попрет. Шевельнулась у Андрея надежда, что сила эта обойдет его пушку, но из-за пригорка, заросшего боярышником, высунулась черная голова танка со скошенным лбом и длинным стволом с ребристым набалдашником дульного тормоза. За первым танком показался второй, третий... Они шли не по дороге, которую могли заминировать, а по луговине вдоль нее. Требовалось довернуть орудие. Андрей скомандовал, бойцы развернули пушку.

Приник к прицелу наводчик, закрутил маховиком поворотного механизма. Заработал правильный. С лязгом ушел снаряд в поршневое гнездо. Замковый закрыл затвор.

— Готов! — крикнул наводчик.

Танк, раскачиваясь на ухабах, мчался, сердито лязгая гусеницами, стуча ленивцами. Взрыв вскинул желтоватый фонтан мерзлой земли, танк стряхнул комья и наддал быстрей.

Замковый успел схватить рычаг рукоятки затвора, когда ствол, отдернувшись назад, побежал вперед, гонимый накатником. Вылетела стреляная гильза. Наводчик восстановил сбившийся уровень прицела. Подносчик бросил заряжающему новый снаряд. Снова рявкнула пушка. Стукнувшись о первую, гулко зазвенела пустая гильза.