Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №01 за 1978 год Страница 2

«Их бы на международных симпозиумах представлять: профессор Усачев, профессор Поздеев, профессор Широков... А они лежат в сырых, тесных мешках и слушают эту громовую какофонию».

Вдруг огненный шар вкатился в палатку, ослепил людей и разорвался в оглушительном взрыве.

Трудно было вспомнить, сколько времени стояла мертвая тишина. Но ее все-таки нарушил чей-то всхлип, потом раздался тихий протяжный стон. Вслепую провели «перепись населения». Не смог откликнуться только альпинист Зеленин, от поражения электрическим зарядом у него начался сердечный приступ. Поздеев стонал до рассвета от ожогов кожи.

К полудню, когда унялся мороз, они разделились на две группы. Зеленин и Поздеев пошли на спуск, а остальные решили выступить на штурм. Вершина встретила их бешеной непогодой, и до прихода ночи они, спустившись, не смогли отыскать в снегах свою палатку. В мульде, под гребнем, руками и ледорубами выкопали тесную снежную нору. Устроились в ней плотным кругом, засунули ноги в рюкзаки и стали коротать ночь.

С приходом первого света попытались спуститься к снежным пещерам на отметку 5200, где их ждали люди, тепло и еда. Но вдруг в скрытую снегом ледовую трещину, на всю длину страховочной веревки провалился Усачев. Вытащить Усачева из глубокой щели двоим, изрядно измученным высотой людям было не под силу.

Приближалась новая ночь, и нужно было что-то предпринимать. Мамасалы опустил Усачеву по веревке спальный мешок и шепнул Широкову:

— Вы сторожите его, а я сбегаю за спасателями.

— Это безумие! — возмутился Широков. — Одному! В ночь!

Но Мамасалы уже не слышал, он бежал вниз по склону навстречу темноте. Так началась ночь, о которой было рассказано в самом начале.

В тот же год зима раньше времени пришла и к строителям Токтогульской ГЭС.

— Плотину пора под крышу. Зима без учета наших графиков объявилась. Бетон стоит! Вы подумайте, пожалуйста, как побыстрее, недели через две, шатер поставить. — Бушман грел руки у рта, стекла его очков запотели.

Капитанская борода Анатолия Андреева щетинилась на ветру. Оттого что пальцы на ногах немели от мороза, бригадир скалолазов механически выстукивал дробь носком сапога по мерзлой земле. «Опять придется мучить людей. А они ведь без предохранительных клапанов... Но стоит бетон...»

— Будет шатер! — выдавил из себя Андреев. — Можно и побыстрее. Вот только Сабиров бюллетенит после восхождения.

— Попробуйте без него.

— Без него нельзя!

...Нарын был внизу, он метался, бился о скалы, густо парил от мороза. Лютый ветер носился по ущелью, натыкался на каменные преграды, на людей, висевших на скалах. В те мгновения, когда ветер вдруг унимался, было слышно, как под напором мороза трещали скалы.

Андреев, стоя на крохотной скальной полочке, вгонял в скважины стальные штанги, на которых должна была крепиться крыша шатра. У Сабирова же работа была «попроще». Он с лицом, обмотанным шарфом, держался почти на весу и страховал Андреева. Ноги на упоре, руками вцепился в веревку, чтоб бригадира не раскачало маятником на ветру. И так уж который час подряд...

Со скалы они заметили, как на плотине развернулся кран и стал наступать в их сторону. На конце стрелы висел чайник. Связкой они приспустились со скалы. Когда ребята подхватили чайник, кипятка в нем оставалось совсем немного. «Сидит себе в комфорте, в тепле», — рассмеялся Мамасалы и стал махать руками крановщику, намекая на обмен с ним рабочими местами.

— Проще бы нам с тобой поменяться. Так тебе на страховке и околеть можно, — отхлебнул Андреев глоток чая.

— Нет уж. Ты вкалывай, а я посачкую, — отмахнулся Мамасалы. — А чай-то уже замерз. Как же ты со своим весом меня страховать будешь? Сдует тебя ветром, как пушинку.

Бригада Андреева закончила работу в первую смену, а перед тем как выйти во вторую, спустилась со скал, пошла отогреваться в теплушку с раскаленным добела «козлом»...

На шестые сутки после разговора Бушмана с бригадиром Андреевым на плотину, крытую шатром, пошел большой бетон.

Сабиров уже давно думал о Хан-Тенгри. И вот наконец...

...Леван подтянулся на руках и, прижав лицо к скале, застонал от неимоверной боли в подушечках пальцев.

«Осталось сорок! Пустяк, всего сорок метров отвеса. Справа желоб, но он сверху забит каменной пробкой. Значит, нужно идти только прямо, в лоб. И все «босыми» руками. В рукавицах эту стену не пройти. А если пальцы откажут? Кто на страховке? Мамасалы. Он должен удержать».

«Пройдет. Упрямый грузин, горячий. Должен пройти! А если срыв?» — Мамасалы выдавал веревку медленно. Руки его вздрагивали от напряжения, будто это была не веревка, а натянутый нерв, соединивший их с Леваном.

Когда Леван встал на первом карнизе, Мамасалы вдруг ощутил усталость во всем теле, будто сам прошел эту стену.

Чуть выше стены, на смерзшейся осыпи, они вырубили площадку размером в односпальную кровать и устроились на ней ввосьмером, пристегнулись карабинами к веревке, обвернулись палаткой (вторую палатку прошлой ночью ураган разорвал в клочья) и стали высиживать ночь. За беседой выяснили, что трое из тех, кто впервые попал на такую высоту, не имеют ни малейшего желания двигаться дальше.

— Поутру побежите на гору так, что не остановишь, — подбадривал их Мамасалы.

После утреннего чая вся восьмерка выступила на штурм. Связка Алибегашвили—Сабиров вышла топтать следы на огромный белый купол вершины.

— Давай-ка иди первым, — с одышкой предложил один.

— Это твое право... — отвечал другой.

Тогда Леван положил руку на плечо Мамасалы, и они бок о бок вступили на вершину.

— Эй... пресса, снимай историю! — кричал Леван. — Первый киргиз на Хан-Тенгри!

«Ты самый непутевый киргиз из всех киргизов, — выговаривал ему отец при их последней встрече. — Все к дому тянутся, а ты? У твоих ровесников полные дома детей, а ты? Видно, помру, а внуков так и не увижу. Помешался на своих горах. Работаешь в одних, в отпуск на другие лезешь. Зачем киргизу нужны эти бедовые горы? Наши горы — джайлоо. Девять детей я вырастил, а ты ведь старший сын — старшая надежда! Умру, кто заменит меня? Кто поведет табуны через перевалы?» — горько махнул рукой отец и отказался даже выслушать ответ.

Мамасалы опоздал на похороны отца. Слишком поздно дошла до него горькая весть. Мамасалы обнял причитавшую мать, взял лепешку и ушел на кладбище, а оттуда прямо в горы, по той тропе, где отец гонял табуны.

Вернулся на стройку Сабиров не один — он привел в бригаду своих младших братьев — Абибулу и Абдулазиза.

...— Эй, на Хан-Тенгри первый киргиз! — кричал Леван.

Над вершиной поднимались снежные флаги.

— Подожди, Леван, — спохватился Мамасалы, — а ты? Ты ведь первый грузин на Хан-Тенгри. Ура-а!

Они обнялись, затеяли борьбу, но, мгновенно обессилев, счастливые, повалились на снег.

14 августа 1974 года, за несколько месяцев до пробного пуска Токтогульской ГЭС, неподалеку от поселка гидростроителей Кара-Куль, на берегу Нарына, уложили первый кубометр бетона Курпсайской ГЭС. Такой праздник в жизни гидростроителя случается раз, другой... Для Сабирова в тот памятный год началась вторая стройка.

...ЛЭП-110, проходившая прямо через створ, стала серьезной помехой для строителей. Технике не развернуться под линией, и, главное, нельзя взрывать грунт. А без взрывных работ на скалах Курпсая шага не ступишь. Попытались было перебросить опоры ЛЭП на труднодоступный гребень вертолетами, но из этой затеи большого толка не вышло: не было посадочных площадок, шли дожди. О строительстве тракторной тропы на скальный гребень не могло быть и речи. Накладно. Значит, снова только один выход, испытанный и старый как мир: давай, человек, берись за дело.

Каждый день два месяца подряд бригада Сабирова в пору жестокой зимы взбиралась по тропе на свое рабочее место — гребень. За каждую ходку монтажники-скалолазы поднимали сотни килограммов стали, взрывчатки, инструментов. На ветреном гребне они взрывали скалы, монтировали опоры, распускали провода. И почти каждую неделю кто-нибудь не выдерживал, уходил из бригады.

Когда бригада монтировала восьмую, последнюю опору, в освобожденный от ЛЭП створ Курпсая уже пришла большая техника, пришли взрывники и проходчики...

С утра над Кара-Кулем нависли тучи и обсыпали асфальт редкой рябью дождя, к полудню дождь зачастил и не унимался до самой ночи. Я слонялся из угла в угол холостяцкой квартиры Сабирова и все сетовал на скверную погоду и на то, что мне придется улетать, так и не увидев сабировского якоря на скале и то, как через Нарын будут перебрасывать мост. Должно быть, ребята отсиживаются в теплушке, ведь в такой дождь на скалы не полезешь.

Сабиров явился домой промокший с ног до головы, обляпанный грязью и сияющий. Он сел прямо на пол, у самого порога, и стал стягивать с себя набухшую от воды штормовку и горные ботинки.