Молево - Георгий Тимофеевич Саликов Страница 2

– А я слышал, есть одно замечательное село, да вокруг него сплошь естество, не задетое неистовым развитием человечества. Даже поля не паханы. И дачников с туристами там никогда не бывает. – Говорит Денис Геннадиевич, учёный-эволюционист, убеждённый во всеобщей необходимости всяческого прогресса во Вселенной. – Причём, совсем недалеко. Нам бы туда и податься. Пожили бы, не прибегая к плодам передовой технической мысли.

– Сколько? – поднял слегка рябоватое лицо с печатью хронической утомлённости Абрам Ицхакович, самый давний посетитель интеллектуальных собраний, имеющий в меру подпорченное и в меру туманное прошлое, а ныне занимающий скромную должность в знаменитом НИИ. (Среди своих все его называли Борей).

– Чего сколько? – Денис Геннадиевич сощурил один глаз и уставился в упор на Борю.

– Сколько раз слышал?

– Несколько… вернее, два. От давнишних добрых знакомых. Один из них, получивший известность не слишком широкую, но замечательный архитектор-градостроитель, а стало быть, имеющий заточенное пространственное видение на всё, что нас окружает. А другой – бывший учёный-естественник, как и вы, а ныне священник с передовыми мыслями. И тоже, стало быть, специалист по Божьему творению, да к тому же знаток духовного его наполнения.

– Угу. Есть резон. Однако лучше один раз увидеть.

Они оба усмехнулись. Остальные пять-шесть будущих путешественников тоже коротко посмеялись.

– Скажи, где оно, замечательное твоё село, Где-где-где-где? – полюбопытствовала хозяйка этой небольшой комнаты, смежной с лестничной клеткой, белобрысая дамочка, лет эдак пятидесяти пяти, бывшая сотрудница одного из крупных проектных институтов и ярая противница всякого дарвинизма.

– Почти там, что в песне, только поближе. С Пороговского вокзала, вёрст около трёхсот. Ночь езды. Станция Пошляки, а там пёхом до села Думовея. День ходьбы. Неспешной, с отдыхом. – Денис Геннадиевич поднял брови с выжидательным выражением.

Несколько минут все помалкивали. Наверное, всяк обдумывал про себя либо веские условия для согласия, либо удачную попытку оспорить эдакое, прямо скажем, контр-эволюционное предложение эволюциониста, да посоветовать что-либо лучшее, по их не устоявшемуся мнению.

– Хе-хе. Под твою ответственность, – первым, после взвешивания личных возможностей что-либо подсказать, пробурчал коренастый мужчина без определённого возраста и без установленного постоянного занятия. Хотя, прежде он был ваятелем редкого дарования, а в наши дни, ловя удачу, подрабатывает на кладбище высеканием в камне эпитафий собственного сочинения. И, на всякий случай, всегда носит с собой в кармане пару штихелей и малую киянку.

– Постановлено, – сказала и захлопала в ладошки, пухленькая, но нетолстая девушка Ксения, обогащённая густыми русыми волосами, сплетёнными в роскошную косу. Одновременно она делала глазки начисто обритому очкарику Авксентию.

Тот, выдающийся поэт-актуалист, давший сам себе обозначенное имя, водил глазами где-то в подлобье, по-видимому, изыскивал там точную и обязательно чисто новаторскую поэтическую мысль, поэтому не заметил, а заодно не поддался постановлению девушки Ксении. Он о чём-то начал бегло беседовать со старшим товарищем по перу, обильно заросшим сединою, с фамилией Николошвили, хотя вовсе не похожим на классического грузина. Ни обликом, ни говором. В нём было скорее преобладание образца, лучше сказать, вологодского или костромского, чем кавказского. А в поэтических делах он стоял на последовательном традиционализме.

Инициативная пухленькая девушка, недавняя выпускница восточного факультета государственного университета, объявилась меж знаменательных персон впервые. Обычно, при знакомстве она именовала себя исключительно Ксенией. И её всегда, аж до покраснения возмущало, когда кто-либо называл её Ксюшей, хотя Ксениюшку вполне себе принимала. Так она представилась и здесь: Ксения. Однако, из-за того, что оказалась среди гостей самой новенькой, щеки её сами по себе создавали сочный румянец из-за почти небывалого сочетания неловкости совместно с восторгом. Она старалась освободиться от их перманентного вспыхивания, но ничего не получалось. А тут ещё совершенно блистательный поэт – сходу произвёл на неё дополнительное и неотвратимое впечатление, лишь добавляя огня.

Белобрысая дамочка, собирательница особ, ни с кем не схожих меж собой, а тем более, с массой человечества, поводила в воздухе востреньким подбородком и воскликнула моложавым голосом, выдающим неслабые вокальные способности:

– Все-все-все слышали Ксениюшку? Постановлено-застановлено.

Вышла некоторым образом немая сцена. А затем, ни в одну душу не смогла прийти умная мысль о возражении.

– Узнаём расписание и сходимся на вокзале у касс ровно за час до отхода поезда. О еде прошу не беспокоиться, сама всё приготовлю, – поставила точку атаманша.

Ксениюшка глянула на Дениса Геннадиевича, тот поймал её взгляд, улыбнулся, одобрительно кивнул головой, и румянец её щёк, создав кульминацию яркости, немедля сошёл на нет.

3. По домам

Наши мужики, тем часом, уже успели добрести до развилки нескольких путей, ведущих прямо, налево, направо. Первый путь, почти невидимый, чуть изгибаясь, ровненько уводит в Муркаву. Второй, слегка утоптанный, отвиливает влево и далее низком – в Римки. Третий, наиболее заметный, отклоняется вправо и вверх – в Пригопку. Мужики звонко зыкнули, шибанули наотмашь друг друга по шершавым ладоням, едва их задев, и чуть было не свалились в противоположные канавки, поддаваясь действию одного из законов Ньютона. И – без оглядки разошлись неуверенной походкой по домам, с целью отдохнуть. По устоявшемуся обычаю.

Потап, для самого себя незаметно вступивший в пожилой возраст, обитал в Пригопке один, давным-давно схоронив жёнушку, бывшею старше него лет на пятнадцать-двадцать и не родившую детей. Раньше, случалось, подолгу жил он в городе на заработках. Обучился на каменщика да участвовал в строительстве то школы, то больницы, то чиновничьего здания. Нынче остался дома. И не потому, что возраст подоспел. Он по-прежнему чувствовал себя бодро и мог дать фору любому человеку молодому. Надоело. И пенсии вполне достаточно. Правда, скучно тут, поговорить даже не с кем. Если только сосед из Римок иногда заходит. Остальные местные и дальние сельчане заняты одним тяжким делом: пьют, неведомо откуда добывая деньги. Он побродил по избе, заглядывая в пустующие две дополнительные комнатки, вздохнул, припоминая своё трудовое прошлое с некоторым сожалением о том, что бросил ходить на заработки, завалился в горнице на широкую дощатую лавку с толстым хлопковым тюфяком и пышной пуховой подушкой, подобрал под голову обе мастеровые руки, хмыкнул, глубоко и прерывисто вздохнул. Вскоре уже раздалось ровное сипение.

Сопутник Потапа, а зовут его Анастасий, пока сравнительно молодой человек, наоборот, имел в Римках несметную семью, сплошь состоящую из женщин, мал мала меньше. Он успел жениться до призыва в армию и зачать первое дитя. Эта старшая дочка, годков около восемнадцати, Ольга Анастасьевна была самой ответственной средь женщин, отца опекала покруче матушки своей и матушки её матушки, то есть Анастасиевой тёщи, а её тоже,