Я – Рассвет - Ева Громова Страница 2

в детстве красивые летние пейзажи, сколько было у меня кистей и красок, и как все знакомые, увидав хоть одну из моих картин, восторженно присвистывали и просили потрогать. Я уже не могла припомнить точно ни одного из своих рисунков, но отчётливо знала, что любила писать пейзажи. Весь мой альбом был заполнен картинками, на которых я запечатлела красоты природы, хоть я никогда и не видела их вживую, а лишь подглядывала в разных географических журналах. Сейчас я вдруг неясно вспомнила поляну, усыпанную алыми маками, яркое солнце, заливающее своим светом каждый их лепесток. Откуда-то издали услышала шум прибоя и крики чаек, кружащихся над берегом песчаного пляжа, усыпанного разноцветными ракушками. Я закрыла глаза, вдохнула глубже, полной грудью, и тут же уловила аромат свежей выпечки, усыпанной сахарной пудрой и аккуратно разложенной в корзинках на прилавке маленькой пекарни. Я сидела смирно, внимала этим сладостным, печально далёким иллюзиям, затерявшимся где-то в моей памяти, и понимала, что уже никогда не смогу повернуть время вспять.

Неожиданно, красные маки завяли прямо у меня на глазах. Небо почернело, и море пропало. Маленькая уютная пекарня закрылась, а на её месте возник серый невзрачный офис. Хмурые, печальные люди повесили на дверях табличку «Юридическая консультация», и теперь оттуда пахло лишь бумагой и чернилами. Откуда-то из-за угла послышались шаги, и, обернувшись, я неотчетливо разглядела силуэт своего отца. Он стоял во тьме молча, смотрел на меня сверху вниз. Испепелял своим строгим пронизывающим насквозь взглядом, а потом сказал негромко:

— Собирайся.

Что-то вспыхнуло, и все мои рисунки сгорели, вмиг превратившись в пепел. Я стояла над ними и наблюдала за тем, как на моих глазах горит костёр из того что было мне так дорого. Вопреки всему, я не кричала и не плакала, и только молча наблюдала за языками пламени, танцующими на могиле моего таланта. А позади стоял отец и сдержанно поглаживал меня по плечу. Лица его не было видно за очками, но его сухие потрескавшиеся губы слегка шевелились под густыми тёмными усами.

— Я знаю, как тебе будет лучше. Ты ещё всё поймёшь.

Прошло столько времени, а я так ничего и не поняла. Вот уже год, как нет его на свете — того, кем ограничивался мой кругозор с детства и по сей день. Абсолютный авторитет, человек, ради похвалы которого я была готова на всё на свете. Вечно занятой, всегда на работе, но точно знающий, как мне будет лучше. Я так старалась угодить ему, заслужить хотя бы один одобрительный кивок в свою сторону. Зачем? Сложно сказать… Должно быть я всегда была убеждена в том, что лишь одобрение папы сможет меня осчастливить. Я вполне надеялась на то, что это вновь сделает нас хоть чуточку ближе, как тогда, когда ещё была жива мама. Но правда в том, что даже в день вручения дипломов, когда он наблюдал за мной с первого ряда, снисходительно аплодируя и сдержанно улыбаясь, сама я была так несчастна… Я едва сдерживала слёзы на глазах, глядя на ослепительный свет вспышек в зале. Так отчаянно пыталась стать для него «хорошей» дочерью, что совсем не задумывалась о том, хотел ли он стать для меня хорошим отцом. Должно быть, хотел, но ему это едва ли удавалось.

Осознание пришло лишь много лет спустя, когда я сидела у гроба в родительской спальне. Отец лежал в нём ровно, выпрямившись и сложив руки на торсе, как лежала когда-то мама. Теперь же и сам он покоился среди белой обивки, весь заваленный цветами, в этом своём сером костюме и чёрном галстуке. Прекрасный муж, образцовый отец, примерный семьянин. Как всегда идеально побритый и гладко выглаженный, а подле него — его верная как собачонка дочь, видевшая остаток смысла своей жизни лишь в том, чтобы впечатлить требовательного отца. Она сидела и не знала, что же ей дальше делать, ведь единственный её смысл пропал в один миг, угас как по щелчку пальца, а другого смысла она никогда и не знала.

— Папа…

Мне вдруг безумно захотелось плакать, но что-то всё никак не получалось. Должно быть, я отвыкла, или вовсе никогда этого не умела.

Я приехала сюда нарочно, за сотни километров с одной только сумкой на плече, чтобы не мучиться и не переживать. Чтобы не сорваться в самый ответственный момент и не броситься обратно, в свой невыносимо скучный серый город. К своей ужасной жизни, пропитанной ложью, светскостью и дорогими духами, запах которых я не переношу. Бесконечная тоскливая рутина, серые будни, работа, которую я ненавижу. Бумаги и скрепки, горящие сроки и хроническая усталость. Дома — таблетки от бессонницы и давящая тишина. Еда из пластиковых коробок, гора немытой посуды, балкон, заставленный пустыми бутылками, и пепельница, переполненная окурками. Сил нет даже на то, чтобы сходить в душ или причесаться, и так каждый раз, пять дней в неделю. Два выходных и отпуск в июне, белая зарплата — всё то, к чему я стремилась всю жизнь, но была ли это я? Едва ли. Так много денег и так мало любви, потому что любовь невозможно купить. Её, как объяснял мне папа, можно только заслужить в бою за признание. И бой этот я проиграла.

Часы показали без пятнадцати семь, и я поняла, что мне пора. Тяжело, на ватных ногах я встала с дивана и остановилась посреди помрачневшей комнаты. Окна по-прежнему были раскрыты, и всей грудью я вдохнула свежий воздух, слегка нахмурившись, словно не разрешая себе расслабляться.

Я медленно двинулась к белому комоду, расписанному розовыми цветами, и, выдвинув второй ящик, достала оттуда блестящий чёрный пистолет. Он тотчас удобно лёг в моей руке, и я погладила мушку пальцами, желая как можно лучше прочувствовать последние минуты. Подойдя к креслу и аккуратно опустившись на сиденье, я придвинулась к спинке и возложила свои слегка трясущиеся руки на холодные кожаные подлокотники.

В номере по-прежнему было тихо как в гробу, и лишь тиканье часов нарушало это тревожное молчание. Полупрозрачные занавески слегка струились по полу от дуновения лёгкого летнего ветерка. Воздушный поток летел через раскрытые настежь двери балкона и окутывал собой всё свободное пространство, заглядывая в каждую щель, проползая по моим босым ногам и заставляя их вздрагивать. Тело моё вмиг покрылось мурашками, то ли от прохлады, то ли от страха. Я судорожно выдохнула и на минуту откинула голову назад, приготовившись к неминуемому финалу. Во рту пересохло, и я задрожала. Тяжело дыша, закрыла глаза и зажмурилась.

Пальцы сжали пистолет, и холодное дуло упёрлось