Твои письма не лгут (СИ) - Екатерина Герц Страница 2

Алиса отрывается от телефона и с любопытством глядит по сторонам. Но интерес быстро пропадает при виде скучных серых пейзажей.

— Мам, мы уже приехали? — спрашивает она, явно надеясь на отрицательный ответ.

— Да, здесь я выросла.

— Я думала, здесь будет красивее!

В её взгляде появляется разочарование. Мысленно я с ней соглашаюсь: смотреть особо не на что. Ближе к центру поинтереснее, но это вам не Таганрог с его красивейшими парками, шикарной Пушкинской набережной, где она так любит гулять, и другими достопримечательностями. Аквапарк и пляж здесь тоже не обнаружить.

— Потерпи, ты ещё не видела наш дом! — пытаюсь подбодрить её, но выходит не очень. Тогда прибегаю к другой тактике. — Бабушка и дедушка уже заждались!

Лицо Алисы моментально светлеет. Она напоминает маленькое солнышко: единственный источник света в мрачном Мортиморе. А, может, просто я его таким запомнила? Так или иначе, сейчас он полон скорби и тоски. И стал очень пуст, потеряв единственного светлого человека во всём городе. Если не считать моих родителей.

Погружённая в противоречивые мысли, я не сразу замечаю церковь, которая возвышается подобно небоскрёбу на фоне множества одноэтажек. В Мортиморе есть ещё собор недалеко от Главной Площади, и небольшая церквушка где-то ближе к северной черте города. Но почему-то меня тянет остановиться именно здесь.

В общем-то, я и не планировала. Меня крестили, как и всех детей в Мортиморе, и какой-то частью себя всегда буду верить в высшие силы. Но никогда не могла найти нужный путь в те минуты, когда нуждалась в помощи. Не хватало духу попросить. Неужели приспичило сейчас? Или просто атмосфера города так влияет?

Недолго думая, паркуюсь на обочине приблизительно в ста метрах от церкви. Алиса удивлённо поднимает на меня взгляд. Поворачиваюсь и одариваю её мягкой улыбкой: по-моему, немного вымученной, но она этого не замечает.

— Милая, подожди, пожалуйста, в машине! — прошу я, не планируя задерживаться сильно долго. — Я скоро вернусь.

— Ну, мам, тут скучно! — недовольно ворчит она. — Когда мы уже поедем к бабушке и дедушке? Я есть хочу!

— Сейчас, попей пока водички!

Я достаю из подстаканника бутылку с негазированной водой и протягиваю дочери. Выпивает немного: больше предпочитает сок или чай. Затем выхожу из машины. Напоследок обещаю не задерживаться. На всякий случай блокирую замки. Город у нас спокойный, но мало ли. Алиса провожает меня скучающим взглядом, но быстро возвращается в виртуальный мир.

Я неуверенно семеню вдоль обочины. Прохожих почти нет: это единственное по чему я скучаю. Останавливаюсь напротив церкви, не решаясь перейти дорогу. На меня взирает благородное здание в форме креста с золотыми куполами: блеклыми на фоне сероватого неба. Невидимая тяжёлая тень ложится на белые апсиды и колонны. Я ощущаю странное величие церкви, её силу и необычную энергетику.

На сердце ложится тяжёлый камень. Мне вдруг становится очень грустно при мыслях о Германе. Он всегда поневоле был лишён многого. Главным образом, возможности жить для себя и развиваться. Никогда не жаловался, но я чувствовала, как ему этого не хватало. К сожалению, не могла найти нужных слов, да и помочь. Слишком была увлечена собственной жизнью.

И самое ужасное, что после смерти он в одночасье лишился права на то, что имеют другие почившие: панихиду и возможность для родственников достойно проводить в другой мир. Это как-то нечестно, хоть я и понимаю, что у него был выбор. И всё же что-то в этой истории не даёт мне покоя. Никак не вяжется с тем Германом, которого я помню. Стараюсь лишний раз не думать об этом.

Перед глазами невольно вспыхивает воспоминание, в котором Герман ещё жив. Мы оба юны, любим рассказывать друг другу о своих мечтах. Сидим на скамейке. Нас окружает недавно отстроенная аллея. Напротив виднеется собор, от которого нас отделяет спокойная река Силентия. Летом иногда бывает солнечно, и это был один из таких редких дней. Я любуюсь, как яркие блики отражаются от воды, как сверкают многочисленные купола собора. Недалеко вышагивают упитанные голуби: главный символ Мортимора. Они здесь повсюду. Нигде больше мне не доводилось видеть так много голубей.

— Ты веришь в Бога? — вдруг спрашивает Герман, нарушая комфортное молчание.

Я лишь пожимаю плечами. Обычно не люблю рассуждать на тему религии, но ему никогда не боялась открыться.

— Наверное! — лениво отвечаю я и задаю встречный вопрос. — А ты?

— Конечно! Он всегда с нами. Без него этот мир был бы совсем невыносимым.

Я скашиваю глаза на своего друга, не воспринимая эти слова всерьёз. Мы всего лишь дети: нам около двенадцати лет.

— А молиться умеешь? — ехидничаю я, надеясь поймать на лукавстве.

— Угу. Бабушка научила.

— Уже просил о чём-то?

Герман смотрит на меня коротким взглядом. Зеленоватые глаза заставляют меня думать о цветочном луге на даче. Мы с родителями ездили туда каждое лето в сезон урожая. Она находится за городом. В основном сажали картофель, капусту, морковь и свеклу. Есть ещё теплица с огурцами. Всегда любила пробираться туда и срывать пару самых крупных: свежих и сочных. Грызла втихаря от родителей, не утруждаясь помыть.

— Бабушка говорит, что просить нужно о важном, а не о всякой ерунде! — рассказывает Герман. По его тону я не могу понять, воспринимает ли он это всерьёз. — Она часто ставит свечки за нас. Чтобы всё хорошо было. Мама сказала, что этого достаточно. Поэтому они с папой не ходят в церковь. А я вот тоже думаю, что у Бога много дел, и если каждый будет просить о всякой ерунде, он не сможет помочь тем, кто правда нуждается.

— А разве Он не слышит всех? — удивляюсь я.

— Наверное, слышит. Но правду же никто не знает. Боюсь, что если буду слишком часто ему надоедать, Он не поможет, когда мне будет очень-очень нужно. Понимаешь?

— Вроде бы! — киваю я. — Жаль, что у него нет времени на отдых.

Мы вновь погружаемся в звенящую тишину, греемся в лучах солнца и наслаждаемся красотой Силентии.

Воспоминание рассеивается, оставляя после себя неприятное послевкусие. Я вновь нахожусь посреди улицы, а напротив темнеет старинная церковь. Словно бросает мне вызов: осмелюсь ли принять его?

Странный холодок пробегает по спине. Мне вдруг хочется закурить, но я одёргиваю себя: бросила, как только узнала о беременности. Было сложно, но пересилила. Правда, до сих пор иногда тянет, когда нервничаю или слишком расстроена.

Вероятно, Бог всё-таки не помог, когда Герман так нуждался в помощи. Разве он мог не попросить? Что толкнуло его на такой страшный шаг? Я теряюсь