Под прусским орлом над Берлинским пеплом - ATSH Страница 2

– А я? – моё внимание снова полностью принадлежало герру Кесслеру, как только рыжее пламя со смехом скрылось в вестибюле.

– А тебя я ещё не раскусил, – услышал я в ответ, и в голосе дедушки послышались нотки лукавства.

Общество дедушки, пахнущего сердечными каплями и воспоминаниями о прошлом, наконец, мне наскучило, и я, найдя взглядом родителей, отправился к ним, в поисках более живого и понятного общения.

Задыхаясь и путаясь в бесконечных юбках дам, спотыкаясь и налетая то на одни руки, то на другие, под ахи, вздохи и нескончаемую скрипку, я, наконец, добрался до маминой жёлтой юбки и спрятался за неё.

Она держала в своей тоненькой, изящной ручке фужер, так легко, будто родилась с ним, и премило беседовала с толстым, коротконогим банкиром Диттмаром, удивительно похожим на бульдога из-за своей выпирающей нижней челюсти и тяжёлого, пристального взгляда.

Она как бы вслепую приобняла меня за плечи, будто, не замечая моего присутствия, и продолжила обсуждать денежные операции, которые, казалось, интересовали её куда больше.

– Таким образом, выигрышнее ставить на «Метцгера и Ко», чем на кого-то другого из брокеров, – скучающим тоном ответил Бульдог, покачивая в руке бокалом с янтарной жидкостью.

– Метцгер? Я бы не доверяла… – скептическим тоном ответила мама, её брови слегка приподнялись. – Увидите, он тот ещё обманщик.

Кто такой Метцгер, что такое брокеры и почему этот человек обманщик, я так и не понял. Мама, увлечённая разговором, даже не отвлеклась на меня, и я снова обратил внимание на коробку.

Она продолжала так же гордо стоять на столе, словно королева бала, ожидающая своего выхода. Огромная, тяжёлая, очень красивая и примечательная, она манила к себе, будоража воображение и разжигая любопытство. Интересно, что бы там могло быть?

Может, велосипед, о котором я так давно мечтал, чтобы мчаться на нём по аллеям нашего парка, обгоняя ветер? Или армия оловянных солдатиков, с которыми можно было бы устраивать настоящие сражения на полу в детской? А может, железная дорога, о которой я мечтал весь год и не раз говорил всем, даже прислуге, представляя, как маленькие паровозики будут мчаться по рельсам, унося мои фантазии в далёкие миры?

И вот, родители, будто заметив мои треволнения и нетерпение, подошли к коробке. Отец, деловито насупившись, с видом исключительной торжественности достал ножницы.

– Я хочу видеть здесь всех моих детей. Микаэла, Ганс и Адам, – провозгласил отец, и его голос, обычно строгий и сдержанный, сейчас звучал необычайно мягко и торжественно.

Я почувствовал, как мама берёт меня за руку и ведёт к столу, и сердце моё в тот момент разрывалось от предвкушения. Насколько же великолепной должна быть эта железная дорога, что все с таким интересом собрались на неё посмотреть? И я понял, насколько я счастливый ребёнок, что мне дарят такие игрушки, о которых другие дети могут только мечтать.

Отец разрезал ленту, и все встали ещё кучнее прежнего, желая поскорее прикоснуться к тайне, скрытой в коробке, и разделить радость момента со мной.

– Альберт, что ты из всего делаешь интригу и шоу? – вздохнула мама, закатывая глаза, и я мысленно поддержал её, потому что мне не терпелось поскорее заполучить свою железную дорогу и отправиться в увлекательное путешествие по миру игрушечных рельсов и станций.

Я оглядел толпу. Все стояли с исключительно благоприятными, слегка натянутыми улыбками, изображая заведомое удивление. Даже скрипачка в углу зала на мгновение прервала свою мелодию, боясь помешать торжественности момента.

Бросив на маму долгий, красноречивый взгляд, полный немого укора, отец с важным видом поднял крышку коробки, и я, не в силах сдержать волнение, зажмурился, ведь дедушка всегда говорил, что терпение вознаграждается.

– Адам, иди скорее, читай, – сказал отец, желая похвастаться перед гостями тем, что я в своём возрасте уже преуспел в чтении по слогам. Разве нужно читать железную дорогу? Или это настоящий договор с домом игрушек, который нужно подписать перед тем, как отправиться в путь?

Я открыл глаза, и тут же мой взор устремился к коробке. Вопреки ожиданиям, там лежали всего несколько предметов: шкатулка из тёмного дерева, украшенная резьбой, подзорная труба, блестящая медными деталями, и листок бумаги, исписанный незнакомыми буквами.

– Читай-читай, Адам, – улыбнулась мама так широко, что её глаз почти стало не видно, и я почувствовал, как её рука слегка подталкивает меня вперёд.

Ганс и Мичи смотрели на меня неотрывно, с какой-то насторожённостью, будто я представлял угрозу их маленькой семье, хотя был её частью, как и они.

Я подошёл к коробке, взял листок под умиляющиеся взгляды гостей, затаивших дыхание в ожидании моего выступления, и начал читать, с трудом складывая буквы в слова:

– До-го-вор ку-пли – про-да-жи. Дан-ный до-го-вор гла-сит, что, с э-то-го дня ос-тров Фра-нца… – я смочил рот, потому что читать было тяжело, и я ничего не понимал.

– Ост-ров Фра-нца-Ла-вре-нтия со всем со-дер-жи-мым, а им-ен-но с зам-ком Луи-Вер-саль при-над-леж-ит тро-им по-том-кам Кес-слер: Ми-ка-эле Кес-слер, Ган-су Кес-слер и Ада-му Кес-слер.

Я поднял глаза, чтобы посмотреть на членов своей семьи. Каждое лицо выражало радость, удивление, даже восторг. Вот уж потеха! В день рождения одного дарить подарки всем. Но я смолчал об этом, поскольку родители воспитали меня не капризным мальчиком, а дед и вовсе учил быть бойцом, умеющим принимать любые вызовы судьбы.

Почему я вспомнил именно этот день из детства? Потому что это воспоминание всегда чётко отображало мою роль в семействе Кесслер – роль статиста, наблюдателя, а не главного героя. Ты учил меня, дедушка, что терпение вознаграждается, только вот, ты упустил один важный момент. Вознаграждается только то терпение, когда к цели приложена собственная рука, воля, упорство. Но цель, созданная другими людьми, даже самыми близкими, пройдёт только мимо, неважно, сколько терпения к ней приложено.

Запись 2.

Завести этот дневник меня побудила внутренняя, почти маниакальная любовь к наблюдениям, к фиксации мельчайших деталей окружающей действительности. Ведь память – вещь коварная и изменчивая: чтобы запомнить что-то новое, надо забыть старое. А я хочу детально отобразить всё, что происходило и происходит в моей семье, в моей жизни, будто бы создавая точный слепок ускользающего времени.

Недавно умер Эдвард Кесслер, патриарх нашего семейства, человек с железной волей и ледяным спокойствием. Он полностью передал своё наследство – движимое и недвижимое, материальное и духовное