Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1988 год Страница 20

Вот большая, выдолбленная из дерева овальная чаша. Половина ее придавлена камнями, другую половину Олегу удалось вытянуть, но от сырости она так хрупка, что рассыпается в руках. Куски нарт, обломки сланцевых ножей, ламп-жирников...

Здесь, за речкой, были когда-то две-три землянки — на большее просто не хватило бы места. А поселок стоял там, где теперь полярная станция. Мне рассказывали, что, когда строили дома, находили много предметов из моржового клыка. На деревянные просто не обращали внимания — так много было костяных. Вещи буквально разошлись по рукам. Множество «забавных штучек», к примеру, подарили радистке полярной станции. Об огромной научной ценности находок никто и не подумал. А ведь в этих «штучках» запечатлена история целого племени эскимосов, о жизни которого мы так мало знаем. Остров Ратманова посещали советские археологи, но им удалось вывезти немногое. Последним здесь был археолог из Магадана Тасян Теин. Он нашел один костяной и пять деревянных предметов, четыре из них, по его мнению, связаны с ритуалами праздника кита.

У Олега Нелепченко несколько вещей из кости, но это скорее заготовки. Другие пять — хорошо сохранившиеся деревянные изделия непонятного назначения, их просто необходимо исследовать. Я интересуюсь, что собирается Олег делать с находками, ведь это же научная ценность, место которой в музее.

— Понимаете, Олег,— говорю я,— до сих пор об эскимосской культуре в нашей стране мало что известно. Ваши находки наверняка заинтересуют ученых. Ведь в коллекциях мира считанное количество предметов с островов Диомида.

— Да вы не волнуйтесь,— смущается Нелепченко,— я все прекрасно понимаю. Забирайте то, что сочтете нужным и ценным для науки...

Итак, Олег передал мне вещи из северного поселка эскимосов, а Игорь — из южного, который существовал до 1957 года. Назывался он, как и остров, Имаклик, в переводе с эскимосского — «Имеющий моря». Правда, в последнее время в нем жили уже не коренные имакликцы, а переселенцы из Наукана — поселка возле мыса Дежнева. Оттуда родом и археолог Тасян Теин.

По рассказам, от поселка Имаклик еще остались десятка полтора-два своеобразных, как бы двухэтажных, домов-полуземлянок. Есть и кладбище, где могилы огорожены китовыми костями и закрыты лопатками китов.

Просмотрев фотографии поля менгиров — вертикально поставленных священных камней, обнаруженного орнитологом С. Харитоновым в 1984 году на побережье Чукотского полуострова, один из пограничников сказал мне, что точно такое же поле, только побольше, да и камни там будут покрупнее, сохранилось возле южного поселка. Игорь Гончаров вызвался провести нас к нему.

В путь выходим на следующий день рано утром. До сих пор с погодой везло: шел легкий дождичек, светило солнце, но на этот раз навалился густой туман. С трудом одолеваю топкую тропу вдоль речки, первый подъем. Кажется, далее начинаются непроходимые каменные завалы. Плетусь за Олегом, который ориентируется в плотном тумане по железным бочкам, предусмотрительно расставленным вдоль тропы. И вдруг посреди тумана прямо перед нами возникает столб солнечного света, а в нем — ярко-синее море, обрыв, и вдоль обрыва уходит краями в туман огромное поле менгиров.

Они разнообразны по форме и величине. Вот стоит почти двухметровая колонна, увенчанная плоским камнем. Насчитываем более трехсот менгиров.

Имаклик расположен внизу, под горой у моря. До него нужно спускаться по крутому береговому обрыву. Ребята понимают, что спуститься я еще смогу, а вот обратно подняться вряд ли буду способна. Для такой дороги нужна тренировка. Решаем возвращаться. Но я довольна — будет о чем порассказать археологам...

Благодаря помощи многих людей я в полной сохранности довезла находки с острова Ратманова. Они положили начало создаваемой эскимосской коллекции Государственного музея искусства народов Востока в Москве. Мои знакомые биологи, узнав об этом, передали в дар музею немало ценных изделий из кости, найденных во время экспедиционных работ на Чукотском полуострове. Оказалось, что байдарочка и летящая птица, непременные участники праздника кита, имеют явное сходство с аналогичными предметами науканских эскимосов. Маска близка к ритуальным и погребальным маскам, широко распространенным у эскимосов Аляски. А «идолы» и голова мужчины, как я и предполагала, оказались действительно уникальными. Их еще предстоит изучить, тщательно сопоставляя отрывочные сведения. Но уже сейчас можно с уверенностью сказать, что создатель деревянной головы творчески использовал художественные традиции эскимосов, алеутов и индейцев Северной Америки. Может быть, предполагают сотрудники музея, голова — часть статуи, вырезанной из плавника известным имакликцем Анеука, жившим лет 150 тому назад. О нем и его статуе рассказала американская исследовательница Дороти Рей. Зоолог Л. Барсова, изучающая птиц в районе мыса Дежнева, как-то подняла там осколок изделия из моржового клыка с тонким и красивым орнаментом. Вместе с другими найденными предметами она передала его в Государственный музей искусства народов Востока. Специалист по древ-неэскимосской культуре М. Бронштейн определил, что это уникальная и пока единственная орнаментальная композиция, в которой сочетаются стили двух древнеберингоморских культур рубежа первых веков нашей эры. При строительстве в поселке Сиреники на Чукотском полуострове был выкопан так называемый крылатый предмет, одно из самых таинственных и одновременно прекрасных изобретений древних эскимосских охотников. Зоолог Н. Конюхов, знавший о ценности подобных предметов, попросил эту вещь у нашедшего ее молодого эскимоса, привез в Москву и передал в тот же музей. Изучение конструкции и орнаментов именно этого крылатого предмета позволило увеличить исторический возраст поселка Сиреники еще на пятьсот лет.

Будущим летом я вновь собираюсь на остров Ратманова. Его склоны хранят много загадок древних охотников Берингова пролива...

Остров Ратманова

Людмила Богословская, доктор биологических наук

Колумбийские гавроши

Ночью с горы Монсеррат на Боготу открывается необычная картина. От островков света — площадей в центре — разбегаются цепочки ярких огней, А там, где они обрываются, во мраке окружающих столицу бидонвилей мерцает множество тусклых искорок. Это греются у костров, разведенных прямо на тротуарах, члены бродячего племени, которые с первыми лучами солнца хлынут на городские улицы. Племя это необычно хотя бы потому, что о нем не упоминается ни в одном справочнике. Если верить им, то население Колумбии однородно и почти целиком состоит из колумбийцев. Лишь в лесах живут кое-где немногочисленные группы индейцев чибча-муиска, некогда населявшие всю страну, а позднее почти целиком истребленные конкистадорами. Между тем за последние годы в ней появилось новое племя со своим, свойственным только ему образом жизни, собственными обычаями и даже зачатками культуры. Это — «ниньос де ла калье» — «дети улиц». Место его обитания, как видно уже из названия, улицы больших городов — Боготы, Медельина, Кали, Барранкильи, Картахены, Букараманги. Сколько их, точно не знает никто. По утверждению газеты «Темпо», в одной только столице «ниньос де ла калье» насчитывается больше семи тысяч.

Откуда же берутся «дети улиц»? Прежде всего из крестьянских семей, десятками тысяч переезжающих в города. Из деревни этих людей гонят голод и «виоленсия» — насилие вооруженных банд. Но и город не может обеспечить всех работой. Оказавшись в ужасающей нищете, семьи приезжих сами посылают детей на улицы в надежде, что там им удастся найти себе кусок хлеба.

...Энрике — красив: черные вразлет брови, искрящиеся весельем карие глаза, правильный овал лица, слегка вьющиеся волосы, крупными локонами спадающие на плечи. На матовой смуглой коже пробивается румянец. Вот только замызганный старенький свитер да грязные, в заплатах джинсы выдают, что он — «мучачо де ла калье» — «уличный мальчишка», как называют себя члены бродячего племени. История Энрике типична для большинства из них. Ему исполнилось семь лет, когда его семья с пятью детьми перебралась в Боготу. Первое время ютились в хижине-шалаше, но ее смыло ливнем. Потом стали ночевать в подземном переходе на одной из улиц. С утра все отправлялись на промысел: отец — искать случайную работу, мать с детьми— просить милостыню. После того как Энрике освоился в городе, его отпускали одного — так больше подавали. Однажды, когда вечером мальчуган вернулся «домой», в подземном переходе никого не оказалось. Видно, родители решили, что он может сам позаботиться о себе, и бросили сына. Впрочем, Энрике не в обиде: «Ведь им нужно было думать, как прокормить малышей, а я-то уже большой». Правда, по уличным меркам он был еще «чинче» — «клоп».